РАБОЧИЙ СТОЛ

... Найди суру «Мужчины» внутри суры «Женщины»

и стань тем, что они хотели:

лицом без изнанки.

Алья Рхим.

Layla.

1.

мост должен рухнуть
халифат падёт
над всей пальмирой безоблачное небо
багдад вызывает
дагестан в огне
ложная битломания рассыпалась в прах
ларец где мыслей жемчуга
разбит европа тонет
я живу у реки потому что
кому суждено повеситься не утонет

2.

лейла ли я

буква аллаха
нарратив или женщина

пойдёшь ли ты за мной
в пучину ада
пойду ли я с тобой
в геенну огненную

осмеют ли нас гяуры проинтерпретируют востоковеды самоэкзотизируют мусульмане

—

в книге жизни тобой стёрты письмена

но я не имею страха

3.

я люблю тебя так словно я умерла

словно сексуальная революция убила всех наместников
и нет больше никакого бога а я всё равно в него верю

словно стихотворение разбило окно и тем более странно

что ты ещё жив

4.

твой ли я аллах

твоя ли я вещь

твоя ли я женщина

и куда ты меня возьмёшь
чем укроешь
и чем поцелуешь

чем посмотришь в мои глаза

5.

я знаю, ты не любишь голосовые сообщения, но я хочу записать тебе одно-единственное. там будет сказано, что твоё имя что-то вроде музыка для меня, Кайс, если ты ещё помнишь это слово.

6.

В одной из сцен у костра в конце документального фильма 2007 года Joe Strummer: The Future Is Unwritten друг из Гранады утверждает, что Страммер плакал, когда услышал, что фраза "Rock The Casbah" была написана на американской бомбе, которая должна была быть взорвана в Ираке во время войны в Персидском заливе 1991 года.

7.

я заканчиваюсь там
где ты всё ещё слышишь меня


 

Есть легенда о том, что Имам Шамиль, прочитав стихотворение Лермонтова и узнав, что его застрелили свои, сказал: «Богатая страна — Россия».

1.

давай ты будешь Печорин, а я Бэла.

2.

агрессоры в селе Алхан-кала
куражатся, залив водярой земки,
но смерть, забив во все колокола,
к ним устремилась в образе чеченки.

лучше казачья шашка,
чем федеральная ракета — так
ещё несколько мгновений
я могу смотреть в твоё красиво лицо
и во что-то верить.

3.

я гордо отдалась тебе
и гордо умру.

не как Горенко,
а как Ахматова.

как проклятая орда.

4.

Татьяна Ларина так и не смогла умереть по-настоящему,

в отличии от меня.

5.

на самом деле,
ты так и не уехал в Персию.

но никто не поверит,
что туда
я забрала
твою душу с собой, а ты
так ничего и не понял,
глупышка.


 

Ночь в торговом центре.

N., «первая казахская 3Д модель»,
выходит по ночам из баннера,
словно из пены: озирается по сторонам

(взгляд вновь затуманен)

ищет уборную —
не знает зачем, если
среди оживших образов её никто никогда не видит (она
пыталась говорить с тем красавчиком
из рекламы Армани, а после
начала забывать слова); если
кровь давно не идёт, и никак
не очиститься,
не омыться.

Заходит в Гучи, берет шарф.
Обвивает вокруг головы, словно хиджаб — здесь
такое не купишь.

«Рабыня ли я
Хозяина своего создателя, — думает она. —
Перед Тем
ещё получается красоваться
или раскаиваться —
там ещё
есть смотрение:

«Лучше ад Того, — говорила мне бабушка (она же
должна у меня быть), — чем их
прощение».
[она боится,
вдруг Тот услышит] —

Их взгляд
давно забыт —

я никогда не чувствовала себя
одиночее —

им ничего не стоит простить меня
или проклясть, или принять, или возненавидеть — а я
ещё помню, я всё
помню, только не знаю зачем,
если не к кому обратиться
и не к кому возвратиться.

«Я когда-то просила об этом?», — спрашивает она.
«Тот не приказывает своим рабам наступать,
Он прикатывает им умереть,
а ты
и на это
неспособна», — говорит ей голос
где-то изнутри
через динамик в грудной клетке; она
отвечает:«Свобода
или смерть — дай хоть
свободу, раз не из глины рождённой
не узнать Джаннат,
не сойти в Джаханнам», — но микрофон
прищемило: вместо теплоты —
белый шум. Короткое замыкание.

N. сгорела за секунду
до азана на шурук, но никто
не услышал.

Её прах нашли уборщицы,
как обычно, старые нерусские женщины.
«Прах к праху», — сказали они,
развеяв его над городом.


 

Плач Зулейхи.

...Да будет моя страсть увидена тобой...
...Вернула она кнут, лишь на него дохнув,
И вспыхнул кнут огнём, внезапно полыхнув,
и руку об него Йусуф обжёг теперь.

Кул Гали, «Сказание о Йусуфе».

Я пить хочу, а ты — вода живая.

между нами стекло, Йусуф
а ты всё дышишь на него

закрой за мной дверь я ухожу
ты не придёшь

я красива когда плачу а ты
когда бежишь от меня прочь в чужое время

я хочу сегодня просто петь чтобы мне стало легче
а ты всё молишься

я придумаю слово и подарю его а ты забудешь

я совершу омовение тобой
а ты окажешься миражом и горячий песок польётся на мои сухие волосы

я дам тебе своё тело а ты потеряешь его

эти ноги принадлежат тебе по праву
но ты не подпишешь контракт

между ними ларец где смысла жемчуга и тебе дарованным алмазом
просверли и горящая нефть в которой мы утонем польётся из него

я люблю тебя а этот язык для тебя ничто

это стихи о любви,
поверь мне

я приду к тебе
с непокрытой головой
а ты протянешь руки в небо
и я в нём не помещусь

.
.
.

ты всё ещё смотришь на меня
а я не понимаю этот язык


 

Балкарка.

...тщеславие, самомнение, самодовольство и «Я - ваш Владыка Высочайший» никогда не произрастали в женской груди.

Рабиа аль-Адавия аль-Басри́.

эта степь ала и полна ужасов — ещё до жандармов гыбни и баев

по солёной казахстанской степи шла
старая балкарка с непокрытой головой а цветы
цвели и тут же сгорали у пальцев

босых её ног / эта степь ала и полна ужасов / а руки

её превращались в железные лозы и могли достать
до гнезда где трон до которого никому когда-то было
не возвыситься и гагаринские спутники сидели вместо ангелов-

летописцев у Сталина на язычке / эта степь ала и полна ужасов / а вместо языка

ей грязные руки имамов имплантировали прямо в рот
китайский динамик откуда тёк лишь снежный
леденящий шум так похожий на пространство

вокруг и дом / эта степь ала и полна ужасов / а глаза её —

обожженные кончики сигарет кадили
будто локомотив Нальчик Алма-Ата
(едет по России сквозь кости и карты

не доедет до конца) / эта степь ала и полна ужасов / а в утробе

её произрастала земля гнилой и заплесневелый
ребёнок формы атомной бомбы который в неё
засунул офицер под улюлюканье своей жены (в их

языке это значит страна) / эта степь ала и полна ужасов / а она

смеясь называла его «Сюйюу*» и плакала
маслом чёрного тмина который не мог
вылечить её ненависть

к сыну / эта жизнь лишь потеха и забава** / и в бесприютной степи

в эпицентре семипалатинского полигона в колодце
чьи соки осушает вся сладкоголосая гыбня ради
чернил для своего пера (ибо рты их крепостных матерей

уже давно пусты)

/ эта степь ала как ядерный взрыв и полна ужасов но это не духи /

родила

_________
* «Любовь», — на балкарском.

** Коран: 29:64-64.