РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Ольга Брагина

Московский дневник

12-03-2016 : редактор - Женя Риц





***

не соблюдает режим тишины в комнате из которой выход на лесопарк зеленка соболь аптека
рижские грации первых времен в теплой банке автомобиля день приближается неотвратимо как юность по локоть в соли
горести крошки раннего пробуждения от простудных резей разлуки сердце разрезано в целях экспертной оценки
на "любит-не любит" земля размывает кости природы любой ценой остаться в коже твоей царапиной
эпителий слепая мелко саднящая воздуха брешь и без ленты пишмаш в музее
наотмашь разбитый след колюще-режущие воспоминания нанизывает иглой для валяния войлок бледный
вот они кружок и другой кружок не оставляй меня беличью своей освежитель "Кровля"


***

говоришь: биовампиры боятся этой пирамидки из оникса правильная ориентация граней относительно центра
снегоуборочная машина идет свою колею пропустить невозможно мимо института имени Баумана чугуна статуй ограды
месяц весны запрягая быстро йодом намазав яремной вены телефонные бирки она не отвечает на запросы
Прозоровского корабли говоришь: да не уйдет он никуда это смешно просто дети пьют безалкогольный мохито
тающий лёд оставляют на теплой ладони он останется здесь навсегда карусель крутится вдоль часовой
бывший кумир неюных в метро по пять десятых мелочь клюет тепло партизанит Клюев
мел сохраняет всё вот закончатся часы посещений гречневую кашу в судках моченые яблоки
в зависимости от сезона газета за прошлый год


***

чем заканчиваются такие последние войны как твоя святых освященной церкви жития раскольников-старообрядцев со следами от кофе святцы
у префектуры шлагбаума вече вылечить раны забытых нечем ничем не заканчиваются любимые войны злачны места и места покойны
первых сто забрали по скорой ветхозаветную с книгой Деборой звали с мечом у шеи крестильный текстиль и засилье лего
в парке "Сокольники" дети войны подворотни щебенки бега кубок из башенной фольги поднимает скребя лопаткою темя
тюрьмы под которой ручьи несладко сложится время веером сложатся слогом поговори со мной о немногом
"как пройти к "Матросской тишине", сегодня можно только жене, но мне обещали, сказали - только",
но мы идем дальше, не знаем, что только, и где "Матросская тишина" - эта информация не всем тут нужна,
кипяток в батарее бьется о стенку за молоко вытекает пенка "верит-не верит" нечет и чет не выходи за подписью "брод".


***

только от настоящей любви гвоздя в темени не подходит тесто дрожжевое на стол пролила морошку
а говорили класть три банки сахара чтобы наверное закатывается за турникет осколком бродить научен
фермент не похож на кровь обращайте внимание на подозрительные отражения в радужке колкий отблеск
только от настоящей любви в соцветии просроченном единых билетов измятых реклама выставки
"царский фарфор-фаянс" в пастушеской сумке чья-то сим-карта холод оставь себе только самое нужное
выбор кофейной гущи в автоматный картон стаканов ничего не говорит о том кто смотрит в нее
по часовой размешивает и против соль стынет на ступеньках слипается прядь волос


***

на семьдесят восемь оборотов, когда звонят, не спрашивай, кто там,
в Кашире в топях на Новой Риге багром ловили старые книги.
детских задач о смерти решебник, песенник, где прилетит волшебник,
затмения вишни площадь квадрата - с весенним паводком плыть куда-то,
из ручки дробь получить в затылок, на рубль пятьдесят не собрать бутылок.
всё врут этикетки кагор массандра, что в пальцах земля не остынет завтра,
что будет лететь сквозь ошметки света разбитой фары в тебя монета,
попавшая в цель под отметкой "сорок", и битый асфальт заливает морок.


***

расчистили от серого снега Ходынку медовую пахлаву из Minnie-маркета выронила где-то здесь кажется сосуды
кровавые всё в глазах незнакомые номера блокировать без ответа рыба выпадает несколько раз
сколько ни спрашивай что будет расчистили Ходынку смели следы в совок отмерили портновской рулеткой
выход обещает быть но пока что только девичья кукла разрезана ручкой-ланцетом
внутри пустота и пластик зрачков зеленый очередь вдоль сугробов ни остаться здесь ни выплыть
морозный воздух бездумным ртом по пути глотая ради него строила туннель из песка кровь стекала по венам трещин
в бетонный пол уходи отсюда разматывай клубок по мере приближения к центру киоск фонарь центробежна
каждая линия жизнь по шкале раздора вот она смотрит как бледная пыль оседает на коже морозной
школьники снежки плетут и не носят уборы из шерсти


***

посыпайте готовые блюда укропом вензель ВДНХ на купатах особняк Морозова заставлен гедееровскими гарнитурами
кустарной работы сорок дней и сорок ночей выкликали имя твое перевирали на некоторый несклоняемый лад
ну и ладно зато ни зимы больше ни плотный запах гудрона не заставят остановиться возле панно "Слава труду"
рожь колосится и серп обрывает вены красных знамен заварного крема вот вам верхняя полка
или только пешком иначе не останавливается на тайной ветке болтается красноармейский верный Джульбарс
тычется в плитку носом на каждую память ластиком сетью ватой для снятия макияжа
не помню имя твое даже как возможность по движению губ читая


***

и больше не получать смски в восемь утра "просыпайся, пухленыш" не обнимать обивку дивана рядом будто бы
с неизвестного номера не пробираться через глыбы невольного льда супермаркет площадка
не слушать разговоры о неблагодарных внуках здоровье плохом синкопы собеса
на клекочущих языках бородатые анекдоты не возмущаться сколько теперь у подъезда автомобилей
страна вышивает на изнанке скатерти героев своих номера телефонов экстренной скуки
лёд неразборчивой буквицы мятых коктейлей как это ты никогда не видела мрамор у нас в Слюдянке
лежит его столько на берегу последнего озера семь печальных слоников мал мала меньше внутрь идут караваном


***

Настя не узнает своих женихов бормочет в закрытую дверь подсобки что скоро ее венчание дым и свечи
горсти таблеток запивает в день освобождения женщин от кухонного рабства газетные вырезки коллажи
лосось разбивает банку и выпадает на линолеум с разводами Настя пропадает каждые полгода на большой земле
и верит что не вернется родственники подъезжают к парадному входу в кредитных автомобилях
вечно путают часы посещений прячут в карманах зеркала подальше от любопытных взглядов жених мой вечный
говорит Настя пробует волос примерно так же набиты матрасы на третий день лицо становится лишним
на сороковой не останется даже сердца она подбирает снова


***

в первом кругу ада мигалок наполненных метаном сметаной смертью
орехов каленых зубья дышать как учили на курсах всей кожей изобильна ли земля родящая гвозди
стекло самодельные объявления на картонках "нам холодно, заберите нас к себе" простые истории
простые истории расположенные между оградой школы с математическим уклоном
досудебного судного дня теремов сберкассы готовится к Масленице собирает адреса вымышленных друзей
думает с чем лучше приходить на их место с набережной Яузы весь икорный бизнес
перенесли разбиться о ямы асфальта под серое небо Вероны ни вычитать ни множить
слабая мышца сердечная разговаривает с коноплянками на их языке застанет кого-нибудь дома
историю моментальной неподвижности жизни в глазок нашепчет


***

в темном помещении в форме куба за руки душу хватать негрубо, тесные реплики главных героев на расстоянии ручки усвоив.
дети не ходят сюда до шести, так что тебя не пропустят, прости.
из целлулоида в кукольном доме спящей царевны не встретится кроме тело, набитое ссыльной трухой, звук упрощения жизни глухой -
так уронила пюпитр на подмостки, в классики глупо играть - не подростки,
черною струйкой из левого века вьется дымок над плотиной "Казбека".
в темном помещении в форме квадрата тело в бессмертьи не виновато - белыми нитками и шарниром, камнем четвертой стеной в постылом
пении, словно за всех в ответе, горечью ТЮЗа насытят дети
катышки памяти класс. работы, в общей жестянке стеклянной шпроты тлеют в морозную чешую, синюю кровь разделив свою.


***

законом о трех колосках не внушая подопытным страх - разрезанным надвое конвертом, о том, что было, не верь, там
на слово сошье не полагаясь, медным веслом разрывая завязь, общим числом простым невечерним - столько копилось любви у черни, ютилось с той стороны, где обстрел, и зобом пустого окна не серел, разбитым на несколько южных слогов, в бреду повторяя, что точно готов.
гвозди кладя на доски пустые, гвозди бы делать из мяты, они написали туда, что ни в чем тут не виноваты:
ад - это всё равно другие, медные кольца и плечи нагие, фильдиперсовые чулки у теток Чука и Гека,
моросью марких чернил, штемпелеванной ветошью века под корень петрушки забив мастерок,
каменной кладки пыли в висок не были или были, литературой en masse не топили теплой буржуйки бездонное дно -
рядом вокруг всепрощенье одно.


***
      продавали шумовки примусы королек слива певчая косноязычная девичья косметика с блестками
      донна Анна - он говорит - в тронном зале собрались все лейб-медики знатные кавалеры былых времен
      кровопускания нынче вредят обеду но донна Анна теперь двойник собственной плоти рыхлой тайник
      приобрела килограмм корейки на рынке выходного дня отпечатались нитки авоськи на сизой корке
      рассветной коробки телепередач девятиэтажные клетки для дикобразов слоновьей болезни царской воды
      соленой в красном тереме спит она усталые игрушки глиняные истуканы подземных коммуникаций
      разбиваются за несколько лет до того правление земельных участков из провинции Латакия
      выписать не удосужились ей жениха каждый молчать о своем хотел бы как вонзает ланцет в синюю жилку на белой коже
      сахарной апельсинной расходятся трещины по мрамору малахиту столешниц Бенвенуто Челлини ей говорили
      осень в дворце и письма уже не пишут девушки в тереме прядут песни печальные поют не глядят в слюдяные окна
      смерть поднимается со дна осадком касса свободна в сельце Преображенском трясется на пеших рессорах
      в каждую церковь раскольничью заходит крестится на темный лик двоеперстьем шепчет символ веры
      владельца чернильниц не требует душа нежности ни силы ни славы ни поношения
      ниткой основы шитье золотое к последнему слову льнет


***

любимых персонажей телесериалов не досчитаться после ланцетом в
деле врачей
рядом лакуны за холстом где очаг и мыльница фиксирует красный глаз остается за город тянет волоком за холстом
светится фонарик все расходные материалы неучтенные пересчитывают скоро заслушают показания
свидетелей вынесут на площадь чтобы каждый рассказывал потом в парикмахерской как падает свет
огонь горит за холстом разгорается пламя искры падают в мелкую ладонь изобрела все способы самообмана
любимых персонажей телесериалов не вспомнить теперь каждый день потеря безымянная ныне поскольку
имен излишне перечень перебирать перепробовать всё былое на зуб где лежит мышьяк греет мыслью о возможности выхода
Марина повернула свой форд в пропасть метро закрыли на спецобслуживание до сладостного утра скок-по-скок под губы или цыганскую иглу с оттенком золота
помнит кожа только хорошее откликается Марина только на первые буквы своих Потап
режет хлеб так чтобы в последний раз проводит бороздками по дереву доски семейного плача
но только никто не виноват это поэты не первый ряд разомлевшие юноши в желтых жилетах от первой весенней управы
проходят по тонкому льду распинают Иуду вниз околышем козырька буквой покоя


***

белою плиткой стелили Твербуль тянется лентой информагентства словно для памяти будет место
июль заканчивается и прорицатель свои катрены снова сметет на остров святой Елены
детское время лимонный ад олово льет с ладони солдат на красную маков цвет рану давно обещали Сезанну
время придет это йод но потом не восстану песочница крошек полна поднимается солнце со дна
и слеза крокодилья и синий платок потому что совсем не Севилья
вот табличка висит тут стоял броневик и пехота и копают под минное поле вокзал пятернею и кто-то
не завел бы себе патефон что бывали там дни погрустнее
перебивкой малиновый звон в изложеньи плохом Лорелее


***

как все забытые дети, сентиментален, из подворотен да из купален по копеечке с Георгием у милостивца оставлен спрашивавать каждый раз,
когда вдаль проезжает камаз стрелкою белой, которая, вычеркнув нас,
дальше стремится по линии трезвых отрезов Трезора, но в три приходит человек с репетиром, говорит, что пора идти по квартирам,
пока не треснул асфальт под ухом, пока земля не полнится слухом, патриаршия шерсть и машинное масло
в подвенечнике медном, от следа погасло. как все забытые в этом подъезде, вот лапотник следа герой,
не собраться к заутрене, Леда теперь попрощалась с тобой, и в транзисторе ноющей болью зубной и цыганской иглы перебором
расползается нежности шов на твоем расставании скором.
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney