СООБЩЕСТВО
СПИСОК АВТОРОВСергей Круглов
ВЕСЕЛИЕ ЧЕЛОВЕЧКОВ
03-03-2023
1
НЕЗНАЙКА НА ЛУНЕ
Я – не Незнайка, я другой.
Не он, с анимулой задорной,
И лучезарной, и проворной,
В небесной шляпе голубой.
Наращивая грех на грех,
Коснея в жирном недеяньи,
На поздний час – позднее всех -
Откладывая покаянье,
Я – тот, кто, всех вкусив отрав,
В грядущий день, как змей, вползает,
Я – Спрутс, что, комнату засрав,
Закрыл – и к новой приступает.
О годы, злато бытия,
Кредит, сгноенный втуне мною!
И все короче тень моя
Под коротышечной луною.
ЧИПОЛЛИНО
Молодой дьякон, вбегле хиротонисан,
С плачем просыпается: приснилось ему,
Что служил он лихорадочно, среди каких-то кулис,
И пахло мышами, а сцена ползла во тьму.
Что служил он с потным позором, в одних трусах,
В ораре, прилепленном скотчем к плечу, бледный как мел,
И голос дрожал, а в уничтожающий ответ
Хор незримый «анаксиос!» гремел.
И вот проснулся; и трясся, - сердце где,
А где селезенка! - и так дьякон рыдал:
«Моя мразь наставляет меня в ночи!
Я не вычитал правила, Господи, я так мал!
Христе мой! Душат меня сопли, а платка чистого нет,
Отпусти меня, Господи, нет мне грешнику прощеного дня!
Мне снилось, что право правили вальсамоновы стражи: повалили, рыча,
И, риза за ризою, облачение содрали с меня!»
И Господь присел, утешая: «Клирик ты луковый, опять не спишь!
Ну не плачь ты, милый, ну прости ты их.
Что ж ни силы, ни славы не можешь ты удержать!..
Ох, руки твои дырявые – вроде Моих.
Ну содрали стихарь, ну подрясник с бородой,
Ну тело, душу, - ну что? все равно не твое.
Это - Мое. А сердцевинка-то луковки – гляди! – цела,
Вот она! И уж никто не дерзнет ее,
Се, чтоб родилось дитятко, сдирают с него послед,
И мать снимают с него; и – чист, грязи грязней.
Так, слой за слоем, за любовью любовь – тебя
Одену Я светом, луковка, яко ризой Моей».
СВЕРЧОК И БУРАТИНО
Так-то учительно пел плюгавый, изсохший,
Нуриевовыпуклолядвый обманчиво, скок позабывший бездвижно,
Бычьеголовый уродец,
Самки не знавший, утративший некогда фаллоусы в боях с доминантом,
Безвидный скорбец-доживатель ветоши, гнили, -
Пестуну:
«Нишкни, о младе, смирись! мир на исходе.
В попрыгах ль резвых спасенье! Беги ты огнистых прилогов,
Бойся тщеты, сей щепы
Шающей ! Вскую
Школу и азбуку мудрых отринув, уставил
Нос свой на огнистый ветр,
В вьюшку сует? зол ветр, нещасный! коварен; песенке внемли моей.
Когда же не внемлешь – внемлешь
Грому победной сестры, поневоле, моей саранчи!
Писано древле :
Вот, сквозь дыру в очаге, выйдут на свет мириады.
Видом подобны коням-горбуням, злобноогням, рты циркулярны как пилы,
Светы свинцов на главах,
Брони на них жестяные, глаза как горящие угли,
Млнии искрят афедроны, жгут скорпионьи хвосты!
Ангела топки имеют царём мои сёстры,
Имя ему Карабас по-еврейски, гречески же – Барабас…»
Так-то скрипит вечерами венявский в щели одиноко,
Скушным своим деташе меряет мрети минут.
Цвирр да поцвирр…мерно в каморке посмерклось…
Вот уже дремлет и сам, песней своей ж усыплён.
Впрочем,
Вовсе побасен его голем сосновый не слушал:
В стружках сидит, не моргнёт деревянным отсутствием глаз,
Недодолблён и череп разверстый:
Вышел тектон на поиск волошска ореха – придать сыну в голову мозгу –
Да потерялся в ночи…
Так пребывает, грызя и жуя монотонно,
Лукоед,
С горького плода сдирая плеву за плевою,
Клинья распила вонзая в безсытную сочь.
***
Буратино на каждой исповеди кается
в одном и том же:
в грехах юности, в том, как не хотел учиться,
а хотел сбежать от папы Карло, продать азбуку,
основать свой театр, и в прочих безумствах .
Исправно преклоняет пред аналоем
скрипящие в шарнирах колени,
хлюпает деревянным носом.
Ночью, пока училище благочестия спит,
он пишет письмо папе Карло:
"Дорогой папа Карло!
Я здоров, спасён, всё у меня хорошо.
Нас тут учится таких сто восемнадцать
деревянных мальчиков.
Вчера тема занятий была: "Борьба со злом".
На первом курсе наш преподаватель,
батюшка о.Карабас,
учил нас,
что первейшее средство препобедить зло -
это молитва, пост и строгое житие по заповедям.
Сейчас, на втором курсе,
батюшка о.Карабас говорит,
что мы стали взрослые и должны понимать:
строгого жития заповеди сии означают,
что еще более первейшее средство препобеды над злом,
паче поста и молитвы -
это меч,
и если имеешь меч - то не зря носи меч,
а если не имеешь - то вот два меча,
и хоть один из них да научись освящать ударом.
У меня уже есть свой меч! Правда,
пока еще только деревянный.
Ничего, папа Карло! вот сдам экзамены,
получу свой приход,
заимею настоящий меч,
выучусь, вырасту -
куплю тебе тысячу новых курток".
ДЕНЬ ЗНАНИЙ
Папа Карло
собирает ребенка в школу:
рука, еще рука,
так, нога...
так.
Раздумывает, не посадить ли на клей голову,
но решает оставить как есть,
на шпоночном соединении - для вящей передачи
крутящего момента.
"Всё равно ведь притащит под мышкой,
хорошо, если не забудет, - думает старик.
- И как они вечно
умудряются не отломать нос,
гоняя ею в футбол?"
Папа Карло убирает инструменты, сослепу
укалывает палец шилом.
Выступает капелька крови.
Буратино внимательно разглядывает каплю,
хмурится, берет шило,
закусив деревянную губу, тычет себе в палец:
ничего.
Буратино глубоко вздыхает, закрывает глаза,
прижимается к старику, обнимает его,
насколько хватает длины
лучинных ручонок.
Так они пребывают некоторое время,
молча.
О чем и говорить.
Нынче - День знаний. Эти двое
очень хорошо знают друг друга.
ПОКОЛЕНИЕ НЕКСТ
Памяти Янки Дягилевой
Не в состояньи родить
Человечьих мясных детей,
Наделали себе буратин
Из этих поющих полен.
Их суковаты глаза,
Чужды, сосновы сны,
Кленовыми клиньями твои дни,
Как луковицы, грызут.
Когда они побегут
В деревянную ночь, вон,
В нарисованном очаге спалив
Азбуки, куртки твои, -
В инсульте сквозь коридор
К двери ползи, хрипи
В сорванный засов:
- Сердце, сердце, кретин!..
…Над Полем Чудес – тьма.
Наживы живой ждя,
Тысячи деревянных детей
Погребают сердца отцов.
Сыплют они не соль,
Не воду гнилую льют –
Деревянные вены вздалбливают свои
Отцовским долотом.
Кап, смоляная, кап.
Кап, скипидарная, кап.
Я люблю тебя, пап.
Прости меня, пап.
И вот – один и другой,
Снова и снова, там,
Здесь, из мертвой земли –
Всходят, живут ростки!
Алым и золотым
Дерево в утре цветет!
Воют кот и лиса,
Друг другу глаза пьют.
ДЮЙМОВОЧКА ОТКАЗЫВАЕТСЯ ОТ ЗЕМЛИ
«Они могли раздавить Дюймовочку в одну секунду»
(Л.Петрушевская «Маленькое и еще меньше»)
«…колоски, волоски…»
(И.Бродский «Осенний крик ястреба»)
Тяжкими рывками ввысь ласточка
Режет и режет неба плоскости,
Под крылами мозоли взбагровлены,
Клюв хрипл, высью выжженные
Очи слепы.
Правь, Дюймовочка!
Третью вёсен разменяв сотницу,
Тонкие руки свив молитвенно
Крестом на груди, лети, ясная
Как серебро.
Старься, постница!
В нитях седин чреп-горошина,
Жестью на кости, на плоти остове,
Платье гремит, ветром дублены
Роз лепестки.
Жирнь, чернь, смрад отринувши,
Посадку ниц запретив себе,
Вечно гонишь птицу, наездница,
Вечной став неба столпницей,
Странницей став, -
Мир, где мор правит сказками,
Где взрыт луг кротовьими норами,
Где принцы жуками уестествляются,
Мир, где ласточки питаются эльфами, -
Не для тебя!
Так встреть смерть в выси, лётчица,
Блёсткой света в синь выпади –
Смерть отрада и деве выдуманной! –
И над землёй сказки подлинной
Каплею кань.
И улыбнётся: «Дождь, надо же!» -
В райском саду осадки редкостны –
Тот, кто из мечты мужской огненной
И из печали нежной девичьей
Родил тебя.
ЛАСТОЧКА
Оченьки- очки в глинистой ночке , белес и недвижен прищур,
Перья повыпали, плесень подкрыльная в сизой цветет наготе,
Лопатою клюв, шипенье глухое и черви – чур меня, чур! -
Слепая подземная птица Христе.
Зачем же сюда ты! О чем же жива ты! О на кого ты похожа!
Эй, воздуху, свету!
- Мою земляную, глухую, льдяную могилку не тронь, прохожий:
Сделалась я кротом для кротов, чтоб спасти хотя бы дюймовочку эту.
ГЭНДАЛЬФ ОЗАБОЧЕННО КУРИТ ТРУБКУ
- Ну, давай, Фродо,
Расскажи всё по порядку…
С чего началось?
-Да ничего особенного…
Вчера перед сном, как обычно,
Я зависал в электронной библиотеке,
Читал эти, ну знаешь,
Комиксы по синоптикам:
Розовые овечки, добрые пастыри,
Весёлое Рождество, подарки,
Братец Иисус, необременительная мораль,
Блаженны веротерпимые, ну и всё такое…
Обычные комиксы
Для начальной воскресной школы,
Одобренные Министерством образования Мордора.
- А потом?
-А потом – вдруг в памяти всплыли
Слова…когда-то, очень давно,
Мне читал их по исчезнувшей книге дядя Бильбо.
И мне так захотелось найти эту книгу!
Ну, я и набрал в Гугле, так, как запомнил:
«Как послал Меня живой Отец, и Я живу Отцом,
Так и ядущий Меня жить будет со Мною».
-Ну ничего себе!... ты отжог, Фродо!..
Ох уж эти хоббиты: кажется, знаешь их сотни лет, -
А как вдруг удивят тебя, и откуда в них что и берется!
Дальше?
-А дальше…ох, страх вспомнить!
Дальше мой ноут завис, буквы на клаве
Налились огнем,
И Гугл , ощерившись и зашипев как змея,
Уполз.
И страшный огненный глаз возник на мониторе,
И надпись:
«Всем оставаться на местах. Перезагрузка
Бессмысленна». Я так боюсь, Гэндальф –
Откроешь ноут, а глаз
Всё ещё там!..
-Так я и думал! Скорей, Фродо,
Не медли!
Тебе надо покинуть Хоббитанию.
И уходи, повторяю, прямо сейчас:
Девять черных всадников уже переправились через Андуин.
Торопись, они близко!
- А как же мой ноут?!
-Возьми его с собой, Фродо:
Уничтожить его не в силах
Ни эльфы, ни маги, ни гномьи молоты.
Он, как и все эти вещи века,
Должен исчезнуть там же, откуда явился,
Где когда-то был собран:
В недрах огненной горы Ородруин.
- Ой!.. бегу, бегу собираться!
Но, Гэндальф, скажи мне
Только одно:
Что же все-таки означают эти слова,
И что это за книга?
-Вряд ли я смогу объяснить тебе это, Фродо.
Но знай: придёт время –
И всё это тебе объяснят те, кто гораздо белее,
Белее
Гэндальфа Белого.
ВЛАСТЕЛИНЫ НЕБЕС
Н.Л.Т.
И вот, когда Гэндальф рухнул
В страшную пропасть,
Когда бич древнего демона
Оплёл метастазами его волшебство, -
Мы кричали : «Не уходи, о Гэндальф!»,
И рыдали, рыдали, рыдали бесконечно,
Пока не смирились
С этой пустотой. И, в последний раз всхлипнув,
Поглядели мы друг на друга
И, разом повзрослев, понял каждый: «Отныне Гэндальф –
Это я».
(Что он все-таки сказал перед паденьем? – Он сказал: «Туфельки
Ставь ровно»).
В ПУТЬ К ГОРЕ ОРОДРУИН
Имеющий ухо слышать да слышит, что Дух говорит церквам:
побеждающему дам вкушать сокровенную манну,
и дам ему белый камень и на камне написанное новое имя,
которого никто не знает, кроме того, кто получает.
(Откр. 2,17)
Шли, поя единым горлом,
Запрокинутым лицом:
«Откуси нам, Ангел Горлум,
Сердце, сжатое кольцом!»
Камни белые в ладонях,
В белых-белых пламенах,
И всевластье, плавясь, тонет,
Растворяясь в именах.
АЙЯ ЭАРЕНДИЛ ЭЛЕНИОН АНКАЛИМА
в пригородной лесополосе – праздник победы
добра над злом:
там мирные ролевики-толкинисты с гопниками сражались
выстояли одолели связали
посадили на опушке
ждать восхода
когда солнышко превратит гопников в камень
толкинисты - всем под сорок
одиннадцать мужиков и две тетки
лучезарные у всех имена из одних гласных
плебейским языком и не произнесешь рискуешь
поиметь заворот гортани –
тихо улыбаясь точат
деревянные мечи
сурово и ласково на синдарине
гопников увещевают:
«то-то тролли служители мрачного срача смиритесь
радуйтесь скоро станете
добрым поделочным камнем сердоликом
годным на талисманы руны и плащные застежки
послужите на дело победы
сил света!»
гопники – двоим из троих по пятнадцать
одному восемнадцать – не отвечают
лежат на траве вповалку
дрожат от предутреннего хлада шмыгают носами
сквозь дыры от выбитых зубов цыкают розовым тягучим
треники от росы намокли
мосластые локти сведены за спиною
посинелые ладони в цыпках
обреченно прислушиваются: вон в тумане
прогудела первая электричка
скоро
взойдет солнце
НА РОДИНЕ ПИТЕРА ПЭНА
Только б не поклониться никакому кумиру,
Но и не унизить бы веры ничьей!..
Через чугунный забор перебрасываю лиру,
Спрыгиваю. И, перекрестившись, перехожу ручей.
Время Закрытия, тьма на планете.
Но слышу Твой голос – Ты здесь, в аду:
«Будьте как дети! Но не будьте как дети
На острове в Кенсингтонском саду!
На мерцание не побегите случайно!
Оглянитесь – осень по пятам настигает, метет,
Рушит сны, и вода Серпентайна
Тревогою черной отреченно течет!
Звезда над садом и зла, и льдиста,-
О не потеряйте, в который раз,
Того, кто убит бессердечием остролиста,
Того, кто плачет и ищет вас».
ПИТЕР ПЭН И ВЕНДИ
...страшный малютка, небесный калека,
гость, по ошибке влетевший ко мне,
дико метался, боясь человека,
а человек прижимался к стене...
(В. Набоков)
И вот он влетел и закружился,
стараясь так попасть в свет лампы,
чтоб не отбрасывать тень.
Тень, когда-то - ты еще помнишь -
Прошитую любящей иглою.
-Ах вот как....ты выросла, Венди.
-Да, я выросла , Питер.
-А это кто, Венди? Твоя младшая сестренка?
-Нет, Питер.Это -
Моя дочь.
-Вот как!..
-Да, так. И, кстати, -
Твоя тоже.
-НЕТ!!
НЕТ!!
НЕТ!!
(о как взорвалась лампа,
как от атонального крика
треснули оконные стекла, и шторы
раздрались надвое)
-Нет! Ты не докажешь!
Я требую генетической экспертизы!
В разъятое окно он вылетел, сыпля яростные искры,
И исчез за горизонтом,
Ядовито по-мальчишески плача,
Но в то же время простым свои сознанием сознавая,
Что слово "генетическая экспертиза" ему непосильно -
Оно похоже
На длинноизвивную змею, гремучку, кобру ли, черную мамбу, -
На острове Нетинебудет
Водятся разные змеи, но такой штуки, как генетическая экспертиза,
на острове нет и не будет.
ПАНЧ И ДЖУДИ
1
Семейная сцена
«Проклятый двоеженец! – вопит Джуди; красный лакированный нос, торчащий из чепца, трясется от негодования, в судорожных деревянных кулачках зажата огромная палка. – Признавайся, кто она, эта шлюха! Вот тебе, вот тебе, вот!» - и , устав дубасить, намертво захватывает голову Панча створками пасти огромного изумрудно-зеленого крокодила; выпученные базедовые стеклянные глаза рептилии, не совсем симметрично, но намертво пришитые к морде суровыми нитками, ошарашенно уставились один в мутное неоновое моросящее небо, другой – в бензиновый струящийся асфальт.
«Мама, ему не больно? Мама, он не умрет?» - опасливо задрав лицо вверх (все в брызгах дождя, места под зонтиком не так уж хватает на всех), спрашивает девочка. «Ну что ты! Ему вовсе не больно! Это так положено, такой уж у этого представления сценарий , так оно бывает всегда !»- мама прижимает к себе голову девочки, и та, в два такта с всхлипывающим задыханьем глубоко вздохнув, утыкается во влажную ткань дождевика : раз мама так говорит – значит, правда, значит, такая и есть она, семейная жизнь кукол, мама уж знает.
Панч – тот молчит, не сопротивляется, руки топорщатся в стороны как на кресте, покорный горб свис набок, из пасти крокодила видна вековечно застывшая деревянная зубастая ухмылка : главное – терпеть, терпеть и не проговориться, не выдать этой карге вторую жену, спрятанную внутри, ту, на чью теплую , гибкую, единственно животворящую руку (ногти – облупленный лиловый лак - обгрызены, вокруг среднего след нервной экземы, у запястья пунктир кошачьей царапины) напялена, как перчатка, жизнь мужчины (указательный в мозгу, большой и средний, векторы силы и славы - в деснице и шуйце, мизинец и безымянный вжимают в ладонь, чтоб не улетело, не погасло искрой в дождливой ночи над площадью Пиккадили, над волглыми кулисами райка, бухающее, рвущееся сердце из картона и шёлка).
2
Джуди рожает ребеночка
Рраз кукловод!- и ловко,
Молниеносно и не спеша,
Из полотняного чрева
Вытащил малыша.
Зрители восторженно хлопают ,
Приветствуют маленького, миленького такого,
То-то пойдет забава,
Вита нуова !
А меня как перчатку снимет,
Скомкает мощной рукой
И швырнет в лицо (вон она, видите?) смерти ,
Вызывая ее на бой.
3
Богословие Панча
Да будет, говорит Он мне,
мимика твоя, кукла - да-да, нет-нет,
а прочее 3D – от лукавого.
Так, говорит Он мне далее, и Аз –
Три есть не три, но Един.
Аскеза: монотонный
скрип челюстного шарнира,
картонное наполнение мозга,
пустота полотняной плоти.
Будьте как дети! для них
нет более райски живого,
чем грубо раскрашенная анилиновая скудость
перчаточного полого существа.
НАД ВАЗАСТАНОМ МИРНОЕ НЕБО
Остановил свой велосипед
У памятника Астрид Линдгрен
Возложить гвоздики – и ехать бы дальше
Но он не торопится
Смотрит невидяще плачет без слез
Старая фотография:
В правом нижнем углу – корчащиеся злобно Филле и Рулле
Чернозеленые склизкие
Сплетающиеся переплетающиеся
В левом верхнем – огневидный
Разящий Карлсон стоящий десять тысяч крон
Поражает зло долженствующее быть наказуемым
Кухонной шумовкой
Лазурное небо над городом (достаточно необычно на ломком
Черно-белом снимке)
Одна только ты, вера детства
Курощена низведена ныне ! рука дрожит медлит
Порвать – и вот всё-таки опять прячет
Фотографию во внутренний карман пальто
Свантесону шестьдесят два
Вокруг него много хороших людей
Имя им легион
Которые объяснили: это –
Всего лишь мировой финансовый кризис
Но он прожил достаточно долго
Пережил всех своих близких
Четырех собак
Смерть Гуниллы две
Третьих мировых войны
Чтобы заподозрить: это –
Что-то другое
Это наконец-то преддверие
Жизни вечной
Спокойствие (думает старик мерно
Руля в закат
Вниз провожая варикозной ногою педаль за педалью, вниз) только
Спокойствие
И Свет с востока встающий за его спиною
Поет гласом молниевидных Своих ангелов:
«Пусть все кругом
Горит огнем
А мы с тобой споем
Ути боссе буссе басе
Биссе - и отдохнем»
ФРЕКЕН БОК ГОВОРИТ ПО ТЕЛЕФОНУ
-Ты не представляешь, Фрида,
я поняла, как важно
правильно вступить в пост!
Вторая седмица - и такие результаты!
Я уже перестала пить коньяк по утрам!
Алло ! Алло ! Фрида!
Спасибо тебе, что ты меня уговорила!
Прости, что я, дура, упиралась!
Алло! Фрида!
Ты где? Ты слышишь?
-Хильдур, милая, я тебя плохо слышу.
У тебя что-то льется и булькает в трубке.
Я перезвоню.
Фрида любит сестру, но
так трудно по часу выслушивать восторги неофита.
Сама Фрида продвинулась достаточно далеко
в посте и молитве. Фрида
перезвонит. Потом.
Позже
Сейчас... Унять сердце.
Слюна не сглатывается.
Зажмурив глаза, Фрида
нашаривает на туалетном столике носовой платок,
сползает на пол и сипло шепчет:
"Фрида. Фрида. Фрида.
Меня зовут Фрида".
ОЛЕ-ЛУКОЙЕ
Патруль ювенальной полиции
накрыл его
влезающим в окно к несовершеннолетнему.
Он был застрелен на месте
при попытке оказать активное непротивление.
Спи, Ялмар! главное –
не забывай раскрывать зонтик.
Он дыряв, но спицы еще крепки
(какое счастье, что в суматохе обыска
за комод завалился именно этот).
ЗИМОЙ, ГДЕ-ТО В РАЙОНЕ ДОМА КЕННИ
Мы, так или иначе
Проводящие бесконечную жизнь в Саут-Парке, штат Колорадо,
Всегда думаем примерно об одном и том же:
О как бы мы все хотели
Остаться там, в сезоне третьем-пятом -
Но вынуждены жить в последнем (тем паче, что
Какая уж там это жизнь,
Признаваемая , начиная с одиннадцатого, на небесах
Худшей кабельной жизнью недели ).
Ну что же.
Ничего, утешаем мы себя, судорожными птичьими перескоками
Передвигаясь пешком или в автомобиле,
Анфас или в профиль,
Улочками нашего городка,
Ничего.:
Архангелы наши Паркер и Стоун, мы верим,
Придумают что-то,
Непременно придумают,
Се,
Сотворят всё новое, и наши дети
Не навсегда останутся восьмилетними.
«Новое» …
Хэххх!...
Одна отрада, думает старик,
Расчищая лопатой подъездные дорожки к дому,
Что здесь у нас , в Саут-Парке, штат Колорадо,
Всегда лежит снег,
Снег.
Одна только и есть отрада, что снег.
Вот так же этот снег, думает старик,
Пошел однажды,
Да так все падал и падал – там, на Голгофе.
Снег один только
И смягчал саднящую боль ран
Распятого пред всеми,
Узнанного всеми ,
Используемого всеми,
Покинутого всеми Братца нашего Иисуса.
СЛАВА ВОЙНЕ
Music: Гражданская Оборона, «Дембельская»
Мальчик спит. В детской
Ветер войны, удали
Неподвижно шевелит тени.
Волынка сна воет ратно, -
Марш «Чертополох».
«Это богиня ратовищ! это
Большая Берта,
Зовет самца!» - опасливо
Греясь у целлулоидных костров,
Перешептываются
Туземцы войны: восемь ветеранов -
Солдат ровнозеленых,
Брелок урсус,
Киндерсюрприз клоун,
Пупс с маркером закрученным усом.
Это их мифологии, смыслы.
Их время побед, биваков,
Научения милосердью над поверженным.
Мальчик переворачивается
На бок. Волынка в ноздре
Глуше, тише.
Иконки на страже.
В изголовье – св. Георгий,
В золоте и алом, бдит,
Не дернется ли дракон.
Весна, победа -
Сорок мучеников
Маршируют во льду.
Даже св. Савва,
Третий справа в шеренге,
Поглядывает стратигом,
На крещатой ризе –
Кресты как погоны,
Многоочиты:
Спи спокойно, родина мать.
Ангел детской
Подбирает с пола
Деревянный меч – дерево
Теплей, смертоносней
Китайской пластмассы,
Желтый полусвет розовым
В ночнике наполняет,
Совершает небольшое,
Доступное ему чудо:
Зеленому пехотинцу
Исцеляет сломанное ружьё (что, впрочем,
Останется, как и всякое
Настоящее, живое и смертное, чудо,
Никем не замеченным
В сером солнце
Имеющего заутра настать
Над детской, городом, миром
Политкорректно ровного дня).
ПОЭТЫ ПИШУТ СТИХИ НА СМЕРТЬ ЭДУАРДА УСПЕНСКОГО
Скрипучий автобус, раскачиваясь на кочках,
Въехал в ограду, остановился.
Дверцы, шипя, раскрылись. К могиле
Под строгим надзором
Захлопывающих зонтики (дождь кончался ) поэтов
Прочавкали по мокрой глине
Персонажи эпитафий -
Четырнадцать Чебурашек, десять крокодилов Ген,
Два дяди Фёдора.
Поэты суетились, бегали к автобусу и обратно,
Согласовывали сценарий,
Пытались построить
Прибывших в некое подобие шеренги,
Один что-то сердито
Втолковывал крокодилу, тот
Не понимал, хлопал ресницами,
Дяди Фёдоры шмыгали посиневшими носами,
Вжимали головы в плечи, мелко
Дрожали от холода, в глину капало
С напоенных влагой лепёх
Чебурашьих ушей.
Тщетно - из уст прибывших,
Как поэты ни бились,
Так и не раздалось над могилой
Ни единого из умозрений,
Заготовленных авторами эпитафий
Как анапестом, так и в виде ямба, верлибра
И прочих размеров.
Сказочные звери и дети, они такие:
Никогда не сделают того,
Что не свойственно их природе.
Плюнув с досады, поэты,
Подобно разуверившимся в избранных тварях
И решившим вернуться обратно в ковчег Ноям,
Толкаясь, залезли в автобус,
Забренчали там тарой.
Над кладбищем
Снова пошел дождь - сначала закапал,
Потом ливанул мощно. Потом
Перестал – и снова.
Двадцать шесть промокших существ
Стояли молча.
***
«Он взял палочку и, слегка ударив Винни-Пуха по плечу, сказал: – Встань, сэр Винни-Пух де Медведь, вернейший из моих рыцарей!"
(А.Милн)»
Илье Кукулину
И вот, когда настал армагеддон
И силы зла, вырвавшись из кладезя бездны,
Хлынули во всеоружии на поле битвы,
Навстречу им вышел, переваливаясь с боку на бок
В радиоактивном снегу,
Плюшевый медвежонок с палочкой в лапе.
Плюшевое сердце, деревянный меч,
Верность, простоватая, как опилки:
Есть у тебя что-то еще? по совести сказать,
У меня - нет. И тем не менее, в исходе битвы
Мы никогда не сомневались.
ХРИСТОС ПРИХОДИТ В МУМИ-ДАЛЕН
Посвящается Юлии Бродовской,
прекрасному и сильному человеку
* * * *
О Филифьонка!
одного тебе не хватает –
Филифьонка.
А пока, милая,
начни-ка свою
весеннюю уборку.
Сходи за водой, - вот
Источник.
* * * *
Вы ведь, фру Янссон,
знакомы с мистером Стивенсом?
Ну вот, тогда вы поймете:
Муми-мама и Муми-папа –
это одна плоть.
Муми-мама и Муми-папа и Муми-дален-
это одна плоть.
(а Муми-тролль – все
остальные плоти).
* * * *
Хемуль стоял и молился Мне : «Господи!
благодарю Тебя, что я не таков,
как этот Снусмумрик!...»
А Снусмумрик, в своей дырявой палатке,
с губной своею гармошкой,
с чадящею трубкой, -
понятное дело,
не шибко знал что и ответить.
Итак, Снусмумрик ушёл
в начале осени
более оправданным,
а Хемуль (хотя
никуда и не думал уходить,
остался перебирать
эту свою коллекцию) –
более-менее оправданным.
Чтобы
усвоить всё это – эй, зверюшки,
завяжите
бантиком хвосты!
* * * *
А вот не надо про Морру,
не надо.
Она, единственная из всех,
пошла ко Мне по воде.
Превращая воду в лёд? – что же.
Иначе
она не умела.
* * * *
Я вовсе не боюся льва –
Я в день их воскрешаю два.
* * * *
Эй, маленький народец, не бойтесь! - Я
привёл к вам этого
большого белого человека
не для того, чтоб напугать вас:
просто он, бедолага, шибко
нуждается в любви.
Обращайтесь с ним осторожно.
Я поручаю его тебе, Снифф (да-да,
именно тебе: во-первых,
он твой тёзка – его зовут Жан-Поль,
во-вторых, тебе близок опыт преодоления
непрестанной
метафизической тошноты).
* * * *
Ироничность, прохладная отдалённость от мира,
но и готовность прийти ему, отвратительному, на помощь
в случае чего -
одна из основ монашества (ты-то
Меня понимаешь,
Мюмла?)
* * * *
Ну вот. Сочти число –
шестьсот шестьдесят шесть.
А дальше написано: это –
число человеческое.
Так что
тебе – чего и переживать: ты-то –
просто Ондатр.
* * * *
Гремит и грохочет море, волна за волной!
Маяк не светит, беда мореходам – смерть за кормой!
Эй, дети Мои, - вперёд, в Муми-дален, за Мной!
С Моррой, со смертью и тьмой – песнь ликования спой,
На берегу полуночном зажги фонарь керосиновый свой –
Эй, дети Мои, - вперёд, в Муми-дален, за Мной!
Рушится мир, плывут хаттифнаты вслед за грозой, -
Новое небо и новую землю увидим весенней порой!
Эй, дети Мои, - вперёд, в Муми –дален, за Мной!
2
ДЖЕЙН-АЛМАЗНАЯ РУКА
«Отдай его!» - сказала мать,
«Отдай! - сказал отец. -
Тебе с ним в церковь не пойти
Под свадебный венец!»
«Да, нас венчал не в церкви поп,
А вешний ветерок,
И красношейка-робин сплел
Из ландышей венок!»
И лавочник сказал: «Отдай!
Ты мне обручена!
Я нобль с розой заплатил –
Ты будешь мне жена!»
«Нет, мне вовек не быть твоей,
Хоть плата велика» -
Ему в ответ сказала Джейн-
Алмазная Рука.
Где злата звон – там строг закон,
И к бедным стряпчий лют,
И вот уж их ведут двоих
К епископу на суд.
Епископ с трона своего
Взирает свысока,
Пред троном - Джейн, в руке ее –
Любимого рука.
Епископ рек: «Таков закон –
Отдай его тотчас!
Пред нашей волею смирись
И не нервируй нас!»
«Попробуй руки разними –
Кишка твоя тонка!
Не зря прозвал меня отец
«Алмазная Рука!»
Могу рукою я коня
Взнуздать на всем скаку,
Могу приладить точно нить
К игольному ушку,
Руке моей знаком и серп,
И жернов, и ухват,
Она алмазна – но любовь
Алмазней во сто крат!
И твой закон хоть и силен -
Любовь моя сильней!»
И вот топор палач занес
И рубит руку ей.
Но кованый звенит булат,
Разбившись на куски –
О крепко, крепко, Джейн, твое
Пожатие руки!
Епископ стражников зовет
Несметный легион,
И над влюбленными топор
Вторично занесен -
И головы слетели в пыль,
А души – к небесам,
И их встречать у райских врат
Господь выходит сам.
«Когда б была моя рука
Как у тебя, дитя –
Клянусь, мучитель бы не смог
Забить в нее гвоздя!
Держи же милого, держи,
Не отпускай вовек!
Алмаз любви не раздробит
Ни Бог, ни человек!
Эгей, налейте нам вина,
Столы накройте нам,
В веселой джиге я пущусь
Плясать сегодня сам!
Пусть будет брачная постель
Как облако, легка!
Сегодня свадьбу правит Джейн -
Алмазная Рука!»
ДЫРКА НА ЧУЛКЕ МЭГГИ ДИЛИН, ПЛЯШУЩЕЙ СКОЛЬЗЯЩУЮ ДЖИГУ
Вы видывали дев иных,
Но Мэгги – лучшая их них,
Ей Гэльская в единый взмах
Вся рукоплещет лига:
«На девять огненных восьмых,
На девять медленных восьмых,
Ведь это слип, ведь это – ах! –
Слип-джига!»
Она красивей всех подряд.
«Ах, как же Мэгги хороша!» -
Все расхвалить ее спешат,
С иголочки на ней наряд.
Но разглядел я вдалеке:
Вон – дырка на ее чулке.
Она танцует свысока,
То руки утвердив в бока,
То их купая в ветерке,
И ножкой- памс!
Другою – трампс! –
И взоры всех - в ее руке,
В победно сжатом кулачке!
А я – в сторонке я сижу,
На что, на что, на что гляжу? –
На дырку на ее чулке.
Я не был с ней накоротке
(Словами Мэгги промолчит,
О чем мне танцем говорит:
Она, уж верьте, такова!) –
Но эти я прочту слова
Сквозь дырку на ее чулке.
Ах, в этой дырке белизна
Плывет, как белая луна,
Что ночью светит для двоих!
И под волшебною луной
Плывёт в родимой стороне,
В морях, зеленый остров мой,
И расцветает остролист,
И Патрик заклинает змей,
И, чист, ручей бурлит, речист,
Чей говорок вплетал я в стих,
И дети призрачной Дану
Пасут быков из Куальгнэ,
И юность, в сладостной тоске,
И поцелуй, что не рискну –
О нет, вовеки не рискну! –
Вовеки приложить я к ней,
К волшебной дырке на чулке!
Склад двухколенный, скорый темп,-
Ни взгляда в сторону мою! –
А я над бездной, между тем,
И плачу, бедный, и пою,
И сердце падает в пике,
Я провожу его – адью! –
Лети же в дырку на чулке!
А вслед за сердцем - жизнь моя,
Ползут, плывут ее края,
Напропалую и не в такт,
Теряет петли жизнь моя,
Как дырка на ее чулке,
Бесстрашно, бесшабашно так,
Как дырка на чулке.
ДЕТСКАЯ БАЛЛАДА
Старейшина воинов к битве призвал: «Дух предков прислал мне весть!
Добудем белых скальпов в бою за нашу индейскую честь!»
Команчи, отрыв томагавк войны, шли гордо тропой своей, -
Но бледнолицый поймал их в плен, полковник Длинных Ножей.
На каждом углу тюрьмы – часовой, а стены крепки как кремень,
И гордо сгинуть решились они - да только на третий день
Заметил их вождь, Соколиный Глаз, что крыши нет у тюрьмы,
И воины гордо воскликнули : «Хау!», и спаслися при свете тьмы.
(Солнышко светит,
Жасмин цветет,
Охотник и серна
Танцуют фокстрот,
И в райском саду весь год – Новый год,
И Белый Кролик в кустах поёт:
«Ничево-ничево-ничево!»)
Гордый Тезей, обнаживши меч, пошел Минотавра убить,
А дева, нежно поцеловав, в дорогу дала ему нить.
Он брел и брел и брел наугад, и сгущалась ночная тень,
И долго он так в лабиринте блуждал – но только на третий день
В своей руке Тезей разглядел теплый, как сердце, клубок –
И рассмеялся, и бросил наземь щит и острый клинок:
«Зачем, герой, тебе Минотавр, зачем Минотавру Тезей?!...
Пускай живет несчастный урод! Мне путь – к Ариадне моей!»
(Солнышко светит,
Жасмин цветет,
Охотник и серна
Танцуют фокстрот,
И в райском саду весь год – Новый год,
И Белый Кролик в кустах поёт:
«Ничево-ничево-ничево!»)
Они пришли с факелами во тьме, и взяли Тебя, Раввуни,
И в час предательский спали мертвецки любимые други Твои,
И тьма была на земле и на небе, черная смертная сень,
И Ты, наша Жизнь , погиб на кресте! и только на третий день
Заметила вдруг полоротая смерть, что Убитый – воскрес, таки да!
И в пустой гробнице нет никого,
И не вынесла смерть огорченья сего
И сгинула навсегда!
(Солнышко светит,
Жасмин цветет,
Охотник и серна
Танцуют фокстрот,
И в райском саду весь год – Новый год,
И Белый Кролик в кустах поёт:
«Ничево-ничево-ничево!»)
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah
πτ
18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона
(ↄ) 1999–2024 Полутона
Поддержать проект
Юmoney