РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Андрей Пермяков

Стихи

14-04-2009 : редактор - Женя Риц





Кардиология
Оказалось, сбывается многое,
только поздно и наоборот.
Окружённый бетонными блоками,
медный лев лижет мраморный лёд.

Как в десятом — чужое парадное,
в нехорошем порядке слова.
Что там Быков про «рыхлое, ватное»?
Что там тянется в лапах у льва?

Так хотелось градации серого
в сером мире принять за цвета.
Оля Фридман. По мужу —– Неверова.
Обнимающая пустота.

Где-то после «Ты всё ещё с Севою»?
Между «стой» и «поедем ко мне»
лев легонько потрогает левую,
ту, что ближе к наружной стене.

Приморье
Медведь в зоопарке – белый, но очень рыжий,
Морская волна цвета морской волны,
Крыша, откуда видно другие крыши,
Сны не про небо, про небо — другие сны.

Город закончился. Мальчик закончил город.
Или у города кончился несовершенный завод.
Мальчик торопится. Мальчику скоро сорок.
Пока девятнадцать, но сорок уже вот-вот.

Мальчик торопится. Мальчик погибнет утром.
Воскреснет, умрёт, проживёт девяносто лет.
Мальчик глядит, как над посёлком Рудный
Тянется тонкий, единственный в мире свет

***
Они осторожные, ломкие —
две лёгких, скользящих на свет.
Одна золочёная, тонкая,
другая не музыка, нет.

Другая другая, холодная,
тиха, словно Чистый Четверг.
Цветной, задыхаясь в бесплотное,
померк, загорелся, померк.

Как в детстве: ищи три отличия,
где сон превращается в нить.
Родное моё безъязычие.
Родное. Нельзя говорить.

***
Придумаю: «ушла, оставив сны».
А надо бы спокойнее: «не любит».
Так пишут: «Армия отходит вглубь страны»,
Когда вокруг уже ни армии, ни глуби.

Оранжевый тигрёнок или клён
через забор из голубиной стали
глядит на разночинный стадион:
они опять кого-то обыграли.

Прожектор разворачивает день
как полотно на маленькой арене.
Тень обнимает маленькую тень
и шепчет тени то, что шепчут тени.

Голос
Вечером папа искал, где ловится Голос Америки.
Голос Америки чаще ловился в прихожей.
По выходным приезжал дядя Гена на велике,
а из Кургана на поезде дядя с противною рожей.

Папа работал директором, папе всё время везло.
Папа выгуливал нас в ресторан у вокзала.
Мама за что-то его обзывала козлом,
вечером плакала, ночью, наверно рыдала.

Серое радио каркало про Кандагар,
дядя с противною рожей шагал к остановке,
я, вытирая с макушки его перегар,
думал военное — «Действуем по обстановке:

Голос, скажи ему, голос Америки, голос
(Я-то всё знаю, но папа ведь мне не поверит)!
Это как в сказках, когда собирающий хворост,
в чёрном лесу за полдня на полвека стареет.

Не заходи в чёрный лес за грибами, не езди к вокзалу
пьяный на этой машине по этой дороге.
После аварии станешь хромой и усталый.
Все тебя кинут, особенно этот высокий.

Не уезжай от меня насовсем — я читал
в книжке одной специальное слово: расплата.
Папа, пожалуйста, папа, ты не опоздал.
Если чего — это я за себя и за брата».

Папа, нетрезвый, сидит у окошка, пульсирует жилка
Голос Америки вдруг зазвенел, как посуда.
Очень не вовремя где-то включилась глушилка.
Он не узнает. А вскоре и я позабуду.

***
Вот это — между детством и другим,
бывает между листьями и снегом,
когда зеленоватый дачный дым
скользит в посёлок, собранный из Лего.

Малыш глядит на небо в две звезды,
плывя в своём голубеньком конверте.
Он смертен оттого, что смертен ты,
а ты опять не очень сильно смертен.

Прозрачный дым цепляет тротуар,
картофельный, летит над тротуаром.
Не побеждать — великолепный дар.
Благодарю за совершенство дара.

Детское
Двое через еловый, наглые, точно мыши.
Этот, большеголовый, через полвека напишет:

«Мы часто гуляли вместе, и никогда — домой».
А мне всегда интересней, куда уходит второй.

Он был умнее, старше. Скажут: не повезло.
Бабушка варит кашу. Муха стучит в стекло.


Нине
Падает крохотный свет
на переводные картинки.
Вот ты не застала кассет,
а я ещё помню пластинки.

И перекидной календарь
в убогих картонках корок.
Там был настоящий январь:
свобода и минус сорок.

Там тонкое время плыло
и дальше хотело плыть.
И много такого было,
что больше не может быть.

Вечер хлопает дверью,
ты засыпаешь, сопя.
Знаешь, я тоже не верю
что был этот мир без тебя.


***
В квадратном городе закончилось кино.
Теперь пешком до горьковского сада.
В Европе холодно, в Италии темно,
там хорошо, но мне туда не надо.


Июнь центральноазиатски жёлт
от пива, светофоров и акаций.
Почти библейское: «Пошёл ты!» - «Сам пошёл».
Нормальный саундтрек таких локаций.

Жизнь в акваланге — наблюдаешь и молчишь,
спокоен, будто бритва безопасен.
«Я ненавижу никого» ревёт малыш.
Не то чтоб понимаю, но согласен.

И дальше маме: «Не люблю, ты злая»!
Да нет, не злая, просто не везёт.
На ящике мотается цветная
обложка: Девяносто третий год.

***
Бабушка перебирает картошку,
откладывая гладкую на семена.
Соседская девочка Эля играет с Тотошкой
(это их настоящие имена).

Там вообще всё было таким настоящим,
что до сих пор отражается в малоподвижной воде.
Жёлтые клубни падали в сломанный ящик,
как жёлтые жёлуди в книжке о Моховой бороде.

В мягких ладошках небольно царапалась птица,
сын тёти Зои прикуривал от букваря;
если случится то, что конечно случится,
буду хотеть не покоя, но долгого сентября.


***
Вспомнишь будущее своё,
Как пустое пока жильё.

Ни детей, ни собаки нет,
Только жёлтым блестит паркет.

Только голубоглазый кот
Табуретку хвостом метёт.

Только полупрозрачный страх
В затенённых живёт углах.

За окошком звенит металл
Просыпаешься. Значит, спал.

На стекло наползает лёд.
Снег поёт и туман поёт.

Под подушку ныряет мышь.
Настоящая. Значит, спишь.

Замираешь, лишённый сил.
Очень холодно. Значит, жил.

Март
Выходные — трата города
след срывается с крыльца.
На ладони опыт холода
наворачивается.

Цельнокованные голуби —
недокрысы, перептицы —
Обижают кошку голую
не похожую на сфинкса.

Гололёдная комедия,
затянувшаяся шутка.
Тихо плачет дьякон седенький,
опоздавший на маршрутку.

15 лет
В августе закаты - это стены;
чёрный воздух, словно чёрный блюз.
У помады вкус гематогена:
детский-детский, беспощадный вкус.
Всё нормально. Это просто лето.
«Знаешь…» «Знаю». Воздуха – на вдох.
Сдали б эти чёртовы билеты…
галькой, золотистой, как горох,
громыхает местная Вуокса –
плотная, хорошая вода.
Элмонд из дешёвого бумбокса,
Чайки, пластилиновые флоксы…
Хуже не бывало никогда

***
Отпустило потом, после сосен.
Незнакомый бухтел невпопад.
Здесь такая же вздутая осень,
но хотя бы не видно оград.

Больше света? Да нет, больше бреда:
сосны, водка, машина, другой…
И не то чтобы вечный, но этот,
как его, безнадёжный покой
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney