РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Дмитрий Дедюлин

Песня о семи подземных ветрах

10-02-2023 : редактор - Алла Горбунова





зелёные огни уходящих кораблей


я не лучший, но ваш читатель и скорблю я только о том (все писатели ныне
читатели) что останется белый наш дом в той пустыне где черти, дьяволы
поиграли с нами в лапту а потом на съеденье оставили нашу маленькую
мечту – подобрали все кости лакомки – злые волки и вот-те раз – выходили
из церкви диаконы – выносили иконостас и на мамином попечении вновь
остались лишь сор да пыль – это лучшее наше значение – что до прочего – я
забыл почему я играю с копотью – извожу её с помощью чар и сияют на небе
локоны – Зевс сияет как самовар – это Бог – ничего хорошего не оставил
нам – не забыл застелить поезда порошею – я наверно уже приплыл в этот
омут где сами тонете и не спрашиваете про ничью – все архангелы нынче
в омуте топят грязную каланчу – уж на что он был строг и выверен – этот
правильный беспредел но его наш архангел выдоил и оставил сиять
в пустоте – вот с тех пор он над нами светится – смотрим, дивимся:
«во Луна!» – в этом белом сиянье месяца всё мне чудится боль и война –
наших старых любовь – лишь повести о придуманной пустоте – всё является

этой новостью – о сияющей чёрной звезде





зимние незабудки


в июле снег – зимою розы – зеркальные метаморфозы зимы и пепла –
снег лежит как лава двадцати вулканов – как странно что наш мир не канул
в зиянья страшных Аонид – но он воспрял – наш мир подросток – он
собирает по слогам шальные тени по погостам чего желаю всем и вам –
какую-нибудь тень увидеть – какую-нибудь обрести и вновь помчаться
на рапиде и в эту комнату войти и там сидит на силуэте забредший невесть
и когда как звёздный свет сосед ваш Петя и он играет в города с соседкою:
«скажите, Нина – я говорю: «Караганда» и Нина отвечает: «мимо – я
не приду больше сюда» – вот так играют наши дети – кто в совесть – кто как
Тузенбах стреляться ходит на рассвете иль тёмной ночью – в сих стихах
вы не найдёте тени правды, а нас найдя, скажите – вы – вы будете негромко
гавкать и прыгать сквозь колёса, рвы перемахнув помчитесь тоже в тот
сорный рай где все цветы вас гладят по зеркальной коже и открывают свои
рты





сиреневая рыба играет в зелёном ничего


наградной револьвер в тихой бочке стола как вино созревает
и им я любуюсь и бегу я за ним в чём maman родила и ищу я галактику в небе
простую где сияют семь звёзд – звёздный путь как ручей извиваясь бежит
по бездонному небу – среди сонных архатов и строгих мечей вижу я как арбу
что взвивается в лето – эту странную напасть – кусок ничего что скитается
тяжко и сверкает очами – это ветер летит над озёрной травой и бессонная
дева блуждает в печали – это тайная радость архангельских крыл –
развернуться, сложиться и снова вернуться и остаться таким как и раньше ты

был – пусть твои лепестки в пустоте остаются – пусть их кружит январь
и движение тел это тоже наверное рая награда – оставайся и ты в пустоте
как хотел – ну а большего в общем наверно не надо





а был ли мальчик?


перефразируя – есть ли жизнь на Земле, нет ли жизни на Земле – науке это
неизвестно – а известно одно – что мы бедные тени скользящие на дне
чужого сознания – мы являемся себе в снах всматриваясь в бледные зеркала –
кружимся со стулом по комнате но нет у нас верного партнёра – напарника –
женщины которая бы всё поняла – а есть только отражение в мутном зеркале

в которое мы всматриваемся: «что? что там такое?» – а там ничего – никого
там нет – только мутный сентябрь за окном метёт свои листья да длинная
тень в комнате тянется по полу до того кресла где вы сидели час назад,
ваш вчерашний ужин остыл в тарелке и весёлая кошка катает и катает
клубки на полу





обстоятельства наших дней и наших ночей


мы куклы в руках обстоятельств – мы часть пейзажа, мы заложники
осыпающихся систем, а ведь Карфаген будет разрушен и под обломками
останутся наши мечты, наши надежды, наши иллюзии – и наше вечернее
царство – сумерки наших богов которые давно превратились в кукол
и горят в ясном пламени нашего костра который мы развели чтобы
согреть нам ужин – вот варится картошечка, вот кипит похлёбка, а вот
сосиски спеют на вертелах – всё готово – так почему же ты падаешь
в бездну– наш Карфаген – почему ты сгораешь в пламени которое развели
мы сами чтобы согреть картошечку в уютных объятиях нашего костра
возникшего в этой синей ночи как алый цветок завещанный одним купцом
своей дочери превратившейся в чудовище





целлулоидные люди в нашем маленьком городишке


передовые женщины слабые на передок страшно оскорблялись когда их
мужья бросали в них грязью – они вытирали передники и говорили: «милый,
а не пошёл бы ты на хуй» и мужья удалялись они играли в карты в пивных
и грязно матерились и показывали друг другу фотки своих женщин
и говорили: «вот видишь какая сука мне досталась» и запивали эту тираду
стаканом водки – в то время как их женщины брали целлулоидных
младенцев и ставили на беговую дорожку по которой вели их под руки
и приговаривали смеясь и шепча: «иди, мой маленький, иди – твой папа
злой – он не хочет нас любить, а мы назло ему купим помаду и лак для
ногтей и ещё карамельки с вишнёвой помадой внутри» и дети улыбались
и шли смирно рядом со своими мамами а солнце катилось вдоль беговой
дорожки и убегало куда-то вдаль как обруч той девочки-подростка что
крутила его стоя поодаль пока мамы шли и разговаривали сами с собою
крутя в руках пакеты с едой и маленькими штанишками и курточками для
целлулоидных детей





о смерти как таковой


такие стихи пишутся рядом со смертью – за стенкой от неё – достаточно
близко чтобы подумать и принять решение о том чтобы позаботиться
о последствиях важного шага – например о том как шагнёшь из окна
на безлюдную улицу или свернёшь в переулок а там к тебе подойдут трое
и попросят закурить – такие стихи пишутся так же просто как пьётся вино
из алюминиевой чашки – пардон, кружки, чтобы вызвать потом незаметного
малого – дать ему денег и попросить сгонять за сигаретами а на улице лютый
мороз – минус тридцать и ты идёшь с этим малым – подбадриваешь его а сам
держишься за щёку которая стала белой как будто Ангел Смерти влепил тебе
пощёчину – Ангел Неразделённой Любви и Заброшенных Магистралей





голубая канифоль продаётся в Простоквашино


деньги скоро обесценятся и начнётся настоящая революцьонная работа
вот тогда-то мы и поживём – тогда-то мы и увидим как всё будет
происходить – как будут рушиться колокольни и как возопит бесноватый
катаясь во прахе на синей улице и как семь игл ИГИЛА вонзятся
в раскалённую тушу нашей страны а брюхо небес станет лиловым и оттуда
будут вылетать синие искры колючих молний и настанет на каждой улице
праздник – вечный Новый Год – будут биться бубенцы на ветру и тройка
будет лететь в берёзовых снегах сияющей пустоты нашего Отечества
а крамольный мальчик взойдёт на престол и будет издавать указы рассылая
их направо и налево и только одинокая синица будет сидеть на зимней ветке
и смотреть в окошко тёти Гали где семки рассыпаны по подоконнику
а толстая колбаса висит в авоське на улице так как электричество
давно отключили за неуплату налогов и старый холодильник проржавел
и затих – стоит на кухне и ждёт когда его выбросят на свалку – может там
найдут его жадные бомжи и потащат в пункт металлопроката к дяде Фёдору
известному меценату и странноприимцу нашей округи





во времена отдалённые как луна от выгребной ямы во деревне Великие Требухи


с учётом того что нет никакого учёта и общей вялотекущей шизофрении
которая так характерна для человечества я предлагаю вам выйти вон,
дорогие друзья, выйдите вон – туда где голубеет земля, где открытый
космос обступает нас со своими звёздными объятиями, где пьяный историк
рассказывает своим обкуренным друзьям о царе Навуходоносоре
и где сизый ноябрь царит в любое время года, в любую погоду –
ты срываешь яблоко с ветки и понимаешь – «ноябрь» и яблоко тяжело
падает из твоей руки на землю чтобы стать там гноем из которого вырастет
цветок дивной красоты которая и спасёт нас когда мир закончится
и светопреставление будет в полном разгаре а вялые души будут взмывать
в небеса чтобы нежиться там в котлах сделанных из того металла который
добывают только на Луне и только гоблины коими являются многие из нас
потому что подлинное человечество вымерло и только какие-то невзрачные
ублюдки отдалённо напоминающие людей копошатся в грязи извлекая из неё
червей, мокриц и чёрных грязевых бабочек обитающих на Луне и завезённых
сюда неудачливыми астронавтами





детство великого певца


шекспировская пьеса тебе, моя принцесса – тебе, моя родная, сегодня говорю
прости, мой друг, балбеса – шекспировская пьеса из страшного замеса
который я варю и будут тени в тени входить как те тюлени как разные олени
и прочие дела и сам великий Ленин который был тюленем родился в том что
было – в чём мама родила и жизнь всего лишь тряпка которой мыла бабка
полы в своей прихожей и выжала её и я надевши тапки чуть высунул пятак
свой спросивши эту бабку: «что хуже – забытьё или дымная завеса что
тянется из леса и много ль надо песен чтоб разогнать её» и бабка мне сказала:
«я сидя у вокзала про это всё не знала и только колотьё в родимом сердце
было – ведь я его любила и покупала мыло, зелёнку, спирт и йод – но жизнь
она такая – по-прежнему не знаю и как огонь мерцаю и песню мне поёт
какой-то вышний ангел сидящий там как в танке – ну очень далеко и я несу
полбанки одной хмельной цыганке но знающей о ранге того кто песни вьёт»
я ничего не понял хоть я певец в законе и вожжи тихо тронул – поедем-ка
отсель как в ледяном вагоне и сердце тихо тонет и сердце тихо тонет и всё
как карусель так кружится и в разном я нахожу отмазки но не могу я сказку
понять как ни крути – мы сядем на салазки, наденем тихо каску и скорчивши
гримаску застрянем на пути





место для извинений спрятано в темноте


в братской могиле самоубийц места нет – я живу в темноте где прячут
большой скелет – это остов мамонта а может большой рептилии
но за нами приходят те кого мы убили – они не находят нам места в этой
пустой тесноте – испачканные в известке мумии наших врагов висят
на кресте и мы собираем лилии прохаживаясь возле креста – те кого мы
убили – с ними мечта свята и даже особенный ангел им кажет как чёрт рога –
открой, дорогой, Евангелие – увидишь что там пустота сбирается
на поминки по нашей погибшей мечте но те кого мы убили висят на чёрном
кресте чтоб тихо сойти с распятия промолвив: «где же душа?» – убыточное
предприятие им в темноте мешать карты, кресты, дороги, чей чёрный пучок –
вот те крест то что оставят в итоге архангелы среди звезд мигающие словно
ребёнка открытый и влажный взгляд – увидел что звёзды картонка – все дети
тебя хотят





почём нынче ген Карфагена?


случайный ноль хорошо смотрится – а вообще-то мы все ниже нуля
мы опускаемся в чёрные пространства нашей Манвантары –
хризантемы уже отцвели и только колокольчики звенят и звенят
на русском раздолье бросая муть в сердце, увеличивая тоску –
музыка – это могучий механизм управляющий человеческими душами
а стадо уже теснится у края пропасти – вон задавили ягнёнка – а вон
старая коза перебирает копытами в воздухе и сваливается в пропасть –
быть посему – Карфаген должен быть разрушен и только алое солнце
освещает наш последний путь в эту малиновую пустоту изошедшую
ручьями благодарных слёз и приветственных молений – Господи, прими
Твою Душу ибо Царство Твоё есть и тысячи маленьких ничевоков теснятся
и теснятся во тьме и падают в этот вечный провал между тем что существует
и тем что является таковым





тёмная погода в небесной синеве


сегодня он играет блюз а завтра я ему приснюсь а завтра я ему явлюсь
как сонный дождь-сорокоуст – играет тень в мирке моём и я ныряю в водоём
я в темноте об лёд скребусь а завтра я ему приснюсь и будет день и будет
сон – растает серый небосклон и в темноте ко мне спеша бежит открытая
душа чтобы упасть в глухую ночь а звёзды сапогом курочь – их в луже
много – там лежат – бежит открытая душа и тает с небом во плоти –
я не хотел её найти и не нашёл – сквозь лёд, туман ведёт корабль свой
капитан и тает день и тает ночь – во тьме мотает липкий скотч её – живое
существо – она взлетает над листвой и вновь уходит в облака а в облаках
течёт река – течёт и капает к нам вниз – стучит в окно и на карниз к нам
капает снежинок рой – я увлечён её игрой где дождь со снегом только ряд
и окна золотом горят и окна тают в темноте и дождь срывается с петель
и хлопает больной листвой – листва спускается в отстой – лежит у древа
и молчит а тёмный дождь в окно стучит





о тридцати трёх дорогих дураках прячущихся в лесах


индеец О Нил – сын белой женщины и однорукого индейца после которого
осталось тридцать три ведра красивых камушков и индеец О Нил нанял
тридцать трёх пуэрториканцев – каждому дал ведро камушков и наказал
продать их в тридцати трёх округах нашего штата – «20 % берите себе
а 80 % выручки мне» – и пуэрториканцы пошли как псы по следу
предполагаемой добычи – один продал все камни и забрал деньги себе,
другой выложил из них панно в центральном парке и ушёл, а третий
повесился в номере дешёвой гостиницы и горничная забрала все камни себе
– о тридцати других ничего неизвестно и только иногда я вижу человека
тащащего ведро камней и понимаю – это пуэрториканец которого нанял
индеец О Нил а потом забыл о нём – совсем забыл и бедняга тащит свою
поклажу по пыльным дорогам штата Коннектикут или Вайоминг а закатное
солнце лениво освещает его своими лучами садясь в лиловое море
прячущееся за горизонтом





тайная жизнь бедного советника


«здоровье и жизнь не купишь за деньги» – сказал мне унылый Ким Вал
растаяв во тьме как твоё привиденье, и танец, что ты заказал, играл
пары томно кружились, наяривал аккордеон но тёмные тени как домик
сложились, мерцал разноликий неон – ах, жизнь моя – совесть, ах, жизнь
моя – пьянка, ах, жизнь моя – Курский вокзал – стучит каблуками и пляшет
цыганка которую ты опознал – она в этой шали была под ветлою в том
давнем далёком году, летела по небу с угрюмой метлою а большего я
не найду в той памяти узкой в той памяти тесной огромной как Курский
вокзал – что было во мне – увы интересно как то что я вам рассказал
а было всё просто – печальная осень стояла на белом дворе а я потолки
соскоблив купоросил в своей дорогой конуре и тайная тайна стояла
печально в глаза мои очи вперив и было всё так словно в море бескрайнем
звучал мой знакомый мотив и было то осенью – небо в смущенье сияло
как белый алмаз а я купоросил своё помещенье скрываясь от тутошних глаз
и небо печально и сны обычайны и жизнь шла волна за волной и тёмный
начальник – угрюмый молчальник чей лик и чей облик двойной меня увлекал
был мне ясен до боли и был мной разведан мой путь и белые дети лежали
на поле и я мог свободно вздохнуть отправившись в море, оправившись
в поле, а ну-ка бери левый галс и путь наш прекрасен и путь наш так горек
и в небе сияет алмаз





тёмные лучи среди разной мерзости


как тяжко мертвецу среди блядей живым и страстным притворяться и с ними
суками в который раз ебаться как тяжко мертвецу среди блядей
идти по набережной – и рвать веселья струны смешавшись с юною
беспечною толпой и сам безумным юным Гамаюном – ну, ветер, – пой
но жизнь течёт как звезды средь акаций и кто небрежной ревностью храним
разучится однажды улыбаться и посетит Москву – тот Третий Рим в котором
тайны вновь резвятся с Югом и каждый кто с рождения рождён идёт
за беленой, за чёрным плугом – звезда срывается и тает небосклон и тает
облаков рой в котором словно розы вновь расцветают бледные лучи – ведь
жизнь не проза – жизнь – это мимоза которую попробуй приручи и тают
бледные весёлые столетья – растают словно тучи кучевой тяжёлые и
влажные соцветья – пора, мой ангел, нам идти к себе домой и выбирая между
этих междометий прошепчем: «Господи, о Боже, Боже мой»





я – не я


наполни свой бокал – я так давно искал тебя, мой френд – ведь ты мой новый
бренд – ты – тень от пустоты и лезвие меча тебя разрубит – ты где кожа
горяча – старинный амулет – три девочки в ландо и этот странный свет
который как никто способен нас постичь, способен нас связать – овец
не нужно стричь – их нужно убивать чтоб плыли по ручью их туши, вдалеке
костёр маячил – чью ты чувствуешь в руке чужую руку – сам оставшись
взаперти ты веришь чудесам но где тебя найти и где тебе сказать что выбор
уже снят научишься лизать как мать своих котят замок что здесь застыл
в морозной тишине но я тебя любил и тонешь ты в огне – в огне одних светил
другие не горят – а ты кого любил? – построились все в ряд твои быки –
друзья и тёлочки в моче которой нас разят и реет на мече – на рукояти, флаг

какой-то пустоты – там тёмный фон, кулак и чёрные кресты и тает он
в огне – твой деревянный меч – три тени на стерне, избушка или печь а дом
уже сгорел а неба не видать и только в доме тел бушует благодать





одинокая пустота вещает под твоими окнами


счастье стреляет не раздумывая – не перебирая как чётки мгновения
указательного пальца на спусковом крючке – у него тяжёлое амплуа
аиста стоящего на надгробных плитах и ловящего могильных лягушек
прыгающих там и сям в подступающей темноте поэтому счастье стреляет
чтобы проверить на крепость длину твоей судьбы – не порвётся ли ткань
сшитая небесами, не взорвётся ли в твоей голове некий акрополь бывший
знаком твоих стараний в потусторонней пустоте когда ты вешал одиноких
аистов на гвоздики не замечая как суетятся дети под твоими окнами –
они собирают песочек и строят одинокие замки а мамы гуляют рядом
с песочницами и строгим голосом указывают детям на их прегрешения
и проступки попутно говоря по телефону с кем-то хорошо знакомым –
может быть и ты знал его или узнал бы когда пришёл срок – когда
расступилось море и ты вышел на берег и пошёл наверх такой знакомой
тропой насвистывая песенку из «Ромео и Джульетты»





шёпот безлунных облаков


мои друзья предпочитают любую форму эскапизма из числа предложенных –
они над озером летают на этих крыльях осторожных а озеро волнует небо –
весь этот мир над облаками где так развратно и нелепо заря горит

над угольками того костра что душу выжег и счастья не было иного –
я не искал размена в высших слоях архангелов и слово ко мне спустилось
словно мама из сна далёкого глухого – сиял закат, скрипела рама и бился
об окошко овод – а лес где чаще чем иные встречаем душу водяную –
она бежит как те простые ручьи и я уж не рискую назвать её теперь
беглянкой – пускай бежит ведь жизнь не слово а амбразура в теле танка
как тень рыдания глухого безлунной ночью – тёмной глупой когда
рождаются цыганки и счастье мечется под лупой и говорит безмолвный
ангел





весёлая красота дорогих врагов


мороз – подлец, раскрасил узорами стекло и был твой носик красен
и по щекам текло и ты шагала в гору чеканя строгий шаг а я без разговоров
мешал соплей ушат которыми я сдобрил наш сложный винегрет и наш отец
одобрил а наша мама нет и мы катили в гору огромный страшный шар
который был нам дорог как бедная душа какой-то черной птицы что плавала
в окне где прыгали синицы и красный шар в огне скатился в тёмный холод
который так легко взобрался с нами в гору и будто молоко разлился между
нами и между тем он жив как море и цунами которые простив вздымают
наши цепи под злые небеса чтоб грохотал наш трепет и красная роса
как пламя этанола разлилась среди лжи которую этолог нам снова расскажи
но день развеяв красный спустилось солнце в ночь и в высоте опасной как
только не курочь горели лампионы как ясные цветы и ночи бастионы были
как день пусты





возле автомата выдающего воду


всунул десятку в щель, поставил канистру и нажал «старт» – цифры
на дисплее стали меняться а числа начали уменьшаться – из крана шёл
сжатый воздух и я подумал – пустота – это единственный ответ на все наши
притязания и мы ничего не получим кроме пустоты – какую бы крупную
купюру мы ни сунули в щель купюроприёмника – будет одно –
концентрированная пустота выданная нам по высшему разряду – одинокому

монголу – кочевнику современных городов, панку погибающей цивилизации
или седой старушке трущейся с авоськой возле магазина – мы потребляем
эрзац – недоеду, недокниги, недомузыку, мы покупаем одежду в секонде
и мы сами секонд – нас надели чтобы выбросить – чистое тело Духа
освободилось от оков и вот улетает неизвестно куда – на родину наших
далёких предков – яблонь которых мы срубили а яблоки раздавили железным
сапогом





белый неандерталец размышляет о своей нелёгкой судьбе


я иду по дороге усыпанной ржавыми листьями и каштанами
грязь чавкает под моими резиновыми ботами
осенний ветер кружит надо мной
а я смотрю в даль мутную от синеватых туч
с белым проблеском лучей закатного солнца
садящегося не в ту степь – если бы оно село у нас в кармане –
золотой шар надежды – полезное ископаемое, слиток
горящий долгими вечерами в темноте костра
но оно озаряет своими лучами тёмную сторону Луны
ибо мы – Луна горящая долгими вечерами за витриной
магазина как люстра из дешёвого стекляруса –
занавески из искусственной ткани слегка раздвинуты
чтоб был виден не только стенд а и внутренность магазина
и пыльная лампочка горит тускло и невзрачно как зрачок
этой чёрной кошки улёгшейся поперёк моей дороги
на сером асфальте, на казённом тротуаре на который
ляжем когда-нибудь и разведём руки и будем смотреть в небо –
синее – без единого намёка на облака а взгляд будет теряться в этой густой
синеве потому что потеряна точка опоры и нельзя уже
сфокусироваться ни на чём





песня о семи подземных ветрах


мимо блестящих витрин спускаясь в метро ты попадаешь во власть
семи подземных ветров и не важно что ты один, не важно что ты здоров
если ты принял стрихнин значит ты ушёл от власти подземных ветров
значит верховное счастье написано не про нас – горит семафор прекрасен –
мигает огромный глаз но всё-таки в этом мире где нет ни друзей ни врагов
ты вновь попадаешь во власть семи подземных ветров – бредёшь в темноте
спокоен – мелькают во мгле миражи но ты по-прежнему воин – кем был ты
раньше скажи – а был я мелкой рыбёшкой что плыла в водосток – Антошкой
или Тотошкой и глядит на восток подземных ветров привратник о коем ты
не скажи – это подземный всадник рождающий миражи и он уходит в небо –
спасательный легион, чтобы найти там хлеба и пельменей вагон

и спустившись обратно вновь стать на межи но всё что осталось – пятна –
пятна и миражи и в направлении верном уходит Последний Сын – чтобы

уйти за ветром надо уйти в магазин и там приняв как страдание выпить
за эшафот но посмотри – в назидание Бледная Дева поёт чтобы ускорить
развязку – выйти уже готов? – не слушай, мой мальчик, сказку семи
подземных ветров





на смерть В. В. Иванова


да – это был великий человек – он умер – я шагаю в тихой комнате
не открывая опустевших век и вижу в этой странной темноте как он плывёт
по Стиксу в лодке остроносой – потом выходит на златой песок
и задаёт начальнику вопросы: «где были мы? куда теперь нам плыть?
душа моя к архангелу стремится и умеряет дорогую прыть а Бог Ночей
пришпорил колесницу – они идут – вагон ещё вагон – туда – в страну
откуда нет возврата и тает в пустоте прекрасный сон о том как мы смотрели
на закаты, ныряли в озеро и прятали урон в романе Ясунари Кавабаты

да – мы ушли в ту белую страну где тают ангелы, где тихо слёзы льются
где клонит музыка привратников ко сну а в небесах где бедные смеются
три чёрных ворона слетаются во тьме – над опустевшим Духом тризну
правят – три чёрных ворона сидят в моём уме – сидят и смотрят и
не улетают»

 
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney