СООБЩЕСТВО

СПИСОК АВТОРОВ

Анастасия Афанасьева

ПЕСНИ СТРАНЫ МАЛИНЫ И ЯБЛОК

24-04-2012





Начиная говорить о том, чего нет,
я выезжаю на дикую местность,

я стою одна посреди пустоты,
вдруг начинающей петь на разные лады.

Там поют дети, играющие в песке,
мой детский друг, с которым уходим в путешествие в овраг,

соседская собака, умеющая считать,
белая школьная учительница, женщина с гитарой у костра,

все, кто был или не был в этом месте,
кто был там как память или на самом деле -

их голоса наполняют пустоту,
я начинаю слушать.

Я ничего не могу им ответить
Ничего не могу обещать

Кроме точного слуха и благодарности
смешанной с любовью

***

Моя бабушка пела о домино, о карточных домиках,
в своем зеленом халате, большой чайной чашкой в руках

Она одна населяла дом, полный призраков ушедшей страны,
от которой остались архитектура, книги, легенды

Бабушка, смеющаяся у телеэкрана, пережившая
голод сорок седьмого, знающая вкус жареной картофельной кожуры,

она с трудом выходит из белого «Запорожца»
и вступает на дачную землю:

землю изобилия, полную малины, вишен и яблок.
К вечеру пахнет жареным мясом,

она смеется, смеется целый вечер, ничего не рассказывая
про опыт, который невозможно передать.

Я бегаю по участку в одних трусах,
властелин целого фруктового света,

гражданин безымянной страны,
окруженный советскими людьми,

которые никем не преследовались, нигде не были
в заключении, кроме голода и послевоенной разрухи

В точке безымянного детства
пересекаются две истории несуществующих стран –

уходящей и будущей, их жители, что уже не там, и еще не там,
жители, встреча которых, в сущности, невозможна

Я бегу, бегу, набираю скорость, все больше и больше,
бабушка смеется где-то за моей спиной,

все дальше и дальше, та страна тоже становится призраком,
вместе с ее жителями, их памятью о вкусе жареной картофельной кожуры

Бабушка в зеленом цветастом халате,
тот малиновый куст
и теперь здесь

Я врезаюсь в него
на большой скорости

Вкус малины
как внезапная память
или правда

***

Когда империя рушилась
мы быстро-быстро бежали
с автоматами наперевес
пистолетами на поясах

Мы, защитники нашей страны
ветра, неба, малины и яблок
быстро-быстро бежали
навстречу невидимому врагу

Когда империя рушилась,
мы стояли у руля
космического корабля
на втором этаже нашего дачного дома

Мы нанизывали бумажную рыбку
на самодельные крючки
дергали и кто-то другой наверху
деревянной удочкой доставал добычу

Мы летели на космическом корабле
с автоматами и запасом бумажной рыбы
Мы приземлялись на новую землю
тех же малины и яблок

Мы быстро-быстро бежали
пока невидимый враг
дышал в наши спины
не отставая

Мы сталкивались друг с другом
на границе вымышленных территорий
и разбрызгивали в воздухе обоймы
водяных пистолетов

Мы собирали вкладыши
импортных жвачек
Их изображения заменили нам
исчезнувшие из классов бородатые портреты

Мы быстро-быстро бежали
навстречу врагу
который (мы не знали)
дышал в наши спины

На всей скорости мы врезались
в белые двери офисов
государственных учреждений
денежных дней

Враг дышал в наши спины
бумажные рыбы
плыли по небу
двигая невиданными плавниками

Мы выстраивались перед ними по стойке смирно
бывшие солдаты страны малины и яблок
чье детство лежит
на границе галлактик

***

Мой отец в светлой рубашке
выходил на порог дачного дома
собирал рыболовные снасти
много разного делал руками

Я бегал полуголый с игрушечным автоматом
и кричал на всю округу «бей немцев»
немцы выглядывали из-за кустов
семилетние исцарапанные шипами

Мой отец играл на натянутой леске
как на скрипичной струне
несколько бамбуковых удочек
служили ему духовой секцией

Музыка выпрямляла нас и вытягивала
мы шли сквозь нее послушными оркестрантами
а что такое счастье если не
две или три особенно чистые ноты

Вот и я играю на натянутой леске
ношу светлые рубашки думаю о ладах
переходящих по наследству
тех что не могут не повторяться

Думаю о двух или трех нотах
особенно чистых
а когда слышу их звучание
пою слова благодарности

И когда не слышу
тоже
пою

***

Мой седой дедушка играл на черном баяне,
его клавиши цвета кости - будто зубы невиданного животного,

оно раскрывало и закрывало рот,
когда дедушка растягивал его

Оно пело, и он пел военные песни,
бодрые военные песни.

В 1988 году, когда мой друг Петя упал с рябины и поломал позвоночник,
у дедушки случился инсульт.

Он лежал в постели обездвиженный,
баян стоял в углу, я ничего не понимала и рассказывала о Пете

Большой дедушкин рояль перемигивался с баяном,
и будто молча, сам по себе, заводил «Катюшу»,

когда меня ставили на него, и я ползала и ходила
по его огромной черной крышке

Исчезнувший дедушкин пистолет
выстреливал на сильных долях,

будто удары сердца,
либо же это и были удары сердца –

двух наших сердец: моего, идущего вперед в страну,
которую он никогда не увидит,

его, уходящего вместе со своей страной,
чьи песни он пел для меня,

он, бывший советский милиционер,
самостоятельно изучивший инструменты,

сбегает отсюда чуть раньше,
чем история поворачивает под прямым углом.

Меня не заносит на повороте, я прохожу его незаметно,
девятилетним нипочем любые повороты,

у девятилетних хорошая память, так что я помню наизусть мелодию
песни, от которой меня отделяет пропасть истории и смерти

Я поднимаю голову к небу над страной,
где дедушка никогда не был,

но где над деревьями проплывают его баян и рояль,
будто облака


***

В майорских погонах, с дымящимся «Беломором»,
строго собранными волосами,
моя железная бабушка
всю жизнь стоит у меня за спиной

Ее личная армия - раненые солдаты,
лежащие на операционных столах,
идут в бой по одному взмаху
ее скальпеля

Мои трусость и нытье
отступают под их резким натиском,
и я собираюсь, будто офицер,
вытягиваюсь по струнке.

Терпи, говорит бабушка из-за спины,
когда волны выше человеческого роста
неподвижно стоят перед тобой,
готовые рухнуть,

терпи, не отворачивайся, смотри в глубь:
только так внутри их синих непрозрачных тел
можно различить слова,
адресованные именно тебе,

говорящие о том, что нельзя сказать
и нельзя прочесть,
только пить и черпать и пить
из самого центра моря

***

Никогда не виденный мной,
седой или не седой,
зоркий или слепой,
никак не известный,

он - сумма рассказов,
слагаемое памяти,
куча песка на могильном холме,
перекошенный памятник,

он - сумма слов, куча разрозненных предложений,
что уменьшается с каждым годом
по мере того, как слова проваливаются
в решето памяти

***

В древесной шкатулке лежат его боевые медали,
которые блестели на солнце, когда он

заходил в свой двор летом сорок пятого,
а семилетний сын не помнил его лица

Мой дедушка, солдат украинского фронта,
проживший тихую послевоенную жизнь

в советской стране полной мифов и легенд,
частью которых был он сам,

плывший в потоке истории
по течению,

ибо другого он не знал
и не мог помыслить,

один из миллионов
советских людей,

одна из миллионов
медалей,

он - старший по званию,
первый в строю моих невидимых,

уходящих в непроизносимое прошлое
в прошлое до языка, до памяти

За горизонт уходит их строй
без конца и начала

Отцы без лиц и имен
отцы их отцов

Телесная память о них
сходится в точке:

моя рука, раскрывающая розу
на даче, построенной моим отцом,

моя рука, хранящая
внутри себя

безъязыкую память
земли
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah




πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney