РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Дмитрий Гаричев

стихи для а.з.

15-02-2021 : редактор - Владимир Коркунов





The Great Lover was dead. But there would be others. Also plenty of un-great. Mostly those.

1.

кто выкладывает километры наждачного нойза, где
хороши лишь названия треков («выбирая между
камнем и плюшевым медведем», «попытка выжечь»),
и квадратные километры сочащихся ломографий,
кажется, и не способен прерваться, но вот

прерывается, гаснет в припадке сиреневый фильтр
дальше чем можно за кинотеатром аврора,
лето лежит на ступенях не дрогнув, не доспустясь
в мокрый пенал перехода, я только и помню,
как оно так никогда и не истекло.

мраморный мяч баскетбольный, летящий в затылок,
замирает на солнце, чтобы наверняка.

2.

юг безжалостен к мёртвым так же, как север к живым:
всё соскальзывает в оборот, ничего не хранится,
столики заняты, вместо одной погибшей в ущелье
группы на выходных играет две или три.

как от палки торопятся, палятся до конца:
даже в окоченевших витринах тц галерея,
где могли бы стоять и стоять, одеты за 999 и 1999,
никого не застанешь, ногтем не постучишь.

3.

я пишу это очередной подмосковной зимой,
проводя над твоими альбомами столько
странного времени, как будто и правда надеюсь
что-нибудь разглядеть, приближая где двое и трое,
разлепляя слои как наклейки: обрывки белья
в ослепительно ржавых дворах, сквозь качели и шифер,
тёплые волосы неосторожных подруг,
в жёлтых очках и на жёлтых коленях, пустое
дымное море, испуганные деревья,
занавески дешёвых турбаз, мегалиты на пляжах,
эти места, из которых не помнишь как уезжал,
тающие автобусы и опять городские
лестницы и рубашки, город полон любви,
разлетающейся неспасаемо, но и в каждой
точке до всхлипа натянутой, нетерпеливой,
проливающей все эти плоские этажи.

та, кого я пытаюсь на них отыскать,
спит в дальней комнате, снег стирает наш дом.

4.

иногда я не знаю, как это произошло:
почему она здесь в регионе, где все умирают
и друзья постепенно, но всё-таки сходят с ума.

что москва: пара выставок или концертов в год,
на которые не соберёшься и бог с ним.

я не знаю (всегда), получается ли у неё
быть собою на этой земле, где любая примета
обещает, что скоро зима, и тепло её так
быстротечно, что кажется: лучше не начинать.

мы как будто освоились в здешних лесах, к нам внезапно нежны
города из учебников, если на велосипеде
прикатиться к шерне, можно вспорхнуть журавля,
почитать в деревнях обелиски, потрогать часовни,
и уже в сентябре вспоминать это как
что-то случившееся безнадёжно давно.

иногда я не знаю о ней вообще ничего.
я так много что выдумал, пока мы ещё жили не вместе,
я смотрел её жизнь как кино, где она
оставалась всегда за периметром кадра, но дамба,
катер, книжная роща, трамваи, где мелочь почти
прожигала ей пальцы, чужие квартиры, куда
невозможно вернуться, несли на себе её герб,
заходясь и не помня себя.

5.

в тот наш первый июль я сказал:
пусть все те, кто был как-то ей прикосновенен,
будут счастливы, пусть ни один из них не
пожалеет, что не удержал её рядом с собой.

это был просто честный восторженный бред:
юг, я знал, опустел без неё, его мука дневная,
его площади отекающие, пробка на яблоно́вском мосту
потеряли какой-либо смысл.

стоит ли говорить, что и вам, оставшимся там,
не особенно повезло, а тебе меньше всех.

6.

у меня было много глупых вопросов: зачем
югу нойз, если там уже есть настоящее море,
для чего сбривать брови, вставлять себе в щёки болты,
что она говорила, смеялась над чем.

но теперь меня больше волнует другое:

город, где я родился и жив до сих пор,
по которому мог бы ходить и вслепую,
абсолютно не помнит меня.

этот ваш краснодар или маленький углич, какой-нибудь сраный тамбов,
о котором я и не писал, берегут меня так,
словно бы это я их построил и населил.

отлистав твои снимки в какой-то немыслимый год,
я догадываюсь, что ищу здесь совсем не её.

7.

мы приезжаем за молодостью или нет:

наша молодость, это и есть в середине тепла
вороха изнемогшей листвы цвета клада приама, 
её ломкий хитиновый хруст.

это афиши, расклеенные для других,
но их праздник никак не гнетёт нас.

на площадке зевает оркестр, раскрывается веер тугой,
лучшее повторяется невыносимо,
как в поплавском аду, на приподнятых плитах крутых
голубые разложены змеи, у нищих
золотые глаза, ближе к вечеру со ставропольской
выступают уверенно other great lovers, и мы
валим на загромождённой инвентарём
бледной попутке в адыгейскую тьму.

8.

это работа для тех, у кого наконец
не осталось кому написать запросто и развязно
среди ночи, после вина.

все они спят, а когда проснутся, то мир
уже будет обрушен и собран не так, как теперь.

только те, кто не могут, и сохраняют его
бесконечно таким, как написано, как я хочу.

это работа для тех, у кого нет другой.

снег набрасывается на снег,
они гасят друг друга вздымаясь,
как смятенные суздальцы, от которых она
отвернулась, как странно, что мы
в этом войске вдвоём, для чего мы вообще
выступали в этот поход.
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney