РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Александр Малый

БЫЛО ВРЕМЯ

20-03-2007 : редактор - Рафаэль Левчин





фрагмент из повести «ЗАВЕЩАНИЕ»


Было время, были силы... Мы, посоветовавшись – Писатель и Дизайнер, человек особенный, номер один, решили взять Палыча на разборку и реставрацию многоэтажной халабуды, по заказу Ольги Сильнодействующей – любви Рюдигера Х. Женившись на русской инженерше с одним глазом и четырьмя детьми, не устающей ни в каких материальных условиях повторять, что все эти римские водопроводы какого-то там века канувшего есть полная херня по сравнению с необходимыми всякому нормальному человеку Волго-Донскими протоками, он стал быть похожим на самого бывалого, самого потрепанного
русского эмигранта. Эх, ученик Бойса, образованнейший авангардист немецкого авангарда, ну да ладно...

В общем, спали мы втроем в огромном гараже-галерее, ранее служившим отстойником пожарных водовозок, на бетонном полу, устланном тремя надувными матрацами. Ольга платила нам соточку в день, а дни были совершенно непохожи один на другой. В то время, как Дизайнер,единственный из нас, еще владеющий своими золотыми руками, пошел класть кафель в туалет к португальцу, носящему ностальгическое такое имя Корвалан, мы с Мастером, потея и теряя время от времени чувство внутреннего равновесия, находились на стремянках, старательно обрывая обои в четырехэтажном доме, населенном семьей по фамилии Флек – по-русски Пятно.

Каждый вечер после работы мы встречались втроем у местного гастронома, запасались консервами, хлебом и алкоголем и удовлетворенные интенсивностью протекающей жизни, возвращались в свой, ставший таким родным за эти дни гараж. Успокаивался коллектив часам к двум ночи, сытый и теплый, в дежурном свете двух прожекторов, освещающих путь редким посетителям близлежащей пивнушки и кучу «корейских» камней, концептуально выложенных по периметру крупной витрины, несколько
выступающей из прямоугольного фундамента в сторону улицы.

Проснувшись в семь, мы с Дизайнером обнаружили записку: «Ушел за булочками, скоро буду. Оператор». Минут двадцать спустя Мастер вернулся с пакетом сдобных булок и таким известным нам, подозрительно-влажным и суетливым взглядом. Во время быстрого и тотального досмотра в каждом из нагрудных карманов его рубахи было обнаружено по пятидесятиграммовой бутылочке какой-то дешевой бормотухи. Две оттопыривающиеся, тверденькие, так очаровательно придававшие их носителю налет милой и трогательной женственности – сисечки. Отсюда и взялся этот эротический символ наших будней... Ну и бог с ним.

Отработав неделю, успев напоследок сфотографироваться в металлическом ошейнике, прикованном мощной нержавеющей цепью к позорному столбу этого небольшого провинциального и почти безлюдного городка, мы возвращались домой, в поезде, набитом такими же пьяными и возбужденными, как и мы, болельщиками «Шальке». Палыч, долго не решавшийся на художественную акцию, в конце концов изобразил-таки пальцами интернациональный символ победы, и мы, как по команде, дружно
рявкнули: «Ди-на-мо!Ди-на-мо!». В вагоне наступила полная тишина, затянувшаяся на такое количество секунд, которых мне вполне хватило, чтобы по старой своей мнительности приготовиться к самым неприятным последствиям. Вагон, испытав нас на прочность, дружно и старательно заорал по слогам такое сложное и экзотическое для любого немецкого болельщика имя: «Шев-чен-ко, Шев-чен-ко!». Так и ехали мы – воодушевленные, гордые и причастные к общему празднику, уверенные в своем ближайшем будущем. Полученных денег было достаточно дней на двадцать сытой и не самой тоскливой жизни. Спасибо, Ольга! Спасибо, Рюдигер! Спасибо всем газетам,
публикующим в России и на Украине брачные обьявленья стареющих немецких авангардистов, жаждущих полноценного общения, изощренного секса, здорового потомства, ну, и, конечно же, горячих калорийных славянских обедов и завтраков. Слава Богу, все это было,есть и будет... Слава Богу!

С религией же Мастера нежданно познакомила сама Жизнь. Я понял это переступив порог его уютной двухкомнатной квартиры. В гостиной,стены которой являли собой постоянную и довольно обширную экспозицию по истории Мастера и Украинского кинематографа, наиболее впечатлили меня несколько фотографий великого Параджанова в разных позах,с неизменной десятидолларовой купюрой в руке, групповой снимок участников бессмертной картины «Гибель эскадры», а также крупноформатный портрет, на котором народный артист Крючков полуобнимал среди прочих инашего героя. На портрете нетрезвым, размашистым почерком надписано: «Аркаха, я тебя люблю. Ты хороший!». Было время,были люди...

Кухня Палыча была интересна тремя выдающимися предметами. На стене белыми кнопками был приколот несколько замызганный следами приготовления жаренной картошки аптечный плакат-схема, детально расскрывающий всякому любознательному устройство и механизм действия человеческой простаты. В шкафчике,заставленном разнообразными банками с зеленым горохом, белой фасолью и морской иодированной солью находилась внушительных размеров книга,само название которой напоминало о многочисленных и мучительных этапах развития нашей цивилизации. Это было мощно и авторитетно:
«Донозологическая форма алкоголизма». На столе, уставленном, как шашками, давно немытыми густожирными стаканчиками, носящими на своих бочках гордое название «Социал-демократическая партия Германии» (естественно, аббревиатурно), красовалась елка. Да-да – самая удивительная рождественская елка, когда-либо виденная мной. Штук пять-шесть еловых сухих веток разнообразной длины были густо украшены такими же сухими и такими же выразительными головками лещей, красноперок и плотвы, съеденных мастером к пиву за долгое время раздумий о причинах ухода любимой жены... Именно этот факт своей пятидесятишестилетней жизни хозяин вышеописанной квартиры считал главным основанием горестного состояния его бытия. Прожив несколько лет в эмиграции, не умеющий самостоятельно не то что готовить пищу, но и съедать ее, не способный в одиночку постирать свою одежду, не говоря уж о полном незнании языка, время от времени врывающегося в раскрытое окно инородно-гортанными звуками Оленьей тропы, он являлся своеобразным узником, в одну из наших с ним встреч получившим от меня самое любимое из многих носимых им званий – «Узник Совести», впоследствии дополненное намного более сильным: «наивный романтик».

Двери камеры были открыты в любое время и любую погоду для всех. Иногда всех становилось слишком много, что, впрочем, отмечалось лишь пугливой немецкой пенсионеркой, проживающей на вышерасположенной лестничной клетке. При редких встречах с героем она, заблаговременно приложив указательный палец к плотно сжатым старушечьим губкам, стремилась побыстрей скрыться, он же, наивно пытаясь вступить с ней в коммуникацию, всякий раз произносил невероятное «Шульдиген!» – «Вините!». Подмена понятий была императивной, посему бабулька, старательно исполняя данный ей приказ, предъявляла ему многие претензии, понять смысл коих из-за отсутствия переводчика Палыч никак не мог.
В трехкомнатной квартирке напротив проживал человек удивительный. Бывший дезертир Советской Армии, носящий близкую сердцу Оператора фамилию Ливанов, был довольно высок, худ и кудряв; как и многие, нигде не работал, время от времени уходил в запой, возвращался, назойливо постукивая, а иногда и поцарапывая дверь Мастера давно нестриженными ногтями, испрашивал глоток пива и дыма, исчезал надолго – являлся через час, одаривая страждущего несколькими щуками, лещами, красноперками, которых «Кучерявый» вылавливал в заповедном озере, при свете луны и звезд. Палыч был так тронут полезной заботой соседа, что стал подумывать об его усыновлении, с последующим после возможной смерти отца унаследованием его однокомнатной киевской квартирки, в которой после отъезда героя до сих дней
проживала семья его старшего кровного сына от первого брака. Любимый же сын – Сергей-Доминик, рожденный в Германии, жил в трех улицах или пяти минутах ходьбы с бывшей супругой и ее другом Вовкой-Вальдемаром.
Мастер неизменно повторял мне о том, как он любит мальчика, что мальчик должен стать актером, и сам отец снимет его в своем коротком фильме, сценарий которого уже рождается. Со слов будущего режиссера я понял,что действие должно происходить на кладбище, где сынишка, бегая по дорожкам, ищет своего папашу... Также упоминалась пролетающая в кадре птица. Воображение романтика, впечатленное образами Оленьей тропы, наблюдаемой им с балкона, в числе прочего выделило овеваемые прохладным ветром тополя, шевеленье побегов любовно посаженной им киндзы. Единственно неизменно неподвижным оставался сам Автор, а также тщательно составленный им список участников предполагаемой киногруппы, не вызывая никаких сомнений в основательности замысла.
Выглядел этот документ следующим образом:
N°1.Я – идеист, по возможности конструктор и закрепитель идей.
N°2. Пердун – менеджер, машина, переводчик.
N°3. Писатель – переводчик, автор текстов.
N°4. Рожко – виза, съемки, монтаж.
N°5. Петлеванный – финансы.
N°6. Длинный – охрана, водитель, бабы.
N°7. Дизайнер – дизайн.
N°8. Кучерявый – предатель Родины.
В основательности мастера упрекнуть было совершенно невозможно. Перманентно погружаясь в пучину собственной памяти, Палыч бережно извлекал из нее жемчужные изречения своих былых учителей, а также друзей и приятелей детства, молодости и зрелости, методично их записывая, я бы сказал, архивируя для будущих поколений гуманизм и остроумие людей его эпохи,
само собой, не забывая при этом и о себе.
Приведу лишь некоторые из этих достойных записей, озаглавленных их архивариусом как «Маразмы и схемы выражений друзей, схваченные в порывах ветров, пытаясь сохранить хронологию и географию их происхождения»:

Я сижу на дне окопа
И имею бледный вид.
У меня промокла жопа,
Потому как моросит.
Начало пятидесятых. Детство. Белоруссия.

Тетя Лютя, что вы трете
Между ног,
Когда идете?»
Начало шестидесятых. Отрочество. Украина.

Вядуць великаго сабаку,
Вядуць яго на поводзе.
Здается, дав яму пид сраку...
Баюсь, укусиць за нагу!
Конец шестидесятых. Юность. Всесоюзный Государственный институт Кинематографии.

Плюю в озера синие,
В полях в ромашки рву.
Семидесятые. Молодость. Государственная киностудия имени Довженко. Киев.

Да затупись же ты, железная пила!
Восьмидесятые. Зрелость. Там же.

Находясь в больнице номер 8, чувствую жопой какую-то хитрожопость.
Конец девяностых. Поздняя зрелость. Киевская больница номер 8.

Самой последней, самой блестящей на мой взгляд,была фраза Мастера периода поздней зрелости: «У меня с закладками трусы».

К здоровью своему Аркадий Павлович относился очень чутко. Фиксируя всевозможные изменения в собственном организме, его реакции на окружающую среду и новые психо-физические нагрузки,вызванные этими изменениями, герой вел, как и иной космонавт, впервые оказавшийся в состоянии собственной невесомости, дневник души и тела, судя
по записям, довольно регулярно отделяющихся друг от друга, для того, чтобы их носитель никогда не забывал о своей прошлой, настоящей и будущей жизнях.
В киевской больнице N°8 им был поставлен следующий автодиагноз:
Нервно-физическое недомогание(усталость).
Что кушать, чтобы улучшить физсостояние? Ответ: калории.
Ухо гниет.
Нервное состояние.
От нервов ухо шумит, переходя в голову.
Нет сна и аппетита – одни мысли: Пиво.

Здоровье ухудшалось. По никому непонятным причинам, в музейно-бытовой атмосфере, разок в четыре года, согласно установленной конституционной привычке появлялись новые символы cложной политической действительности. Посему соседство вышеупомянутых «НА БОЧКАХ густожирных и двух христианско-демократически-союзных» свежекрашенных флажков не вызывало никаких вопросов.
Изредка насыщаясь регулярно поступающей гуманитарной подмогой, маэстро незло повторял: «Кушай, кушай – никого не слушай». После чего, обычно пристально глядя в висок очередному филантропу-сотрапезнику, добавлял: «Что мешает глазу – убери сразу»...
Список таял на глазах...

На широко раскинувшихся дворах разбухалась весна. Неспешно сопутствуя несколько неуверенным движеньям «наивного», пытался я зрительно восстановить в памяти количество сисечек знаменитой римской волчицы из учебника Истории за шестой класс моей любимой сорок четвертой киевской средне-образовательной, наслаждаясь всякими красивыми чуствами, с приятной грустью вспоминая смыслы прожитых дней...


blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah




πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney