РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Ольга Терпугова

Рэджиналд Гиббонз. Влияние вязов

16-03-2011 : редактор - Алексей Порвин







Рэджиналд Гиббонз (Reginald Gibbons) – американский поэт, автор девяти стихотворных книг. Также известен как переводчик с испанского и древнегреческого.



* * * *

Ода: Горожане

В длинной тени чикагских гор я прохожу мимо очень старой и крошечной женщины, навстречу мне она толкает по тротуару магазинную тележку, полную бесценных бездомных вещей, может быть, она

Она того же возраста, что и моя мама, ее жизнь близится к концу, сходство сильное, у нее такие же большие, удивительные, глубокие и накрашенные глаза, и она смотрит

И смотрит на меня с осенней ясностью, а когда я оборачиваюсь на нее, она все еще смотрит, остановившись и полуобернувшись, но я продолжаю идти – вместо того чтобы в ответ на её взгляд спросить: «Тетушка?»

И спросить, кто она, кого она узнает во мне, воспользоваться этой секундной возможностью заговорить с незнакомым человеком, но миг проходит, прежде чем я разрешаю себе почувствовать

Всецело - импульс заговорить, потребность заговорить, я продолжаю двигаться, расстояние

расстояние между нами чрезмерно велико, и я не хочу оборачиваться и видеть, смотрит ли еще она на меня,

Может быть, и смотрит, я чувствую себя виноватым – о существовании этой женщины известно, но она намеренно не замечается такими, как я – но это не тетя, о которой я никогда не знал, и не мама, поскольку я никогда не знал ее,

Так, как должен был знать, или, скорее, какой я в ней нуждался,

В познаваемой для меня эмоционально,

В способной знать меня,

Вот старая женщина, которую я не знаю, которая могла бы иметь двадцать долларов и другую жизнь,

Другую историю

Для нее самой и для всех,

И для ее подлинности я не жду метафоры (они приходят, когда артерии мысли спокойно открыты),

Это не миг, удивительно наполненный разговором, который никогда раньше не состоялся, не открытие, которое перевернет всё, не долгожданный обмен откровениями.

~

Откуда-то, из семьи, из деревни, из окрестностей приходит

Одинокая певица, может быть, с гитарой, которая останавливается со своей ношей и поет, или путешественник с историей, которая началась где-то далеко, который останавливается под деревом и играет на скрипке танцевальную музыку, даже если никто не слушает и не танцует,

Не танцует и даже не слушает, так как есть боль и есть надежда, - некоторая часть боли

причинена далекими торговцами из безличной корысти, некоторая часть боли причинена

Путем все более жёстких ограничений вокруг нашего внутреннего порыва спастись, некоторая часть надежды

Использована против тех, кто надеется, откладывая их желания и вытесняя их попытки выбора одеждой и звездами и тем, по каким улицам им бродить.

~

Когда официантка приносит три тарелки с горячей едой, от которой поднимается легкий пар, худая женщина в кабинке позади меня в закусочной говорит своим двум спутникам: "Я ем только темное мясо", - извиняющимся голосом, она хочет, чтобы ей помогли - "На самом деле, я ем только крылышки…", — говорит она,

"Да, я ем только крылышки", - ей около пятидесяти, а двоим мужчинам, сидящим напротив нее, каждый со стаканом пива чтобы запить харч, за шестьдесят, и снизив голос, она говорит тому, что покороче: "Можно мне называть вас ‘дядя Сид’?"

И, похоже, в задней комнате небольшая пирушка в честь нового молодого пожарника, который будет пытаться спасти дядь, построивших закусочные и кабаки, и теть, обслуживающих клиентов, и клиентов тоже, если они окажутся в ловушке жесточайшего жара, сжигающего нас.

~

Рядом со мной в кафе две несовершенных личности лет под сорок, возможно, из соседнего приюта, женщина кивает, почти все время молчит, а мужчина говорит, и говорит неполноценными словами, он похож на философа-инвалида, произносящего бессвязные речи

О красоте, о своих пальцах, о том, как он поправился ровно на один фунт на прошлой неделе, об Израиле, - но так, как если бы женщины там не было,

Знает ли она его вообще? – и она кивает ему всей верхней половиной туловища, в подобии сдерживаемого покачивающегося почтения, он ее пропавший брат, - надеется она, - или боится,

Ни у кого из них нет больше привычки причесывать волосы щеткой или гребнем, он привстает, наклоняется через стол и целует ее в щеку.

~

Поскольку в одной деревне все же будет свадьба, которая длится три дня,

Поскольку иногда одинокая певица, возможно, с гитарой, останавливается в своем путешествии и поет, или путешественник, который знает мир где-то еще, останавливается под деревом и играет печальный танец на скрипке,

И после сбора урожая или обмолота с утра до вечера в Косово, Мичоакане или Миссисипи, тихо напевая вместе, пока едут в повозке, усталые жнецы возвращаются в маленький городок выпить пива,

А в Иллинойсе на невозделанной земле, которая будет дорого стоить, строители покидают чудовищные машины выключенными и заводят свои авто, их приемники орут,

И ночные работники в Чикаго выкладывают товар на полки или облачаются в свои клоунские костюмы и начинают жарить и продавать гамбургеры или в пижамах они напряженно застывают над отчетом, который нужно сделать, потому что это увольнение но возможно есть еще план.

~

Беспокойное городское движение никогда не прекращается на улицах, у каждого есть дела, но на тех же самых улицах нищие и бродяги и безработные и мыслители и горюющие не делают почти ничего, а в офисах люди играют роль или делают вид или смеются над шуткой, сказанной шепотом, укладываются в срок или убивают время, а после того, как менеджер обошел с осмотром рабочие отсеки и вернулся в свой кабинет, их пальцы все еще сжимают ручки, которые, наконец, должны оставить следы гнева, желания и вычислений.

~

В классе, в центре образования, где я преподавал, я говорил о некоторых предложениях, о некоторых строках стихотворения, о некоторых чувствах, и, прервав меня, усталая женщина лет тридцати пяти настойчиво заговорила со мной, я слушал, её лицо отражало напряженность её внутренней борьбы,

Но что же ей делать? Как я могу ей помочь? — сказала она, если, сколько она себя помнит, всю её жизнь, никто не сказал ей ничего?

Ничего. Ее сильное и несколько искаженное лицо, её щербатые зубы. Её одинокий путь к этому мгновению – мы все понимали, что весь этот путь она прошла без матери и отца.

И женщина, старше неё, сидящая рядом с ней, обняла ее, после того как она задала вопросы, на которые нет ответа, и они вместе тихо заплакали.

Тихо я произнес слово, что, как я знал, было ее изуродованным именем,

Бетти, - сказал я, - то, о чем вы только что нас спросили, - это то, что вы знаете сами, то, что вы имеете в себе, чтобы сказать нам, дать нам, то, в чем мы нуждаемся.


Печальными осенними полуднями за городом

Печальными осенними полуднями за городом,
пирсинги и татуировки, одетые в кожу, которые купили
эти бунгало у кухонных мисок и гольфа
жарят барбекю и пьют пиво, смотрят футбол, едят,
ржут, как пони – всё изменилось, -
и не очень, только другая музыка ревёт сквозь
пахнущий мясом дым и солнечные лучи.
Из больших мотоциклов капает темное грязное масло
там, где когда-то олдсмобили ждали от одной поломки до другой.
Кривовато на окнах висят наклейки
на память со стадионных концертов
рокеров, заболевающих остеопорозом;
На футболках – реклама пятиконечных листьев;
дети заброшены, как было всегда,
неопрятные, орущие на бегу – и постарше,
покупают травку, крадут выпивку, бросают школу и спят друг с другом.
На передних и задних дворах, в переулках и тупиках
пусть все эти знаки убедят далеких богов -
или Рок, или Мойр, отсутствующего «Б-г», Христа
который вот, здесь или вот, там, Аллаха
с его скрежещущими зубами пророками, или великого мага,
или случайные события, которые могут разрушить жизнь -
в том, что нет никакой нужды низводить что-то большее,
чем повседневные невзгоды и краткие
иллюзии удачи на этих старых и молодых,
разных и одинаковых однодневок.



Влияние вязов

Через узкую улочку, напротив старого отеля, который теперь
временно приютил человеческий брак - душевнобольных,
слабоумных, но занятых чем-то, со странными телодвижениями, принимающих свои лекарства, или, может быть, торгующих ими –

маленький парк, когда-то боковой дворик соседнего особняка,
где огромные прекрасные старые вязы, давно живущие здесь,
стоят тесной группой на выкошенной зеленой лужайке -
их поливают, за ними ухаживает город, их очертания выразительны:

влияние вязов в стремлении вверх и выживании,
в силе - несмотря на прошлое горе (томно склоненные дуги)
и муку (ветви, остановленные на последнем изгибе) -

а под ними бродят искалеченные и неуверенные
люди, в сопровождении голосов, считая шаги,
выдыхая тот самый воздух, которым дышат деревья.



История

Посвящается К.

Сложенная на аккуратно заправленной кровати, блузка, которую ты решила не надевать. Я смотрю
И смотрю на неё, чтобы оторвать свою душу от календаря.

Снаружи, узловатые зимние
Ветви конского каштана похожи на лес оленьих рогов;
Внутри - звездочки, как репьи, цепляются там и сям к тексту.

Потом, на работе, я веду маленькие группы вверх по снежному парадоксу
Или в одиночестве произношу волшебные
Пары слов в юго-западной части утра.

*

Духовные пчелы снижаются
И нащупывают путь к нам, теснясь ближе
Чтобы увидеть цветущие чудеса или аварии на дорогах.

Я бродил с тобой по церквям, где мы ни разу
не задержались. Как два слабых медленных
Луча света, движущиеся в темноте внутри глаза.

*
Я начинаю пеший поход по огромному павшему царству мысли:
Там кони пасутся, и дрок в цвету,
Деньги убеждают, темнеют псы, лают болота, корежится ткань.

В тени-шуме заброшенного акрополя я посещаю
Философский парк. Там дуб
Представляется сознанием желудя, из которого он вырос.

Я принял решение в пользу провозглашения на улицах, а не тайного совещания.
Я смотрю за заграждение вдоль дороги.
Тогда я решаю в пользу разума.

Таким образом, от меня требуется исследовать суждения, такие как
"Благочестие неправильно. " Тогда я
Ползу, как жук, вдоль строки из слов, которые больше меня.

Усталый, я возвращаюсь домой, к тебе. Ты показываешь мне
Пригоршни историй и целебное непроизвольное сияние
Детских голов.

Из необъятности вниз
Падают звезды, стуча по нашей крыше. Боги и святые
Делают знаки космосу.

*
Но мы, невесомые, вращаемся по орбите
Вокруг передатчика изображений, мнимых чисел и бесчисленных
Эпидемий иллюзий, до тех пор, пока не спрячемся и не уснем.

Дождь памяти идет внутри нашего дома, но ничего не увлажняет.
Пожары горят внутри поющих голосов, но эти певцы
Без страха видят своими устами, и будут бодрствовать ночь напролет.



Синее благовещение

Рыжие стога сена на
желтом выкошенном склоне

Далекие кипарисы на сутулых
хребтах гор, как черное пламя свечей

Море, темное, как синий виноград

Озоновый запах обычных
страстных гераней и жаркая
густая едкость кротких петуний

Навязчивые признания спрятавшегося голубя

Есть слово для
цвета ясного неба
но нет – для его падающей прочь
и ввысь глубины
стремящейся и
летящей от нас
Для нас, когда-либо
взывавших в нее

И для чего сквозь
сотни тысяч поколений -
от резной волшебной
кости до пулемета,
от намазанной красной охры
до гектаров разоренных русл

наше восприятие, когда она
сходила в нас
целиком, в наши пустоты,
само по себе было таким восторгом?



перевод с английского Ольги Терпуговой
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney