РАБОЧИЙ СТОЛ
СПИСОК АВТОРОВАлексей Афонин
Из сборника «Вода и Время». Июнь.
09-02-2022 : редактор - Алла Горбунова
***
…так бесы внезапно стремились к нулю
пёрышками зелёного лука.
Так я закат тороплю к виску,
а он - ни звука.
Так объемлет белыми лапами львов
канал Грибоедов лицо воды;
и так - если всё ничего, - легко
не плясать беды -
оказалось. А если ночь вдруг горька,
положить под язык пятилепестковый билетик
сирени… Так ливень забытый наполняет подставленный лету
как ладони, стакан.
***(июнь)
Июнь - это время долгой травы;
и дожди.
Дождь по воде стрекочет, как кузнечик.
И воды бескрайней
тигровые - беззвучен - перелив:
светлеет дно, а дальше ржавчина и навь,
сухим и тонким взглядом
стоящая
из полутёмной быстрины.
На берёзе - вдруг лицо. А оборачиваешься -
и нет лица. Взлетела галка.
И остро, как муравей,
крапива пахнет под дождём; и в прошлое
течёт на полусгнившее крыльцо.
Где ветер ходит с колотушкой.
…И одуванчик
качается как голос.
..так: безголосица богов - как ветер-в-ивах,
плед клетчатый, калитка,
и мятликовы долгие стада.
Бетонных вскрики проводов,
оборванные лестницы полудня;
дождь.
Под ноги, взглядом - отпечатано монетами
прошедшего в ползущей глине:
конноспортивный клуб, рыцарский кортеж.
И древо мускулистое в тиши
кропит канаву в парковой нише
полоской - резко - ивовой бумаги,
где прудик затекает в рот
протоке.
Чтоб на том берегу - коробки домов,
и дальние футбольные поля,
где над травой погасшей мокрый вскрик
звонкого мячика;
и дерево губами ловит звук
из пальцев тополя.
И тонким клювом зашивая даль,
плывёт размокшая обёртка.
Раструбы скользящих лопухов.
Прозрачность горизонтов.
Закрытое зелёным, и глаза, так ярко, мокрые впиваются
в размокшую кору
неведомых пощёчинам дубов,
раскрытых в просто, словно веер.
Где пар стоит как молоко.
И утекают в настоящее чернеющими змеями, раздвигая
травинки мокрые ресниц,
прошелестев, как ветер. Над погостом
забытой парковой помойки
пляшет память,
следов страницы над карьером
заминая, осыпая. Замкни
себя как ладанку в ладонях безымянного.
Чтоб плыть
не забывавшей ничего молекулой воды
по матовым дорогам, не тревожась,
распасться на хвощи и плауны.
И где
врастаешь, ёжась, в скрипы ржавого трамвая,
за плечи-силуэт объемлет чётко, как дождём залитая камея,
качаясь, полузатонувшая,
как катер,
ребристая рябь тишины.
***
…Так - молнией запахло за окном.
Сюит дождя
раскатистое почему
и никого -
не навсегда -
ловить руками
воздух теребя,
- …как вдох руки,
как зарево дождя.
***
Ходит ветер по округам,
гонит северные станы -
холода и плеск сирени,
лоб калёный тополиный.
Ходит ветер мимоходом,
растекается полночно:
так над чётким дымоходом
простирает мир проточный.
Бродит ветер сквозь июни,
все года во лбы целует,
где, - как раковины в низку, -
где сплелись мы, сны с Цейлона,
устремившиеся кратко
до ворот во ржавый полдень…
Ходит ветер вдоль до рая
и обратно по стрекозам.
По раскрошенным перронам
ходит, воин, неприкрыто:
в мятой кепке - три копейки,
мажет Цоя по вагонам.
Где печалью пахнут доски,
где вечор в мостки вселился -
тянет-смолит папироску,
улыбается навстречу,
а пройдёшь - как не заметил…
Где велосипедны спицы
крутятся в дыру в грудине -
ходит ветер. Ходит ветер.
Антуану де Сент-Экзюпери
***
…Раскрытая роза ветров в развороте ладоней -
как раковина, или друг, или белый мрамор.
В самом сердце фонтана раскрыта мокрая роза ветра:
неровные стрелки дождя,
раскрывшийся взгляд в глубине лепестка штурвала.
Это ли та глубина, что в глубинах рокочет?..
Голуби ропщут на дождь, утрамбовываясь плотнее.
Слива под крышей цветёт, ветроногая слива,
едина.
И развевает
семена свои тихий мятлик, люцерна в полях немеет.
Где - целые дни, что под воду ушли в полях, - не целее,
чем на лисьей охоте хвост, в ольшанике
всполыхнувший?..
…Стрекозиная лопасть меча уходит под воду,
и приходит, как вздох, к одному-единому горлу -
как на мокром листе начерченная полоска.
Белый, лампа и акварель, - и лестница молний.
Тот единый взгляд, что даришь, не оглянувшись,
уходя, или по рукаву нежной звездой стекает, -
это лето. Уходя - поднимайся по лестнице молний,
не снимай никогда лицо перед тем, как вспыхнуть, -
так и ляжешь, опутанный нитями трассеров,
среди мокрой люцерны, золотым, как сливы, словом
вдаль на чистом листе; под сырую музыку ветра.
***(Ла-Манш)
Пахнет в Лондоне рвотной горечью, как после неудавшейся вечеринки.
Из тумана выворачиваясь, подпольщиками помигивают фонари,
о чём заговор? всего лишь о том, что я туда не хочу,
не хочу…
Да, ребята, сейчас докурю - и пошли.
Ранний вылет, шлем на сгибе локтя.
И дожди.
Да, командир, да, всё понял. Ну, тогда прости,
то бишь, прощай… да шучу, шучу! всё… Нет, подожди,
передай вот это - ей, ну, если что - передай,
да конечно вернусь, это, знаешь, ведь просто так…
(и опускается дождь, и лупит в колпак
фонаря…). Ну, гудбай.
…И ревущим сердцем полоса разбега - вдали
уже, мокрыми стёклами посвёркивают огоньки
на сыром лету. И нервные стрелки чертят поля
в предрассветной хмари.
- Эй, стрелок, всё в порядке? Кислород,
обогрев? Как слышите? - Да,
всё в порядке, кэп. - Не теряйтесь. Мы, наверное, встанем вон с теми в ряд.
…Блесной блеснула вода.
А рассвет был сыренький, так себе.
Где-то солнце мигнуло, как злые птичьи глаза,
но сразу ушло. А в стене
из дождя вместо него стала стая птиц других вырастать,
со стальными лопастями пера, вздёрнув чёрный клюв
и вывалив ленту-язык… Мы вставали в ряд,
расходились веером, пролетев
через стройный строй сероглазых ангелов смерти на том юру.
- …Эй, Симон, не зевай, у тебя три справа! Говорю же, три!
- Пулемёт заклинило.. а, всё! Давай!..
И выходишь в вираж, как в ярчайший, в тысячи ватт, провал…
- …Да ч-чёрт подери!..
…И была та земля холодна и резка, и вода, как хлеб,
ноздреватой и пышной была, а воздух был - ядовит;
а потом захлебнулся вдруг и умолк стрелок.
И фонарь - в крови.
Я оглядываюсь - двое сверху, один уходит, внизу - Ла-Манш;
и ещё легла
от закатного света - незакатного света полоска вдруг (..и третий… не наш!)
поперёк стекла.
А потом… - или так - …что сомнёт тебя в кулаке, визжащий комок? - как
мечту на войне; и будешь, детёныш, наг;
и, с пробитым баком, горящий, и сам возмечтаешь на дно
лечь так безжалостно, чтоб окутала - тишина
мокрой тряпкой, ожоги вязкие залечив, чтобы стало мне - всё равно.
…А жаль всё равно, не увижу Николь: была мне почти жена;
ужасно готовит суп, слишком много тратит на
помаду для губ, но с этим, в принципе, можно смириться…
…а только - так хотелось вернуться,
присесть, раздеться, обняться.
Поцеловать в чёрную розочку между ног.
И пригласить в кино.
***(дождь ночью)
…приоткрываешь деревянно
как зуд немеющей руки, тугую
форточку из щели
как икону, и слушаешь:
стакана запотевшего ветров
и гулкий сумрак, и бумажные стаканы
ненужные обёртки листьев в кошельке -
уходят
в полночь верстовую, как в живот
часов; и парус-тополь рвёт холсты, потерян,
и замолкает, поражённый тишиной
как пулей в деревяннейшее сердце,
и вновь кричит…
вдыхаешь гулкий ветер-столб,
раскачиваясь и лицо снимая,
на подоконнике умолкшем ёрзая, как дети,
вдыхая запах - просто так, наотмашь…
…там пахнет рвущейся как эхо тишиной,
огромной, круглой,
как конь невидимый в большой ночи, стоящий
будто взболтанный до ила омут…
и пахло мокрыми сосновыми иголками
адмиралтейских шпилей,
забытыми цветами, как у сталкера
(старым мёдом - приторно, сырой, как западающая клавиша, пыльцой),
и мокро-глянцевитыми телами
петродворцовых молчаливых статуй,
зернистым мокрым камнем, облицовкой
у фонтана,
и мокрым деревом рассохшейся веранды,
сужаясь уходящим в вышину,
на крышу снов,
где лампой с телом бабочки кружится
потерянная нота си-бемоль,
пока бемоль, набухнув каплей, не оборвётся,
и нота си, вспоров полудня мокрый холст,
легчая, не упадёт как луч, в просвет,
не зная, как на имя отозваться
произносящей имя вдоль по горлу дудки,
катящей нитяные катышки капели
по молчаливым клапанам разъёмов тростника,
где, на отсыревшем подоконнике, рука,
найдясь, сама
спешит обратно потеряться, чтоб слегка
ещё успеть со звуком разминуться:
чтоб из стоящего, как мир в тазу, ума
птенцы и пальцы ласточками пили,
и уходили, тишину пилили,
и, на ребро садясь послушной флейты,
легчали капельками светлыми свинца,
и очищали перья, и, взлетая, пели.
***(настроенно)
…Ветка черёмухи,
сплётшаяся с краснотой
комнаты, затаённой как язык, -
сквозняки,
апострофом
дрожащих на ресницах городов.
И соболиный проблеск лета
среди дня,
и дальние футбольные поля. -
замкни в себя, как сталь,
нестерпимо
горячий в темноте, как ненаписанное стихотворение,
и бережно храни.
Как чёрный бархат
ты красив, безумец,
одновременно так похожий
на пса стального и полынью,
и лица под дождём, - так тай,
теплей и будь как чёрный бархат, -
как бёдра толкают утро,
как алеет воздух обнажённый,
как нерестятся вёсны.
Ты получил теперь всё, чего хотел:
ты получил возможность любить ближе чем кожа,
ты получил возможность глодать строки рёбер
и не останавливаться,
и оставаться голодным,
раскачиваясь, как колоколец, в ветре
всех непомерно чистых миров,
и маятником падать на остывшую землю…
Ты - в тебя вдыхаешь, словно память
волнующихся всех озёр зеркал витрин парижских,
и душныйраспах огромной рыбы
за изумлёнными стёклами полуденного гастронома,
и каштановые улицы, и колпаки звездочётов.
…Работать, как ребёнок
неустанно, молоточком клавиш,
где тело времени, распятое на мостовых опорах, спешит вперёд
и затекает ветру галечных пляжей
в распахнутые ноздри, -
такие дни, простреленные счастьем
напродых,
как гулкая синица капель в небе…
…И, остывая, по тебе стекаю утомлённо:
влажный от уборки пол додзё,
оставленная постель,
любовь.
***
…Дрожь иных миров.
Как по лицу проводишь бритвой
(по подбородку горизонтов)
и внезапно медленно вдруг начинаешь видеть привкус
каких-то совершенно не-своих рассветов:
мятную дрожь мохито,
сверканье и изгиб хлопающегобрезентного
полдня, и таянье ресниц от туши,
и масляный тяжёлый запах из паха самолёта…
…а потом доводишь
до конца и медленно ощупываешь: кровь.
***
Ко мне на плечо
чья-то душа садится;
щекочет, теребит клювом за ухо
и горячо перьями шепчется - прямо в шею, в вену:
- Напиши меня!
Что хочешь делай, а напиши меня,
где я виделся, а где целовались,
где мяли холодную мяту облаков, где пили
чай, где вышел вон в игре.
Мне холодно, ты слышишь? до костей;
ещё мне горько, что никто не знает
как я иду себе, иду по дну залива,
а никто не видит… Толстая вода.
И не взошёл ещё горячим подорожником отец,
боярышником мать не отцвела,
чтоб узнать -
они всё где-то ходят… Я не с ними.
Всё в темноте, с фонариками.
Возможно, ищут; ты не знаешь?..
Так напиши, давай, скажи, смотритель маяка,
чтобы искалось легче:
поставь, как марку, маячок на локоть. А
я буду честным; и буду тебе верна:
поднимусь и голубем лягу,
вывернусь перчаткой старой до дна,
пооткровенничаю, как пытка или струна
гитарная, электрическая, раскопаю реку пустыни и разбегусь
по горам и венам, потом разберу
старый экскаватор на гайки, потом умру;
потом воскресну и бесшабашный вернусь по солнечному утру,
в ту пору, когда в саду у нас
начинает цвести табак…
Так напиши меня, напиши, человеческий птичий друг.
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah
πτ
18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона
(ↄ) 1999–2024 Полутона
Поддержать проект
Юmoney