РАБОЧИЙ СТОЛ
СПИСОК АВТОРОВКатерина Радушинская
стихотворения
25-02-2010 : редактор - Евгений Паламарчук
***
Сколько ступенек, Оловянный солдатик,
прошёл твой башмак,
сбивая с пути лунные грёзы
соседки-босячки?
Рассвет кипятит розовый шёлк,
ты вновь забиваешь голы по шеям
и органам,
куда ты был послан не ведают чёрные псы.
Возьми себя в руки, Оловянный солдатик.
Кому сходит с рук – у тех стальные клинки.
У них спички не мокнут
и тянутся тучи над преданным глазом
за горизонт.
Всяк наш поэт – но генитален.
Ревность и голод
запекает в любовь, гордо стоит
и плюёт в те ладони,
что даром проходят
не сняв капли над «и».
Держись за болванку седой пулемётчик,
чревоугодие – рай на земле.
Землянка все пули в себе похоронит,
которыми рикошетит твоя голова.
Голос высок и ужас у локтя.
Когда поле горит,
а ты у него под ногтём.
Не знаю людей, кто влюблялись в актрису,
если на сцене поедали живьём
её рваный чехол от ненужного мяса
(вот только смеяться нужно потом).
Лес сгорел, кто сумел –
превращал маковые зёрна в пепел,
кто кричал не взахлёб,
а причалил на кресле –
сердце выдавит в тюбик и оставит посты.
Сколько меди ты носишь, Оловянный солдатик,
на синим камзоле, что дорог как память
о ночи в каменной прохладе
с одноногой принцессой,
печатью на пузе, клеймом на ладони
отделались слухи, а ты остался в строю.
***
Если представить, что потолок будет слева, мы можем существовать в коробке. Коробок от спичек тоже подойдет к спине впритык, наверно не слишком слышно, не слишком сильно… разогретое пиво. Капсулы света разгрызаю почёсыванием челюстей. Если не будет пару минут до остановки и дождя за окном, можно придумать стол и клочок безумия. Темнота, выбросим капсулы, еще пачка таблеток и нам посилу вытерпеть завтрашние уроки и воскресный экзамен. Велосс волосс родоский колосс… велосипед. Значит завтра полетим далеко и безоблачно к асфальту, подальше от того что будет по соседству с По. Если, ты спросишь, сколько там света я не смогу тебя отправить по моей тропинке, она широка как ладонь и нежна на запястья… галстуком заплетается мертвой петлей у горла, когда подпускаешь её слишком близко к пульсу, слишком глубоко к дыханию.. и когда будешь задыхаться не то от боли, не то от оргазма от её узких прикосновений, тогда ты скорее всего пойдешь дальше. Ты закрутишься в водоворот фруктов и пропитавшись соком, будешь идти по полоске света, что словно палочка ложилась на паркет чей-то спальни в твоей неясной памяти. Но эта тропинка, которая должна была привести тебя хоть куда-то, окажется изнанкой ожидания. И ты придёшь до середины пути с которого начинал, а в твоем пути не было цели, была крепкая петля вокруг твоей шеи. Если будешь испытывать тягу к приключением и дальше, я посоветовал бы тебе покрепче затянуться сигаретой через тягу с галстуком и удушиться где-то в подъезде когда-то оставившей тебя женщины, которую ты наверно в тот момент тебе покажется очень любишь.
Фонари, бесовским взглядом мечутся по стенам, по длинным уловкам ночи, по нам с тобой, когда мне хочется показать тебе город, а ты прячешься в свои колени и даже не хочешь поднять глаза к дверям. Тебе кажется что кто-то придут. Кто-то, кто-то, их много в твоей голове, на моей тарелке, там за спиной того, кто как кажется тебе гладит тебя нежно по коленам. Кто кого выдумывает? Сколько меня в этой комнате, если я знаю, что ты не реагируешь на мои удары и крики, ты затыкаешь уши ладонями, давясь слезами и глухой болью, потому что боишься, боюсь я, что сейчас откроется дверь и зайдет как не в чем не бывало кто-то. Кто-то из нас двоих…
-разговор с зеркалом-
В разрезанные полосы дорог упал снег, снег падал на столько громко, что прохожие ближе прижимались к друг другу и шли по маленьким островам сухого асфальта поскорее домой. В ту ночь вернулся он. Весь в позолоте из ран, громко дыша в каждой подворотне, он с шумом втягивал в себя онемевшую от родов землю. В ту ночь, когда все черные псы прибежали на зов его ласковой руки, он сел на пыльную табуретку и, уставился в зеркало.
посиди со мной пока я поспорю.. пока мои половины не притрутся в черепной коробке для мусора. помолчи тихонечко в окно пока во мне прорастают зародыши мужчины и женщины, они сидят хмурые у меня за спиной, где мелом еще в детстве подруга нарисовала их очертания. почерком, вензелями пытаюсь придушить слова и удержать их на бумаге, чтобы не испугались напора желтого с черным и послушно вытянулись бесполезно рыча на окончаниях слов. то, что я напишу потом забери с собой. в ту комнату, где можно стоять во весь рост на подоконнике и смотреть вниз во весь спектр 11 этажа… где можно отдать лоб во власть запыленным окнам от разговоров и летнего перегара. Где можно в сумеречном угаре смотреть вниз и молчать, молчать, пока не вырвутся дни с глотки наружу, чтобы окно стало еще более серо, и спустится после по винтовой лестнице.
посиди тихонечко на лавочке, которая стала причалом и палачом, на которой беспомощно, бесполо курил без остановок, без прохожих, в 6 утра, и не спал потом 2 суток и ползал на коленках подавленный новостями с киоска, что Хжей Дун умер, вчера скончался от собственного кала, который тек у него приторной нугой вместо крови, потому что нельзя выдумывать себе будущее на букву, которой нет в букваре, в справочнике и в трещинах поднятых вверх ладоней. Молись, Хжей Дун, уговаривали боги, но он давно был глух.. а их уговоры щекотали ему за ушами и он мягко мурлыкал в постели ублажая очередную потаскуху за их заработанные прошлой ночью на этом же ложе деньгами.. Будь бодрым, счастливой трапезы – раздавал пожелания во все окна и свистел так, что Зефир улетал надолго и, нарыдавшись, сворачивался на пике ветхой горы…
Теперь слушай меня ты, слушай и тихонечко молчи, так чтобы веки стали опавшими листьями, чтобы не вспугнуть зрачки, легонько отклонись в сторону. Хжей Дун всегда твердил, они зло для нас, они зло, все те, кто встал на путь кумовой и дрожит от спазмов семьи. За семью замками сижу, никого не рисую и только играю на своей печени алкоголем, приходи медведь, будем спариваться – кричал он в растрепанные кудри старухи-весны, что ползла с полными авоськами зелени медленно сквозь его кожу…
***
Многое снится просто так, многое мне нравится пробовать на вес. Смотреть в эти безумные глаза, которые влюблялись еще задолго до моего рождение, задуматься и вприпрыжку подбежать к любому адресу, зачем-то покурить, присев на синюю лавочку оббитую сиреневым атласом.
- МНЕ СКОРО НА ПОЕЗ… букву «д» унесло вниз по дороге вместе с дождем и машинами. Ты стоишь возле меня и что-то в тебе есть не настоящее. Я никогда не могла и представить, что все о чем мечтала сидя на вокзале, когда было до чертиков обидно за свою дурацкую рыжею куртку, сбудется. Сбудется так, что писать помешает музыка)) спать поезда и сырая земля, а глубоко вздыхать как господин дю Валлон де Брасье де Пьерфон .. буду и главное - смогу. У человека есть 10 бумажек и они ему не нужны, И если он выкинет их после долгого хранения в шкафу, на нижней полке под старыми носками и колготками, которые надо бы зашить, и заверив себя, что исполнит все «надо», до нового пришествия зарплаты, наткнувшись на эти бумажки, положив на видное место колготки, чтобы не забыть, взял и выкинул весь бумажный хлам. он же не подлец, правда? Мне интересно, о чем ты думал, когда твоя равнодушная рука схватила за горло целлюлозную душу листочка в клеточку, чуть пожелтевшего, но крепкого. Наверное хвалил себя за носки и колготки, которые конечно не зашьешь, но теперь есть за что себя похвалить. Есть за что сесть за стол и улыбнуться кафелю на против, пригласить маленького соседа и читать ему узбекские сказки. Ты ведь часто улыбаешься кафелю, там ты маленький, там не видно лица и можно быть откровенно безобразным и улыбаться. Я не помню как тебя звали А.Г., я не помню, что тебе надо на пое.. здрасте утонуло в жирном рту.. жи-ши, пиши с и А.Г., дыши и живи, корми голубей, можешь пройтись со мной по бульвару, который граничит с Эдемом, может ты поиграешь мною в крестики нолики, я вся в клеточку. У меня бумажная душа и пахну подорожниками. И я могу только вспомнить как ты дышишь, и что ты был счастлив со мной А.Г., было темно, детей звали злые дядьки в черные машины, как в телепередаче, в которой рассказывали, что стояли двое, безумно счастливые смотрели на детей, которых крали на органы дорогие машины. Еще были люди в черном. но их не смогли опознать. Стоял еще кто-то, наверное дальний родственник РоЗЫ Люксембург и строчил речи на день коммунистической партии, его не посредственно глубокой ячейки. Строчил и приговаривал, «живьем всех, живьем», притопывал и причмокивал – «живьем, о, да, живьем». В эту ночь все было не обычно вот взять, нас А.Г., мы любили друг друга и ты был счастлив со мной, не смотря на то, что нас не опознали..
- Мысль о тебе -
Когда закипел чайник и рука потянулась прекратить его муки – пришла одна мысль, как щелчок дверного замка, как бодрый глоток утреннего кофе – мысль о тебе, такая сладкая как вечер. что моргал за жалюзями, как зевок черной кошки в предвкушении ужина. Мое тело стоит на кухне и я наблюдаю себя в черепной квартире, что функционирует правильно и складно, как монитор отображает прихотливость клавиш, как руки по утрам ищут тебя.. да.. моё тело стоит на кухне возле окна, в которое мчатся миллиарды фотонов и… я играю на скрипке в ирландской юбке. Вот оно, прозрение, вот она находка! Я хочу готовить тебе самые вкусные мелодии и прихлопывать правой ногой по потертому линолеуму!!..
Это не квартира моей черепной коробки, это не пространство в размеры моей траектории черепа, это гора Колвир и я – в ирландской юбке – играю тебе «трип ту хэвэн»! Сейчас ровно 3 чашки солнца над горизонтом, -лови его! мы скоро пойдем с тобой тропой, что ведет только на долины идолов, древнеиспанских идолов, с выпущенными в небо руками, и открытыми деревянными глазами-карманами! Эй, посмотри, если ты будешь повторять ритм, читая по моим губам, мы будем подниматься выше тех точек, где были когда-то, с которых смотреть одно удовольствие, с которых слезть - вторая проблема.
Слушай меня – и мы будем танцевать там, где орлы, словно джем, ложкой мешают небо и делают сыворотку для наших глаз, промывая ежедневно их от иллюзий. Я подарю тебе танец рук, что рвет бумажных змеев твоей раскрепощенности. Ты будешь моим сероглазым вождем. Ты научишь эту траву новым, изведанными только тобой, ритуалам приветствия дня. Только тут, в безумной геральдике лесов, родяться под твоими стопами новые племена тех, кого нам и не нужно видеть после, которые будут дышать в том ритме, что ты сейчас, и звук твоего голоса будет барабанить в их грудях, еще долго после того как утихнет прощальный клич этой долины...
Там где тишина – лишь прелюдия для самых светлых сказок, я хочу подарить тебе внимательные глаза Бога в этих чистых лужах, что только еще этот вечер разольют влагу по склонам горы, и будут зажмуриваться в электрике звезд! Посмотри, звезды, что лампочки, мы с тобой, что рентгеновские лучи в зелено-фиолетовых брызгах волн неба, часть излучения земли – прозрачны от дыхания, и светлы от свежей росы!
Бьют в барабан бамбуковые палочки ночи, бьёт в барабан моё бамбуковое сердце, что видит во всем тебя, у меня звуки сливаются с вкусом твоего имени, я становлюсь тонкой каплей, что карабкается вниз с созвездия рака, становлюсь каплей леса, что с ароматом трав ромашки и липы ползет по моей руке. Становлюсь каплей чая, что замерла на кратере чашки…
запах чая... кухня… пришла мысль о тебе… и пальцы барабанят что-то по подоконнику…
***
Если ты немножечко поближе,
Не сочти за дерзость, но присядешь.
Я солдатом пешим, по одежде
Вычисляй меня, и улыбаясь
будешь грустной, что вареньем липким
расплескалась у порога в пену.
Я, наверно, только по ошибке
не останусь в банке Диогена
помидором или жар-рассолом,
чтобы точно и рывком на рану.
Если ты немножечко (поспорим)
на минуту станешь виноградом...
Может кто-то (нужен славный повар),
закатав рукав, залив водою. В банку
пригласит тебя. Откажешь? Скорость
равна скорости летящего стакана.
Ровно столько я сидел и думал
про компот, кого зашить в салаты.
Жду тебя солёным наглым фруктом,
дозревая наспех на лопатках.
***
ну и ну. потеряла память
и мне не знакомы случайные лица.
мир из потертой газетной бумаги,
себя ощущаю конем, даже принцем
в паре добротных армейских ботинок
в картонной коробке, где рай для тебя,
мне бы хотелось прибить одеяло,
тихо свернуться парой портянок,
открыть двери кухни дуле в кармане
паре бутылок, кусочку батона,
двумстам селедки и столько же сыру,
открыть двери кухни в себя. из картона.
в точно такую же, только без пива.
не в фартуке и с огромной кастрюлей,
а маленьким голубем в дырявом подъезде
с поломанной лапкой в проекте июля
в протесте весны, что ломает нам шеи
открыть настежь окна, чтоб воздух стал платным,
память разрезать на пару коротких
в картонной коробке мне место в парадной
нет места в передних палатах и ладно.
***
Мы, как фисташки в теплой ладони,
Летим мимо запада в север прелюдий,
Лови сладкий запах быстрых мелодий,
Топи мои руки в своем правосудии
Давай будем следом на чьем-то балконе,
Балкон упадет кому-то под ноги,
Мы много терялись в ласке закона,
Подлость влепила нас в эпилоги.
Наши слова не читаются взглядом,
Дом наш построен слишком надежно
Если в ворота – достало бараном,
Пора просить невозможного.
***
Цветная влюбленность в тебя
В маленький ломтик сыра на блюде
Бредет пьяный месяц, кривясь
Растет тихо сердце крепким орудием
Словно на праздник – дрожь января
Словно мы вскоре должны рассмеяться
Смотри – где-то ложкой по лбу шевеля
Учит теорию мальчик по пальцам
В пальцах моих только запахи сна
Пульсирует страх, и пальцы дрожат
В сколько дверей должны постучать,
Чтоб звук барабанящий стал глуховат
Сколько дорог надо стоптать
Чтобы решиться и придти наконец
В маленький дворик с номером 5
В глухой и пыльный подъезд.
Мой день расставляет в каждом углу
По 7-8 ружей, чтоб вероятность
Осечки и промаха равна нулю,
Чтоб пахли глаза обязательно мятой
суббота дня шестнадцатого месяца пятого …
Грудь расцарапать себе,
Там что-то бьется,
Что-то засело за руль,
За гриву меня – под колеса.
Что-то там бьется – кулак?
Чья-то нога или шпора
В нежные икры шипя,
Влазит прогулочный голод.
В небо пальцы – как снег
Летит и смеется за стенкой
Маленький мальчик спешит,
Таблетки глотая «быть первым».
Чай беспокойно как лодки
чашкам караул обеспечен.
Под деревом в чаще сижу
Все смотрю на китайские плечи
Все дышать как больные ангиной
Все стонать, будто прокляты на день
Ты есть, ты стучишь, тебя слышу.
Я слышу тебя, перестань …
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah
πτ
18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона
(ↄ) 1999–2024 Полутона
Поддержать проект
Юmoney