РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Юрий Серебрянский

В мире животных

27-02-2023 : редактор - Владимир Коркунов





*

В Алмате осенью бывает хмурое серое утро с моросящим дождем, когда вы из дома выйти не захотите. А ведь это лучшая погода для ловли щеглов, как говорит мой отец! В детстве он научил меня ловить этих худеньких и серых, как утро, птичек. Заранее нужно было купить небольшие клетки из дерева и металлических прутьев, со входом-мышеловкой. Потом мы садились в Жигули и выезжали недалеко за город, туда, где еще не степь, но уже и не горы холмы покрывали рощи, и тоненькая речка на дне высокого, не по размеру ей, глиняного берега. Щеглы жили в рощах. Мы вешали две клетки на первом же дереве, насыпали черных семечек на откинутые дверцы-ловушки и отходили в сторону.
Отец курил, а я выдыхал пар, разглядывая трассу, там проезжали редкие машины в сторону города. Потом отец слышал щелчок, как будто пистолет дал осечку на дуэли с Пушкиным, и мы шли к дереву. В клетке сидел щегол и грыз черные семечки, разбрасывая кожуру. Он пугался, когда мы с отцом приближались, но стоило замереть, переставал обращать на нас внимание. Грыз семечки. Тогда мы возвращались на исходную позицию, в поле, в туман и снова ждали осечки. «Лермонтов», говорил отец, и мы снимали обе клетки с перепуганными птицами и несли в машину. Клетки тряслись на полу, щеглы скакали и пытались перегрызть железные прутья.
Мы подвесили обе клетки рядом в нашей с братом спальне и, когда стало тепло и тихо, птицы сначала успокоились, потом принялись грызть семечки, разбрасывая кожуру по всей комнате. Они что-то обсуждали, щебетали и веселились. На меня не обращали ни малейшего внимания. С щеглами было шумно, грязно и неинтересно. Через час я решил выпустить птиц в окно, но отец запретил. Он сказал, что они не городские, надо отвезти их обратно. Мы отвозили щеглов в родную рощу и отпускали, когда уже солнце ненадолго разгоняло туман и идти обратно к машине было не так грустно.


*

Той зимой мы жили в Гданьске. Началась она рваными тучами, ранними сумерками, как агония осени. Потом осень смирилась, стала на колени, закрыв ладонями лицо, налетел страшный ветер, успокоился, и повалил снег. Канал, по которому до середины сентября еще плавали байдарочники от старого центра, острова Оловянки, до самого устья реки Мертвая Висла — замерз. Остались только проруби вокруг покосившихся кирпичных свай посреди воды. Там собирались птички, купались и пили из канала. Наши утки и лебеди куда-то подевались. Улетели, наверное. Как и байдарочники.
Остался только один большой белый лебедь, он стал выходить по ступенькам набережной к автобусной остановке и собирать окурки. Своим мощным клювом лебедь переворачивал урну и не торопясь поедал их один за другим. Он никого не боялся, шипел и пугал школьников, прятавшихся под козырьком от снега и ветра. Автобус стал специально останавливаться, не доезжая остановки, чтобы школьникам и другим пассажирам не пришлось приближаться к огромной птице. Лебедь замерзал: он тяжело переступал, как каторжник, волоча обледенелые пунцовые лапы. Мы стали подкармливать его хлебом. Потом кто-то принес большую картонную коробку и, пока лебедь уходил проверить, не сошел ли лед на канале, установил коробку рядом с остановкой, да еще и постелил там теплое одеяло. Лебедь принимал подарки только когда никто не смотрел на него. Тогда он съедал хлеб, окурков в урне давно не было, никто не решался подходить близко.
Он стал часто сидеть в коробке, перед которой разложены были куски хлеба на снегу. Важный, как продавец в ларьке.
Однажды утром он исчез. Доброхоты заглядывали в канал, но напрасно. Лебедь улетел, а зима продолжалась потом еще целых три месяца. 


*

Признаться, я всегда мечтал жить только в одном месте — в аквариуме. В детстве, когда однажды мама вернулась с работы, я удивил ее, приготовив на ужин вареную картошку, которую она хвалила — всегда бы так! Тогда я предложил ей готовить, убираться, все делать по дому, лишь бы только никуда не нужно было идти, на работу, в школу или в другие места, хотя у меня не было никакого представления о других местах.
Я и тогда уже хотел жить в аквариуме, только не решался предложить ей, ведь она еще не была готова. Мне не хотелось бы жить в аквариуме одному — пусть рыбы тоже будут, и полупрозрачная речная креветка, и улитки со ртами, и кислород.
Главное, чтобы аквариум еще был закрыт с трех сторон однотонной бумагой, и сверху теплая лампа, просвечивающая воду вишневым цветом до песка на дне. Большого аквариума мне не нужно, литров на сто.
Встает вопрос — кем я там буду? Уж точно не хочу быть человеком. Человек в аквариуме — это противоестественно. Пластиковый водолазик с кинжалом среди водорослей — пошлость, лишняя история, как бульварный роман с предсказуемым концом. А я бы хотел быть глазами аквариума. Когда заглядываешь в стекло, часто видишь там глаза, думаешь, конечно, что это отражение твоих собственных глаз. Но это не так. Несколько раз я заглядывал в аквариумы и не видел там глаз. Свободные аквариумы, один из которых мог бы стать однажды моим. Кормить меня не надо, все у меня хорошо и так.


*

На том месте, где сейчас стоят новые высотки «Титаники», раньше был обычный алматинский частный сектор. С перекинутыми за деревянные заборы ветками старых деревьев, звоночками на калитках и собачьими будками справа, как войдешь во двор. Перед забором арыки в кустах, но вода по ним текла только во время ливня. Попасть в эти дворы было не сложно, мы многие обошли и видели, когда просили траву для кроликофермы. Нас пускали за дом, туда, где начинался небольшой или большой огород. Между огородами палочные заборы, создающие ощущения пространства и спокойствия. В одном из таких дворов, на углу Шакарима и Ушакова, жил тогда мой лучший друг Серега.
Сейчас у него большая квартира на восьмом этаже, а дом тот снесли. Из того интерьера я хорошо помню только тома БДЭ — Большой детской энциклопедии за стеклом книжного шкафа в зале. Это потому, что все время мы проводили не в доме, а в огороде. Время от времени с соседних участков на его грядки сквозь редкий забор пробиралась очередная степная черепаха. Словно заведенная, гребла лапами, но сразу же втягивала голову, стоило оторвать ее от земли. Нужно время, чтобы она высунулась и посмотрела на нас. Все черепахи казались одинаковыми, как близнецы, и можно было подумать, что это одна и та же бродячая черепаха ходит по огородам. Серега рисовал на панцире каждой пойманной черепахи красным лаком для ногтей надпись «T-34» и отпускал между грядок, чтобы лак успел высохнуть до того, как она пропадет в кустах. Ни разу на панцире новой пойманной черепахи мы не встречали этой надписи. Теперь в «Титаниках» живет много приезжих из России, а черепахи все в степи весной.


*

Невозможно отрицать, что Дроздов самый интересный в мире человек после Сенкевича.
Но еще до того, как он начнет рассказывать о любимых змеях, с экрана полетят птицы, тени обезьян повиснут на ветвях, и снова журавли по кругу, как сквозь волшебный фонарь, под музыку, которую слышали все.


*

В алматинском зоопарке держат лошадей Пржевальского. Ходит легенда, что в сумерках, когда на большом искусственном пруду стихают птицы, у деревянного ограждения иногда появляется и сам Пржевальский. Но не старик в офицерском мундире с фотографии. Молодой совсем, такой, каким его впервые увидели лошади на горном плато. Экспедиция как раз стояла в предгорьях, ручей, ночью мешавший спать всем, утром оказался удобным источником воды и Пржевальский умывался, стараясь не вступать в ледяную воду. В печальных глазах лошадей отразился его профиль и брызги воды.


*
Вячеславу Люй-Ко

Когда в моем классе  учителем биологии был Юрий Петрович Борода
к нам в Тастак, прямо во двор, прилетали и жуки-олени, и жуки-носороги
и летучие мыши, бывало.
А теперь экология плохая, да и генетика,
да и математика с географией.
Птицы осенью, улетая, меньше кричат, прощаясь только с теми, кому до весны не дожить.


*

До сих пор с берега Капчагайского водохранилища под воду уходит асфальтированная дорога. Захожу не глубже, чем по щиколотку. Боюсь сомов. Говорят, они живут в затопленных домах. Пойду купаться, и огромный сильный сом утащит под воду, в свою подводную советскую деревню. Может, там и прекрасно. Одно плохо. Я буду там мёртвым.
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney