РАБОЧИЙ СТОЛ
СПИСОК АВТОРОВГоша (Игорь) Буренин (1959–1995)
В клеточном сговоре времени
24-03-2021 : редактор - Владимир Коркунов
* * *
чтоб только м а м а ш и л а м ы л о —
и жизнь сквозь азбуку течёт:
что знал задумчивый крючок,
что буква бедная любила?
а то, что м а м а м о ч и т м а ш у,
или совсем наоборот,
и то, что п а п е с в е т я т н а р ы, —
родная речь, навечно наша,
в стихи вмещающая свару, —
весь коммунальный разворот.
певец крысиного стакана,
молчун законного жилья, —
гляди, как водка льётся, гля, —
но только поровну лия,
иначе будет страшно странно.
никто не покоробил, и
всё то, что дождик окропил —
к утру приглажено морозом;
так: молча водку я допил,
покуда т и м а д е л а л р о з у.
* * *
ещё наша судьба в круглосуточном говоре клеток
в шуме крови и чисел в двойных погремушках часов
как в чужой толчее уцепившись хотя бы за лепет
телеграфную спешку касаний тянуть между слов
дневниковые соты растут и сплетаются ветви
в этом клеточном сговоре времени с шелестом снов —
закольцованный кровью колотится воздух в просветах
и таращится сердце из голой грудины лесов
как на смерть замирает листва — отворите мне веко!:
ещё наша судьба разомкнуть на запястьях число
пока осень играет в разломах цветущего света
в призматических сумерках твердорастущих как соль
умирает листва как пехота последнего ветра
где в развалинах зрения мир и язык невесом
где ресничный букварь повисая на кромках ответов
заусеницы смысла срезает как цвет с голосов
САДу
Даруя малость от чудес —
три строчки и лису ручную —
проходит осень не врачуя
сквозь влажный обмелевший лес.
Кленовых мельниц-словоблудниц
захваты разделяют прядь
на капли, — и роняют с блюдец
ночами в мокрую пестрядь,
в медвежий ворс цветов последних…
Кольчуя срезы влажной медью
слабеет дальняя супруга
вбирая жадно дни до круга.
1982
Переход
Овалы вод смыкают горизонт,
рассеяв дымку к ночи —
пядь за пядью.
Притихшие —
предчувствием, грозой,
мерцают светлой, шелковистой гладью.
Всплеск молнии —
дрожащий иероглиф.
Дурманит духота и страх —
не страх,
но смутное сомнение в природе
теней и звуков.
Плавная искра
петляет по лесу не разгораясь,
пока, оранжевея, лес лохматит
закат,
но близится, углы срезая,
и вырастает в каждом взмахе…
Густеет, проступая, непрозрачность,
в зеркальном чреве накрепко пленив
упавшего небесного скитальца,
Овалы вод смыкаются над ним.
1982
* * *
на дне языка в голубиных потёмках живого —
за земли ушедшей под воду голодной низины
отдавший и вязкую спелость инжира в корзинах
и сизый в глубоком глотке голубеющий воздух —
по локоть навеки в капканах слепой ежевики
родимых ежей пересчитывать — бывшая воля —
но выдрать из гнёзд позвонков где живое нервозно
первину от имени, ткань известковоязыких
в тени языка за раскованной косностью нёба —
гортанные дыры и чёрные сквозь ножевые —
какие миры вырезают дороги кривые
из круга камней и крапив перепонок и рёбер!
какие места! мы здесь чудом на дне побелевшем:
помёт на уступах и в корни ушедшая речка
и с миром совпавшие в сумерках — русло и рельсы
картина горы и гора над серпом побережья
Стансы /жанр/
Собирая цветы, называй их: вот мальва, вот мак…
Л. Аронзон
Ныне, как некоторый мне подобный историк <…> оконча свой
трудный подвиг, кладу перо и с грустию иду в мой сад…
А. Пушкин, «История села Горюхина»
/I/
Чьи сны — долги, чья кровь длиннее свитка
заветных вех коленчатой родни,
как свиста тень темней хлыста над Ликом, —
я каждой клетки выросший двойник,
впадая в ересь гибкого пространства,
свожу концы наследственной возни
в начале жизни сумеречных танцев,
в глубоком дне, где лишь костяк возник.
Нет, не возник, — забрезжил, стал казаться…
И, полно, брат: сближение планет
есть мера сил в движении расстаться.
Какой дурман могучий от корней!
Я от рождения отвернут и разрознен
сетчаткой памяти, — и только на уме
голубоокий обморочный воздух
и степь, в прыжке подобная луне.
Луна легка хмельным плечом Орланда
часами стыть. Послушная зиме,
дочь пауз вечных, — будь она неладна! —
тьфу-тьфу, — бегу, бегу, распугивая змей,
за край времен, где пальмой бредит ландыш
и снег теплей, чем в будущей земле,
где каждый шаг сопровождая морем,
мне голос ласковый: «Довольно весел ты,
довольно лёгок, в августовском вздоре
иглу роняя вглубь на три версты,
не прерываешь ни одной черты…».
Я говорю: «Вот яблоко… вот влага…»
Я говорю: «Где осень — там я рад».
Не удержавшись, добавляю: «Ангел!» —
как лесоруб, немножко невпопад
/но был же птицеловом первый авгур/.
Затем жара. Затем, что я ослеп,
веди меня туда, где кончил вечер
гадание по стеблям о числе
моих предметов. Завтра будет ветер,
рождающий деревья, кости, хлеб, —
Востока брат, роняющий умело
две капли в круг врачующего неба.
……………………………………………………………
Две капли в круг резвящейся, как мячик,
пустой Земли, — возникшей в Пустоте,
вгоняет свист, сближающийся с речью
в устах мальчишки гибкого, как те,
чьи сны —
/II/
И входят двое, — это как
провидца знание — конечно:
на клетке сшиблись и — «навечно!» —
зрачок в зрачок и — «на века!» —
дудеть.
И входят двое. Вечер.
Дуэльный танец: каждый рад
не перепутаться в кивках, —
и медлит… Набухают свечи
и, отекая, ждёт предплечье
и — опускается рука…
Пора, пора, — прощать уже на слове
спешит рука весь август за стеклом —
как столб янтарный, словно ртутный звон
булавок, застревающих в основе
багровой, шелушащейся, —
больной,
шуршащий век в коробке света…
Гербарий, погремушка, зуд, —
как флорентийская лазурь
черна игра твоя в ответы, —
мучитель сладкий, «да» и «нет»
произведённые как сумма:
так прорицатель ловкий судит
и тянет время… пистолет
в руке надёжней, тяжелей,
но — опускается, пасуя…
В руке, немеющей под стяжками дуги, —
рука, несмелая в пустотах ставить имя…
Тосканец горький, в сомкнутой гордыне
ты ведал, как спрягаются круги, —
но как они врезаются — ты б видел! —
как свистом раздавая грязь,
белеет хруст в мясистых срезах, —
обрывы леса среди леса, —
как божества висят, царя
над пауком, — как над богами
овидиозная тоска:
виденье дудки тростника
и льва в камнях… И запах гари
от государства, что без края…
Но то, что слышится — Река…
……………………………………………………
За то, что лес и камни говорливы, —
Вибрируют ряды цветочных гнезд, —
И входят двое… Он уже вознёс
сверкающую руку выше ливня, —
Она в дождях и молится до звёзд…
1983-1984
* * *
дождь и дождь: двоеликая нянька —
тяжело награждает вода
по разбухшим стегая садам —
в пору августа кожу меняем
впору слепнуть как слепнут стада
в двуязыком граничном тумане —
связь кровей в известковом дурмане
в голубиной возне разгадав
я ныряю; ты взглядом и точкой
беспокойна — то ластишься, дочка,
и два голоса пробуешь вместе
то всплываешь по влажной коре
в молоке где шевелятся тесно
листовидные ласты дерев
Рэгтайм
Дождь богомолец, набожный, бормочет…
Порой красивы, но наскучат скоро
его псалмы…
…Исход часов неточен:
фигурки в танце сложного узора,
а не тепло, обещанное к ночи,
прозрачная рука дождя привносит,
застыв на миг…
закрученный на осень,
разорванный — на два, на три, на много —
смыкаю время, потеряв тебя:
ты где, где мы?
И вижу только — долго
по небу ангелы гуськом летят,
к тебе,
но все-таки, в конечном, к Богу, —
под ними — мир…
1982
* * *
осень ранняя всегда —
по пустым объёмам света
дни гуляют все в трудах
все в царапинах от веток;
в рамах вынутого лета
целовальная слюда —
мы проснёмся: но — когда?
вечер, бабочка, вода…
время, девочка, столетник…
ты земля сама в ответах
тёмный шелест — внятный в детях
в сладко связанных рядах:
мокрый воздух мёрзлый птах…
понимаешь? всё как лепет
повторяемый и так:
о с е н ь л а с к о в а я л е т а
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah
πτ
18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона
(ↄ) 1999–2024 Полутона
Поддержать проект
Юmoney