РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Ольга Терпугова

Елена Карина Бёрн. Маски

10-04-2011 : редактор - Алексей Порвин







Елена Карина Бёрн – американский поэт и эссеист. Автор книг The Flammable Bird (2002) и Masque (2007).

МАСКА-ЛИЧИНА

Я заставила твой образ носить разные маски,
и играла с ними ночью и в мечтах.
Я взяла твою маску и надевала ее на другие лица
Которые выглядели так, как будто они могли знать тебя.
-Сильвия Плат

Да, я удвоила тебя сегодня ночью.

Твою украденную надежду моей кожи. Кто ты в сравнении с собой.

Эта ода тревоги, если б только она была рукколой, Италией в темноте, гондолой,

Наполненной, как твои легкие, зелеными лилиями.

Но это не так.

Больше похожа на скважину любопытного Тома в эту вселенную, мышление

за чужой счет,

которое остается ненаказанным.

Нет любви или ненависти, не имеющих лиц.

De nobis fabula narratur: их история – наша,

так уж заведено. И я ищу

тебя в мечтах, которыми живу, привлекаю тебя

так близко

мое кровообращение перерезано, узел сплетни затянут слишком туго, достаточно

близко, чтобы узнать тебя в заблаговременьи.

Когда рассуждение было личиной, я перенесла твой облик

в те, другие лица.

Так говори

со мной, твое колдовство могло бы получить послание через

мой рот.


То, чего я не могу сказать в ответ, не ранит

тебя. Говори на книжном задом наперед,

чтобы я могла прочесть тебя на другом языке, тогда

Я приму твой вид, в

числе превзойденный выражениями на невыразительном.

Маски для каждой части тела, чтобы они подошли рукам и ногам,

смотрящим на меня снизу вверх.


Что-то вроде благочестивого

карантина, понюшка прошлого,

которое теперь выглядит как чье-то будущее. Но это, на которое

ты смотришь - мое; я твоя единственная наркоманка

и я торжественно делюсь тобой, твоим внутренним крахом, изменением

на бледной маске, которую я передаю по кругу. Не видишь? Вот, смотри:

Я принимаю твое лицо всерьез.

Если ты не можешь быть моим, ты будешь принадлежать всем.





НЕПРАВИЛЬНЫЕ МАСКИ

В отношении друг к другу люди похожи на неправильные глаголы
В разных языках; почти все глаголы слегка неправильны.
-Кьеркегор




Они бились головами о стены из волн
Пока тысяча зеленых рыб не приблизилась, сверкая, к поверхности,

Нацедили твоей бедренной крови, молча
для медленной пинты в соседнем баре,

с волосами, развевающимися позади них, бежали все скверные
слова висели с чердачных стропил всю ночь,—

а те, поющие, кто начал мастурбировать себе путь
назад, к первородному греху, или тысячи, рожденные

от алкоголиков, со скорбью большой, как плавучий дом, выпили
постирушку карманников из аэропорта,

а другие, с повязкой удачи на глазах, проникли в центр урагана,
чтобы ворваться со срезом летнего шторма, ибо

другие, кто взорвал воздушный шар, который ты помнил
как светящееся в темноте яблоко и доктор не нужен:

о, у многих еще было телевещание, перелом шеи, их
собственное дыхание, говорили луне, что она – открытый рот спящего

на окраине города, которые упали на колени
чтобы увидеть форму мира на затылке ребенка

с теми, серьезными, знающими, что по-настоящему важны
спряжения глаголов носить и рвать в прошлом, что нет двух

одинаковых лиц, совсем как любой оглушенный Вермонтский снежный дед говорил,
исчезая легко, как память о снежинке, когда она касается твоей кожи…

ПАРАФРАЗ: БУМАЖНАЯ МАСКА

Твоя голова откачавшись под пульс, уже
Пустая от воздуха, помещает белый парафраз
Серди помятых роз на пятнистой стене.
- Харт Крейн



Ее мне подарили,
Пока я засыпала: ---- Стена из папье-маше, завеса парафраза
от слов, что ты прислал, от гибнущих в постели строф,
чтобы принять этот воздушный облик, одну помятую тень
на новой белой бумаге, кожу Бога, простую сумму
двух наших голосов.


Я говорила из маски
жемчужным языком:
мое дыхание смягчало этот компромисс
и края маски.
Я носила всю экстравагантность потерянных слогов.
Я спала на бумаге.
Я говорила из затканных гобеленом книг Эроса, говоря

твоим запястьям. Это был пульс
умирающих пчел, слабых, в чаше
несомых через сухое поле.

Небо было чистой страницей маски.
Пчелы – этим ужасающим
служением языку.





МАСКА СЕКСА

Хотя малайский секс и прост, у него обширный словарь.
«Совокупляться» было jamah или berjima или juma’ at или bersatu
(буквально – «становиться одним»), или sa-tuboh, asmara, beranchok
(этот термин – исключительно в провинции Перак), ayut, ayok и много, много еще.
- Энтони Бёрджесс


Можно, на секунду?

Папа ты подарить что-то светлое
сначала, сладкий ты и медленный
ты как каноэ, открыть окно тебя, шептать
тебя, лишать тебя мышления
из-под твоих рук, дополнять твои ноги
прежде чем ты окрепнешь и пристанешь над моим криком о большем,
расстилая мое стеганое одеяло несшитым, непреодолимо
поддержать твою позу и обнять твое поражение, наслаждаясь
тем, что мы украшаем на случай
мы основ кровати и тарабарщина и требуем,
свергать свой путь в глубочайшее, взбиваем в крем-брюле гонку
к другой груди, празднуем кости,
потерявшие вес, чтобы стать
заслуженным трудом, благородным обычаем
и пылким ослепительным дыханием, вернуть в мир
наши страны, принуждать
и слабеть, для непрерывных входов
в расточительность, пристращать живот
к растворению и проповедовать частоту, сжигать
сейчас повествование-конфетти, нетерпение
после мысли, о, или терпение
которые ты бросил, само поражение, чтобы остаться
слышимым и живым, неспособным длиться или
праздновать тебя снова лишнее время
и освобождение после изгнанья, о,
почитать, возглашать, краски смешивать или
быть верностью нашей воли, называть снова
что это должно предшествовать поцелую частично
и в целом над даром и принятием
тела, одного тела, даже
больше слов...



МАСКА ЗЕРКАЛА

…отражение в зеркале – это Первичность, уже прикованная к Вторичности,
поскольку оно устанавливает необходимое и прямое отношение между
отражением и отражаемым.
-Умберто Эко, «Кант и Утконос»




Я всегда бодрствую, живу в отражении, повествовательный
сверкающий финский нож.
Я могу использовать всю мою силу вторжения,
потому, что я могу посметь любое темное
чтобы призвать тебя к ответу; это не пьяные угрозы --
это правда
объясняющая себя тебе в лицо
за меня.

Никем не обездоленный, я
совершенное согласование, жидкий свет
теряющий голову
из-за абсолютного имени собственного – тебя.

Каждое первое ложное впечатление, циничное предложение
серебра, даже серебряного луча надежды.
Смотри, я поглощу тебя
как подводный воздушный пузырь
и буду выдавать тебя каждый раз.
Я твой замещающий суррогат отпускающий тебя на свободу
как татуировка на твоем поле, мое
совершенное соответствие твоему лицу, во-первых.

Но моя похоть ужасает, потому что она никогда по-настоящему не знает
тебя. Только быть отражением,
обонять ртуть, отмерять долю секунды,
после которой нужно вернуть твой образ. Теперь. Увидь меня
и скажи свое имя:

Ты хорошо выглядишь отсюда, глядя
мне в глаза, принимая.
Я спас твой образ,


прикусивший язык в ответ контексту, разочаровывающий
и необходимый. Я никогда не умру, никогда
не вытащу тебя из толпы. Ясновидение,

ты всегда будешь приходить по своей
воле ко мне. Итак,
когда ты придешь, покрой это лицо в мертвых синих in мотыльках
которые будут двигаться, когда ты говоришь, затем склонись близко,
близко, измени мне, — надо мной,

тихо дыши
для меня.




МАСКА ПОБЕДЫ: 9-й ВЕК, ЯПОНИЯ


okashi, внезапно возникшая и быстро исчезнувшая улыбка.
-Брэдли Смит. ЯПОНИЯ: История в искусстве




“Ты не можешь прервать мое дыхание”, – сказала она, “будучи при последнем
дыхании.” Скрытое
тучей, рукописным раствором, ее лицо
сделано из gofun, раскрошенной скорлупы старой устрицы, белой
пудры и совершенства.
Свет, отправленный плыть по течению
желания, чтобы быть как воздух, зима придет,
сделанная из пепла хлеба, который она несет в своих рукавах.

Не существует бремени радости.
То, что можно изобрести – так же
безутешно и непредвиденно, как обожание.

Она видит его
изнутри маски. У нее точная
жалобная песнь, дочь животного клея и опилок, дочь
бумаги и соломенной куклы, пущенной вплавь по реке.

“Ты не можешь видеть дальше этого”, - обвиняет она
одним жестом указывая поверх головы
на окно.

Преследует, чтобы оставаться спокойным: дыхание, дыхание...

Ей нравятся все звуки из талька прежде слов.
Ей нравится шептать в ночи
потому что так лучше видно лицо.





ВОЕННАЯ МАСКА НЕКРОПОЛЯ: ОБЛАДАТЕЛЬ ДВУХ ЛИЦ

Мне нужен налет горечи во всем---всегда
язвительность посреди наших триумфов, скорбь даже среди
энтузиазма.
-Гюстав Флобер


Позволь мне умножить на тебя.
У меня иероглиф твоего номера здесь,
глубоко у меня во рту. Вот:
проникай в мой душу, пока ты не сможешь видеть
прямо. Это, в конце, концов,
опять кровавый век.
Моя собственная голова готова упасть
в корзину с лошадиным сеном.
Небо все еще снаружи. Треща
под своим весом, я весь пыл и рвение,
противостоящее зиме, годен для
потребления, кожица и шипы красной ягоды,
отвергающий боевые шрамы, потому что никакая война
не сделала нас тем, что мы не есть. Схватись в рукопашной
с моим будущим, ты
описываешь актера без сострадания
но я знаю все твои скверные привычки
и я прочел свои права, так, пожалуйста,
попытайся убедить меня в том, что я – это не ты.
Я ничего не уступлю, но
соскребу бледную краску с лица, чтобы ты мог
видеть меня лучше. Сохрани лицо за нас обоих.
Потом солги за меня. Я сделаю твою удаленность
своей схожестью позади бледности, лучшей
границей. Мир будет страшить
твоей фашисткой элегией
когда некоторые вопросы лучше
не задавать. Слово за слово,
даже в этой среде есть целые дни
когда я разбиваю головы, ссорюсь и занимаю опять
изобилие слов просящих воды.
Есть целые дни, когда я хочу пить по ночам.
Ты видишь: время падает в наши руки.
Теперь нарушь тишину; расскажи мне историю, которой я не смогу вынести.




МАСКА БУРИ И НАТИСКА

... немецкая литература конца 18-го века пыталась освободиться
от французского влияния.
-Джозефа Берн
Словарь необычных, непонятных и абсурдных слов г-жи Берн



Теперь это территориальный вопрос:

Закройте ворота.
Изгоните все мягкие слоги и рабов, Бога
с его владениями обид и фамильное серебро.
Выставьте ведра и секс-игрушки. Приближается буря,
назревает и громоздится
черно-синяя туча на нашем пути.

Дайте мне свободу слов
и памятные водяные знаки на почве. Дайте
мне склонность быть своим собственным тираном, дайте мне время дня
когда свет – незнакомец, просящий пищи
у наших дверей. Все здесь – империя.
Мы можем расточать то, что знаем лучше всего, разбить
грубое заклятье календаря
ради чего-нибудь чуть более страстного и своего.

Я знаю, что у меня тяжелая рука.
Несоразмерная картина, вытащенная из черного озера.
Форма последнего вздоха в моем рту.
Я знаю, что мне нужно тронуться в путь, сняться с якоря.
Речной тростник мои волосы, твои руки часть моего тела.
Но возврата нет.
Я вполне компетентен дать себе новое имя. Неявное
обнаружение скверного нрава. Флаг мятежа жгутом
завязан на твоем бедре. Я
скорбь Вертера.
Да не спасет меня ничье душевное здоровье. Торопитесь.

Пошлите это письмо сначала во Дворец уединения в Штутгарте, затем во Францию.
Могу только представить, что вы собираетесь сделать
со мной потом.




МАСКА ТВОЕЙ СМЕРТИ

Вечером я в печали прогуливался вдоль берега Солента, к востоку от Pylewell — и возвращаясь, принес домой светляка и посадил его внутрь белой лилии, откуда он и светил.
-Вильям Аллингам, из дневниковых записей. 1863


Ты умираешь.

Фигура из пчел бросает вызов твоей зимней сказке, внутри,
взбешенные вздымание и выход, что-то вроде
чудесного неформального чистого секса
спускающегося по крутому утесу черной
анатомии. Расстояния, которые мы проходим,
чтобы узнать скорбь.
Как ступня твоего отца, все еще безупречная
и висящая над тобой из сна, прищемленного
дверью, холодные внутренние
бока темно-зеленого скунсова сорняка,
круглое как таз лицо луны.
Холст
не тронут и не развернут.
Ты строишь парник для кумквата и убедительные
преступления природы. Антрепренёр
воображает портрет и его склонность
к синестезии.
Кто-то изменил милость.
Был бы доступ к сердцу
как у нервной любовницы.
Были бы целые залы для плавания.
Киты и ночной сторож, который приглашает тебя
своими зубами к правде.
Но кто-то солгал.

Кто-то тебе так и сказал.




ИСТОРИЯ РЕСТАВРАЦИИ: МАСКА ГОРЯ

...и моя кисть, все время капая мне на лицо,
превращает его в роскошную мозаику.
-Микеланджело, из его сонета о работе над росписью
Сикстинской капеллы.


Французская фланель
в твоей руке, пропитанная раствором, роняет капли
вниз по твоей поднятой руке,
вокруг твоей шеи, скользя своим крошечным влажным язычком
по твоей груди.
Блестящий цвет, который изменился
от сажи и копоти жирных алтарных свечей
появляется перед тобой, потрясая, как будущее.
Твое тело скрючено, твои руки белы, онемели.
Все замедляется. Ты бы предпочел чистить картошку
зубами, чем видеть себя улыбающимся
среди людей, вытащенных вместе с тобой
из тени изображения.
Но ты хочешь вернуться нарушить
тишину, униженную идиому, вспомнить
изначальное лицо, вырывающееся в пространство.
Окна открыты,
но тебе все еще не хватает воздуха.
Посетители говорят тебе не ложиться всю ночь, чтобы вернуть
портрету предназначенную ему патину,
что все эти часы будут забыты за миг.
Боль в твоих ногах будет стоить того.
У тебя не будет времени поесть, потому что
это непрерывная элегия телу,
разделяющему свой образ.
Сколько раз
ты будешь чистить, спасать, stato d’ animo,
заселять поток темноты?
Разве не знаешь: судьба всегда была
надоедлива, давая тебе проблеск примирения?
И ты согласишься, лицо было узким мостом
из прошлого, твоей собственной отступающей позой.
Ну-ну, не отчаивайся.
Мы всегда превращали себя в чужаков,
любя других.





ЛУННАЯ МАСКА

Луна – лучшая возлюбленная,-- -Харт Крейн

Белые владения.
Черные владения.

Отбеленная мука и его соль,
его голова свисает с бумажными орхидеями и козьими колокольчиками
над черной водой тяжело
с балкона.
Не этот король, великий
брезентовый осьминог, который вышел
повидать своих подданных, расколотый сброд
звезд и раскаленного газа, этот прохвост, он,
чье владычество – убыль и пупочное выворачивающее
кишки желание, нет, не он,
чей лодочный остов медленно плывет
через ворота королевы, яркое белое
сияние, неотшлифованный шквал украденного света
до желания сердца от далеких кулачных боев,
или Варуна с приказами для времен года
едущий ночью на морском чудище
чтобы взяться за вынашивание элегии о прошлом
одно домино за раз, нет, нет, не монархия
когда небо всегда было там, догматически
темное, не это, не он, но
за пределами правил волн, соскользнувшее
с серебряного локона Орфея, другое лицо,
брошенная монета, новое время
только для тебя и твоего фунта плоти,
сладкий обмен за его рот
когда он приходит к тебе, обнаженный
от печали и когда-то королевской крови, принести
свою белую грудь, свою незажатую фигуру речи
и устраивает прием, совершая крутое восхождение
от незаконченного деревянного стула
к небу этого monan dag, дня луны,
ночи луны, поднимаясь
в своем жару, так далеко, как ты знаешь,
в руки
совершенного тебя, совершенного незнакомца.





СВАДЕБНАЯ МАСКА

--- Всегда эта страсть к иллюзии!
-Гёте, Мефистофель в «Фаусте», часть 1



Свечной воск и белое пламя,
он был ностальгичен, и у него было потерянный цвет лица
глубокой зимы, весь поглощение и преданность.

Торжественная, она была готова
петь, если нужно, что-нибудь
внушающее страсть и непонятое.
Она была сладким вернувшимся характером шелковых
одежд, упавших на пол
чего он ждал -
смешанным с безжалостной цельнотканой темнотой
вселенной желания, разбитым
викторианским синим стеклом, цветочными луковицами, наполненными шампанским,
бархатной отделкой темного персика. Но ряд лет
всегда был его утверждением.

“Попробуй здесь, но не смотри на этот раз,” – говорила он, предлагая
безусловные извинения
своих рук по его телу
как дождь над головой сделал соль
и перец, перец
и соль, и перец
и новый снег.



МАСКА ЖИВОТНОГО

Я захвачена, окружена зарослями в своей постели, заражена зверинцем
желаний: мое сердце клюет голубь, кошка скребется в пещере
пола, борзые в моей голове подчиняются человеку с хлыстом, который лишь сеет
смуту, а время испытывает меня на прочность, накапливая
муки… Как мне найти птичье утешение в построении гнезда каждый
день? Нужда не дает бархатных крыльев для побега. Я
действительно насмерть пронзена семенами любви.
-Элизабет Смарт

Все как в бегстве: это общий закон или никакого
и любовь, и животный круг в прицеле твоего арбалета.

Мою подчиняющую неуместность можно видеть ежедневно так: животное
и животное. Какое мирное царство не имело здесь.

Я наполнен землей и червями за изгибом черепного улья, постоянно
для тебя, серебристое плавание Африканского каранкса без видимого смысла, прокисшая

стирка Каменного окуня Кортеса: выпотроши меня – и Звездчатую камбалу: съешь меня – венецианскую
Морскую невесту с Клянчущей шайкой нищих, как моей собственной,

их хнычущим сленгом, корнем обвала темного пыльного крота
и кровью которая окружает мою тяжелую голову. Теперь ничего нет со мной

схожего, ощипанные перья гипотезы, глаз Скворца, с хохолком
и зажатого в угол воронами, высоко гнездящегося, слишком высоко, чтобы увидеть бегство

моего собственного создания, свечение моих собственных коралловых атоллов Тувалу, кишащих рыбой,
растворенной до крошечного бычка, ни я, глубже, подводный рог Нарвала.

Мне сделать для тебя счастливую мину вместо человеческого лица? Я не
Освобождаю косы из конской гривы, воробьиный гравий у моих ног, это замешательство

чувств, не пропускай шелеста змеиной кожи мимо ушей.
Если ты хочешь, чтоб я снова был Черным медведем, плоть сквозь мой мех, засей меня до бесчувствия

твоим телом, выгони меня огнем из леса в открытое поле, где я
олень вапити, бегущий, бегущий, бегущий, позови меня из спящих волн, позови

из берлоги и холма в ложбине, прочь, она во все этом, амфибия, мишень-анима
я есть. Прошу. Пожалуйста, просто выньте меня из моего несчастья




МАСКА ПЛОДОРОДИЯ

На службе жизни жертва становится милостью.
- Альберт Энштейн

Давай съедим сырого морского ежа из лунного света, выбежавшего
из сна. Чтобы закрыть наши лица
свежими зелеными листьями, дать
друг другу колокола сырой земли, у нас
будет возможность надежды.

Я разденусь в свою клюквенную жажду, цветущую
сирень, ты подними температуру тела
голод наш отец
чтобы питаться вне нас самих.

Мы будем в светлом глазу иволги. Но ничего

нельзя сделать, чтобы упасть в обморок вселенной, ускользающей из наших боков, ничего
простого как желание. Нам будет сниться,
что мы летим на снежном буране,
хвала нисходящему потоку небес.

Чего я желаю в себе, наступает.
Я не могу прятать это бедствие света.
Мое тело собирает семя, поступает согласно поре,
когда приходят все начала
как прозрачные мертвые руки
прижатые, еще теплые, ко лбу
моего любимого.


МАСКА РЫБЫ ИЗ ВОДЫ

...рыбный дождь действительно прошел в 1817, в Аппине (Шотландия). Он представлял собой ливень из мелкой сельди. Этот пир природа повторила в 1830, на о.Айла, в графстве Аргиллшир.
-Вильям С. Вергара, Наука в повседневности


Как если бы здравый смыл вел вендетту
чтобы убедить тебя в том, что ничто не является таким обычным,
как кажется, что карабкаясь
по костяной лестнице от сердца к голове, или
еще лучше, от головы к сердцу, ты видишь,
как раб твоей логики
с помощью детского красного ведерка пытается вычерпать воду из тонущей лодки
это переносит вас обоих
в центр Атлантики, где ты видишь синий палаццо с женщиной
несущей белый танец Золушке Россини
и видишь лох-несское чудище, зеленые волосы Нептуна, слышишь волынку
ведущую ветер; теперь, надвигается буря
в твоем сознании, и твое дурное поведение, вернувшись, будет преследовать
как ежедневная чашка крепкого чая, как стремление к
удовольствию. Но ничто не является неестественным, если ты о нем думаешь, если Библия
или Будда так говорят: небо
меняется с морем, сверкающие множества рыбьих тел
падают вокруг тебя дождем: живой алфавит.
Это тот самый год, в котором мы ввели слово перпендикулярный в архитектурный
словарь, год, в котором барон
Йенс Берцелиус открыл литий. Ты всегда можешь считать наоборот,
как будто засыпая, и тогда
ты поднимаешься по воздушному дымоходу, выше неизменности зари, выше этого
гэльского слова iasg (вместо piasg), рыба.
Вот что ты получаешь, не думая верно.
Можешь ли ты кого-то винить?
Возможно, это просто религиозная жизнь, вызванная где-то из моря
и принесенная на землю
в черном теле какой-нибудь тучи, крошечные серебряные сельди
как множество полированных хромовых чешуек
бога, крадущего свет, - ты видишь, как они падают, первозданные армии сброшены
с его спины дождем, чтобы корчиться у твоих ног, утонув
в воздухе. Этой ночью, ты не будешь знать почему. Этой ночью во сне ты будешь
дышать водой.


МАСКА МАГРИТТА

Проблема ботинок показывает, как самые варварские вещи сходят за приемлемые в силу привычки.
-Магритт





Куда, по-вашему, вы шли с этим ружьем?
Обязанный вам и с намереньем вас разбудить, les amantes, я нажму ваш курок
сначала, когда вы меньше всего ждете, выстрелю
в пропавшие дни, в своей шляпе

и с черным зонтом, моя сомнамбуличность теперь делит со мной
мебель в доме, если они могут претендовать на родство со мной
как сделали вы, выкуривая
себя до нужного размера.

Я бы вылизал ваши ботинки и грудную пластину начисто, начистил до белого
блеска часы: моя дверь слегка приоткрыта: заходите вовнутрь, мои внешние, видимые
здравым смыслом как собрание
потерявшихся пуговиц и частей тела

где я закатываю мои ноги-штаны, вхожу прямо в принцип удовольствия,
в воду-кровь, вверх по огненной лестнице, мимо моих прежних предположений.
Быть и быть тем, чем оно может быть и что есть
это зверское утверждение

я всегда думал, что вы это и есть. Но, ради бога-привычки, снимите
сначала ваши рабочие ботинки, поставьте их на обеденный стол
и наполните их до лодыжек
лучшим красным вином, что у вас есть.





МОЯ МАСКА БРЕДА

Думаю, я так и
не уснул той ночью. Только дремал. И бредил.
-Джеральд Стерн


И вот внезапно у тебя сорок
и ты хочешь достать маленький карманный нож
тот, с прикрепленной лапкой красного кролика, и ты хочешь
счистить свою кожу и зовешь в темноте
кого, неизвестно, поскольку температура тела поднимается
с каждой мыслью и звуки снаружи входят тебе в кишки
как красный перец, звуки, которые теперь продвинулись дальше по улице
с хвостом листьев и фантиков, сделанных для детей, кричащих
в машине, для времени, когда ты забыл, что ты хочешь
сказать и посмотрел вниз на тротуар ведущий
своими бело-серыми костяшками по твоему воображаемому позвоночнику,
и ты сказал себе – вот что делает время, вот
куда оно идет, - только, чтобы поймать твое дыхание
вместо тебя, когда ты меньше всего ожидаешь, и когда тот,
кого ты любишь, не ждет от тебя ничего больше,
как если бы «я» потеряло материнскую память в кино
и как швейцарские часы обеими руками-стрелками ему пришлось дотронуться
до твоего лица лишь еще один раз, чтобы увериться, как далеко
ты зашел, из висячего улья желания,
из царства незнакомцев с кровяным
давлением мечты, мокрых простыней
и кладбищенских волос, ботинок, пахнущих виски и блеска
стаканов с водой, все это время говоря тебе, что все будет хорошо,
время года Вивальди, все это время не желая
ничего больше, кроме как быть в сознании, бодрствующим
когда молния в поле ведет отсчет дням
оставляя позади светляков и то, что после секса,
полную куртку страха, что ты мог что-то
пропустить, возможно, волосы призрака из пыли, движущейся
под кроватью или самоклеящихся слов, приставших к твоему языку
пока ты проматывал скудную наличность сдержанности,
твои руки теперь лежат в ледяной воде,
там, во рту зимнего карпа, принявшего
твой палец за пищу, последнюю пищу,
которую Бог предназначил какой-нибудь другой рыбе.




ТАТУИРОВКИ КВИКЕГА: БЕЗГОЛОВАЯ МАСКА

Он произнес мне прощальный поцелуй.
-Боб Дилан


Языческое псалмомение
впевая свое лицо в черно-белую клетку в мой сон, у наших боков томагавк,
в мешке голова. Готовы
отважиться против бесцветного света,
клевещущего белым взглядом.

Все, что нужно, чтобы мир оказался по курсу –
руль повернуть против волн.
Ты просишь дождя, тучу-приплод и рыбу,
пойманную в крови. Ничье
желание не превзошло твоего. Один.

Дотронься до первого домино
и в хвост поцелуй того, кто я есть
под водой. Каннибалы и гарпунеры мы все. А она: ее

алхимия не замечена до сих пор, ибо вся обоготворенная Природа
красится как шлюха
где остановились часы
до веса сердца

до погоды, которой ждем.

Мы ставим в начале такое значительное и неверное слово,
пока оно не станет нашим,
слыша осадок как метроном земли,
одно имя за раз, одно слово, переведенное в такое множество
черных квадратиков на лице.

Но я никогда не заботился о том, на кого я похож, ни она, ни
он. Это правда, прошлое – в черно-белую клетку. Татуировано. Постоянно.
Левиафаны
и люди, вперед, плыви на нем как на споре
о том, кто мы, пока не утонем
с запуганной божеством скорлупой
в следующих шести тысячях лет
воды.



перевод с английского Ольги Терпуговой

blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney