РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Янина Вишневская

[Начинается, уже началось]

21-02-2006 : редактор - Владислав Поляковский





***
Здесь кончается сказка, кончается торг
о тощей коровке, судьбой увлекаемой в лейнстер
Нетрудно сказать, как мало она довольна
вселенная бродит в сложном ее желудке
солнце еще теплится в пищеводе
а луна уже залила мертвенным светом
полый кишечник, даже не сразу видно —
история свивается по спирали
Роняют плоды пять священных деревьев
псы снуют по залам для церемоний
на пять сторон света уводит своя дорога
Вряд ли это разумно, а все-таки — объяснимо
в лейнстере нынче лучшая мясобойня
там колбасы сами свиваются в кольца
сам варится портер и сам на глазах темнеет
с ног валит быка и на брачном одре дурманит
пачкает покрывало майя


***
Не стать мне волком и не быть собакой
не воевать с французскою ночной кобылой
и не шуршать послушным поводком
в руках ночного сторожа
не быть мне мясом и не стать златою рыбкой
мерцающей в зеленых сетях
трав и кустарников морских
не пересечь ни разу океан
и не служить мне сторожем
ночным, туманным
хотя постой, а почему бы
и нет? но нет
все кончено, сегодня
в двенадцать пополуночи
я сочинял стихотворенье
все кончено, поэт —
не человек, не зверь


***
охотник, морщась, завидит зверя
взведет курок
пальнет и плачет, глазам не веря —
единорог
устал читать я меж полос тигра
меж глаз у птиц
на берег моря близ устья тибра
простерся ниц
лежу и, морщась, ушам не верю
такая тишь
стоит за тировской пляжной дверью
и ты стоишь
за этой дверью, зверек, за тонкой
тебе и приз
изрешеченный стрелок картонный
главою вниз


***
Он произносит бога нет
и спустя какое-то время
ближе к вечеру добавляет — если бог не един
он умолкает, скрывая под веками
апокрифический блеск
веки немеют, кажется, навсегда
24:00 это верная ночь
будущий мертвый город
жители города большею частью спят
его ученик уличенный
в соавторстве книги с названием бога нет
напрягает прощальный взгляд
светлые крыши
утро
солнце и дождь
выступая стенобитным орудием времени
осыпают на поле опального списка
нечеткий узор толкований
это широкое поле — явный наивный вызов
в остальном неуязвимого переводчика
это поле стало приметой местного быта
по нему датируют многие захороненья
22-23 строки
испорчены и не читаются
солнце и дождь
анализирую опись
найденного за пазухами у смерти
в конце концов
приходят к единому мненью


Вавилонская библиотека

В настоящем человеке полость
незапятнанное солнце ада
выгорело, выцвело что совесть
унесенная песком награда
здравствуй, злая маленькая повесть

писано со снайперским терпеньем
вплавь сюда прибывшим утопистом
в самых поздних же энциклопедиях
посуху и антиутопистом
партитурой ангельского пенья

отступившийся от моря город
тщится раковиной петь о море
разрывным календарем у года
невозможного першит в горле

свиты, спутаны стоят погоды
каталожные лежат карты
яд играет, бродит в сотах
и спираль все туже, цикл круче
численное же его значенье
так мало уже, так человечно
устремилось в бесконечность в небо
да где ему где твой венец, творенье
триумфальный петушок на палке
золото телячьей в кольцах гривы
шпиль победный штиль медоточивый
смертоносная пчела у смерти
отторгает золотое жало
в настоящем человеке полость


Метемпсихоз

Их бьет предсмертная икота
как смерть не новая не против
и не такой уж старой жизни
так два не против одного
икота до седьмого пота
а после новые ворота
измараны бараньим жиром
атлет с ослиной головой
и старческим нетвердым взором
на шатком не таком уж троне
почует новую поживу
та с жалоб перейдет на вой
проснуться в яме под надзором
проснуться под седлом в попоне
лишь быть бы живу быть бы живу
и не припомнить ничего


Новый менелай

два золотых червленых
падубовых листка
выкупа за елену
осень еще пока

два свысока с вершины
вверх по теченью лет
чтобы была причина
влечь за еленой вслед

убывающий жребий
устремленный к нулю
к первому на потребу
чтобы сказать люблю

годы идут на убыль
к празднику рождества
временная у дуба
зелень еще жива


Спасенный из воды

пышный тростник и полные воды
жизнь и смерть заодно
в отношенье к избитым народам
к илистому дну

полый тростник, смоленый асфальтом
лучшая из корзин
вниз по реке по мутной смальте
вниз, к туку низин

плавит ее, до того пустую
что земное сбивает в стаи
что неземная дрожь

бьет младенца, как бы вествуя
в до чего прозрачные струи
скоро он будет вхож


Кино

Великий немой вдобавок незряч и глух
везде он незваный гость и нерусский дух
не чуя себя, неловко встал и идет
вернуться значит шагать спиной вперед

он крутится, ангел, вертится, шар голубой
в себя сам смотрится из конца в конец
порвет посредине пленку на две под бой
под бой мелодичный вдребезги двух сердец

сорвет черно-белое платье с немой марлен
и воцарится молчаньем во прах и тлен
его ремонтируют утром, при монтаже
сгорит электропроводка на этаже



Фотография

Это ты и бесполое небо
из воды, из-под самой земли
зазеркальная нежить и небыль
до тебя дотянуться смогли

ты под небом и глянец лучится
из нетающей вспышки ко мне
вылетают бессчетные птицы
чтобы падать на траурный снег

непреклонному светлому фону
за меня ты расскажешь теперь
что такое искусное фото
это не человек и не зверь

фоторобот шагает проворно
и единственным глазом следит
непечатное жесткое порно
обрамленное в мягкий гранит


***
на конце у ничьего стального
выкидного сточенного века
всяк стоит скопил на оправданье
все стоят в руках дрожат вещдоки
проявились на белесом фоне
всех своих детей собак и кошек
рядом стало быть с последним снегом
с небывало сгустившимся небом

лишь убийца в белом маскхалате
не заботится об алиби нисколько
он гуляет в белом маскхалате
по заброшенным забытым стройкам
по густым дремучим стройкам века
невидимкой снежной королевой
недотрогой новым дед морозом

и его никто не смеет тронуть
сам он никого не хочет видеть
ни служить себе восковым вольтом
ни насытить псов служебных в стоге
снега отыскать ничью потерю


***
любовь на заднем сиденье
подержанного седана
третьи, вторые руки
и наконец — любовь

что ты еще мне скажешь
однорукая ника
вслепую вскрытый оракул
я не хочу с тобой

я не имею права
пачкать свадебный бархат
портить парчу сидений
надетую напрокат

жизнь мне дана в отместку
щедрой бездонной горстью
меж тою дырой и этой
грохочет музыка сфер

найдется ли кто отважен
туда протягивать руку
и сметь различать на ощупь
где камень, а кто змея


Замок

Запоминай это недалеко
от кольцевой в часе одном езды
помнит мое грязное молоко
как выходил снег под свет звезды

выйдешь и ты бросишь автомобиль
впрочем на нем можно кружить вдоль рва
в грязной воде все что ты не любил
все что за кольцевой и вся москва

в южном давно слаженном городке
наш сосед художник пытал нужду
он продавал рисунки на песке
с тем чтоб уйти до первого дождя

в силу особой техники причал
небывалым замком стекал к воде
ты смеялся и в спину ему кричал
этот дом ты взялся бы возводить

вот и все что есть у нас из улик
в сумраке различать подъемный мост
наш сосед прекрасен а мир велик
век мне прождать тебя в лучшем из мест

к слову сказать с легкой твоей руки
к камешку из легкой твоей пращи
сходятся было пущенные круги
там и ищи а до тех пор прощай


Аллоним

Художник садится на пол рядом со стулом
сколько же стульев в этом кафе постылом

столько же стоит здесь половинка двойная
чтобы поэт, неоплаченный счет сминая

отошел и взлетел, замер на миг в проёме
под сияющей вывеской the lonely yeomen

ни одно из названий так не сузит сосуды
не оставив следов, не замарав посуды

он сидит и лежит на свышескошеной травке
гладит смятый листок и к последней правке

приступает:

когда от любви остается только имя остается
кафе и кофе звать своими


Письменность

Теплой крови студеного пота
сахара соли земли
нет в этом пресном льду покуда
лилии не цвели
в темных недрах ящиков
чтобы этот цвет перенесть —
прост и ясен набор почтовый
как гремучая смесь
дёгтя и маркой бумаги писчей,
как из подкрылий пух
над всем этим склонившись, свищет слава
и сводит слух
вот венок непечатных истин
вечный иней поверх
всяк писатель несметных писем
ляжет в такой конверт
солженицын бродский любой
стынут пальцы в горсти
здравствуй любимый, там бог с тобой
………………………………………


Жасмин

Что же делать жасмину
чтобы служить заглавьем
чашей спитого чая
значиться в изголовье

значит пуста обертка
можно подклеить веер
что делать этому фанту
со своими бумажными лепестками

сердце его то же, что и страница
буде она вырвана и смята
сердце его гуляет где-то
в скомканном одеяле

в легких предсмертных рифмах
в выцветающем чае
в ветреных коридорах
кардиохирургии


Аванагути

Гуляя по свету, искал я его конца
в портовой пивной молча считал дни
тридцать три ножа для разделки тунца
я взвешивал на ладони каждый из них

когда закат в небе разлил жёлчь
от доброго сердца к недюжинному уму
я понял всё требуха следует сжечь
это грязное рубище, нищенскую суму

теперь, мой брат, клянусь никогда, никогда
не писать о японии, о других местах
сухая старая тушь, а равно вода
не оставляет следов на листах

маленький император на нас глядит
на вековой уклад, на весь гранит
эстетика обороны та же брешь
и я как заплата пусть маленькая, но ложь

теперь я хотел бы домой


Домой

Где там носит тебя господь как на орлиных
крылах
а здесь не должно быть, нет места покоя
для ног орла
чей там взгляд, чей бы там нож ни стыл
у тебя в спине
короста сукровица вот и все что видом
на здешний снег походит
сладок чужбины снег, да не из этих дыр
а из этих известью гасят марки про космос
значки про мир
волга впала в мертвое море
годности срок истек не меньше года тому
и вот, горек отчизны снег


Миссия

Здесь родиться все равно что рыбу
изловить на слове, наловчиться
жить здесь быть
берингов перешеек
захотевший затопленья небом
и укрытый черствой коркой льда

жить в дому с центральным отопленьем
вид прижать оконной рамой к небу
намертво но пусть едва трепещут
вывернуты образные жабры
наизнанку, мякишем наружу

взять на веру от востока солнце
стать на смерть отравленной наживкой
и взять на себя много
возлюбить господа бога своего
жить вечно


***
Начинается, уже началась
эпоха книг в мягких обложках
александрийский гнозис
дающий полезным советам
по уходу из дома
вслед за отторгнутым плодом
акушерское серебро
растворяется полностью
в святой крещенской воде
ребенок жив и здоров
выговаривать рыба
растворять в советах угрозы
являть собою пример
переменной величины

пропустить описанье пейзажа
напороться на слово конец

одушевленный текст
из непрочных бумажных объятий
вверх скользит
вслед за потоком речи




они побыли высокими и золотоволосыми
попробовали приземистыми и плешивыми
зелеными человечками, настолько маленькими
на самом донышке глиняной чашки петри

а мы, о нас и сказать интересного нечего
мы сказали ради бога будьте как дома
будьте как мы, ешьте от того и от этого
а в ту маленькую темную комнату не заглядывайте

ничего совершенно секретного ради бога даже не заперто
но там сейчас фотобиолаборатория
пахнет фотобиохимией, ничего интересного
только испачкаетесь, простудитесь, бумагу засветите

ну ладно, если хотите заглядывайте
но только ложноножками ничего не трогайте
будьте выше, будьте как наши дети, лучше нас
подумайте о душе, не забудьте о смерти

запритесь в маленькой темной комнате
не верьте овечке с волчьим голосом
зажмите душу покрепче внутри тела
умрите но не давайте ее без любви
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney