РАБОЧИЙ СТОЛ
СПИСОК АВТОРОВКсения Чарыева
Времени Нет
27-04-2009 : редактор - Кирилл Пейсиков
Коробейникам
крышка коробки хочет перевернуться
и заглянуть в коробку.
она не задумывается о том, что случится,
если там окажется пусто.
-
1.
не пересчитывай сколько всего зашло
за черты моего лица
перебродил в перепонках янтарный ток
переплясал
в то что скатывалось с механическим стуком со ступеней крыльца
волдырями ржавыми проступало на пустоте зеркал
ёлочные игрушки горят
во рту треснувший красный шар
спит пока я заклинаю гремучих змей
огненных змей
видишь рука та рука по которой тебе предсказали пожар
паранойю и битые стёкла в горле оказалась моей
должно быть когда мы берёмся за руки
ладони обмениваются узорами
должно быть поэтому я всегда так пугаюсь прикосновений
2.
сегодня это был голубь распластавшийся по заасфальтированной
дорожке перед блочной пятиэтажкой
половина перьев чёрная половина седая
клювом утыкался в стену маленькую голову втягивал в крылья
молчал
круглым жёлтым глазом подсматривал
последние силы
уходили на то чтобы не подпустить к себе
сегодня это был голубь-герой
Сева с тополя
3.
это самое страшное
когда уже не скажешь: ночь
малознакомое небо меняет цвет каждый второй трек
и молчание
совсем как хранящий его человек
устаёт
слишком скоро теряет нить
как самому снять блок слюдяной колпак
когда он уже принял форму может даже состав
и если есть застёжка то где-нибудь на спине
что как не молчание остаётся обученному хранить
до полного исчезновения цепенеть
под шумок беречь
не додумывая до конца плач о том что теперь когда поздно сказать: ночь
кроме тебя
не о чем говорить
-
и тогда крышка коробки начинает сжиматься-сжиматься
стараясь вытянуться достаточно чтобы коснуться дна
узнать песчаное ли у коробки дно
глиняное ли у коробки дно
каменистое ли у коробки дно
стеклянное ли у коробки дно
и одно ли у неё дно
и оно не двойное ли
*
позвонки локоточки
ничего тебе не откроется
вставь в глазницы тела прожженных водой камней
в твою комнату через окно влезет чёрная карлица
дунет на грудь и сердце в ней остановится
и я не узнаю шло ли оно ко мне
но и тогда ничего тебе не откроется
это даже не смерть это просто душа летая
до тех пор растёт пока плоть не перерастает
пока жизнь не перерастает во сне летая
коматозном граничном литургическом сне
Не печаль здесь, не похмельная головная боль, не параноидальный страх.
Это как если с ножа капает кровь ножа.
Из-под сбуробленных одеял прорастают белые стебли рук,
Ладони танцуют во сне, лепестки сложа,
Утренние облака уползают на юг
Очертаниями улиток и черепах.
Где рассветные краны давятся ржавой водой,
Кто похлопывает их по металлическим спинам, сдирая сверкучий слой,
Может, ангел подвесок люстровых, может, тать,
После разбоя полощущий рот гнилой.
Не всё ли равно, где сейчас промолчавший
о том, кем из них мне придётся стать.
Это как если из литургии в кому.
Я слышал вчера, как первый сказал второму:
«Никаких над тобой посторонних сил, потусторонних помех,
Ни родовых проклятий, ни порчи, ни прочей вражьей волшбы».
И из второго раздался странный стучащий смех,
Точно хрустнуло что-то в игральной кости
С числовыми значениями судьбы,
От одного до шести,
От всего и всех.
*
В этом городе время движется по-другому.
Воды семи дождей опочили в его жестяных суставах,
его стены и поручни светятся под руками
страждущих и усталых,
они носят это сияние от дома к дому,
запускают под голые потолки своих одиночных камер.
Азиатски узкие, окна мэрии глядят на север,
южный предел стережёт фортепиано, вышедшее из строя;
когда сидящий за ним безумец спросит, бессмертие или веер,
надо выбрать второе.
На казенном дворе деревянный конь щиплет фанерный клевер,
в его брюхе играют дети, ничего не слышавшие о Трое.
Я не был там тысячу лет, я не помню, как это.
Каждый месяц я забывал по названию улицы,
женскому имени, цвету захода солнца.
Но ты отрежь мне ладонь и используй её как карту.
Там под левым мизинцем, в истоке линии сердца,
город спокойствия моего, отверженная столица,
всё понимает, ничего не боится,
ждёт тебя не дождётся.
*
И вдруг всё сошлось. Мы смотрели не отрываясь,
как выцветшие фрагменты занимали свои места –
и трюмо, и люстра, совсем такая, какой её описал Кавафис,
и флагом сигнальным белый платок у запачкавшегося рта.
Ватман, следящий серым зрачком из незапертого портфеля,
неловкие сгибы коленей твоих под тонким моим плащом.
Тени, перебивающие друг друга. – Вся жизнь. – Вся эта неделя,
после которой так трудно поверить, что ничего не кончено, что будет что-то ещё.
*
у меня в прикроватной тумбочке
маленький джонни дальтон
целый день взаперти
чехлы зубочисток набитые пылью
карманный фонарик
часы
в замочную скважину курит,
и тесно ключу
по ночам я его выпускаю
он садится ко мне на ладонь
я,
в свою очередь,
на подоконник
и до рассвета мы говорим о красном
как тебе объяснить
это то чем любят
*
Л.
там из сломанной куклы била фонтаном боль
ты держал навесу мой портфель
я искал расчёску
и деревья кричали, и свет пеленал их
дребезжащая школа звала
в твоё новое имя
из прежнего
только две буквы
*
Велосипеды
Над головой
Лёгкие едут
По часовой
Божьи коровки
Божьи дары
На остановке
Будьте добры
*
А потом
Не вспомнишь даже
Безымянна каждая страна
Трое суток в саквояже
Меж страниц луна луна
На излёте всех эвакуаций
Взглянешь на последний взорванный вагон
Люди будут улыбаться
Люди будут улыбаться
И выплёвывать огонь
*
красные девочки с топорами
плачут говорят хотим к маме
в тёплую детскую где какао и мультики вечерами
я хожу между ними с залепленными песком глазами
говорю успокойтесь представьте что это такой экзамен
чем быстрее сдашь тем раньше освободишься
девочки всхлипывают
их деформированные головы дрожат под моими руками
просят жалобно
ну, подскажи
что не так
почему ты нас не боишься
*
он превращается в паровоз, говорит ту-ту
составы гремят, переваливается прицеп
он чувствует каждый зуб у себя во рту
пока доктор бесстрастно выписывает рецепт
он мчится по новокаиновым рельсам в зудящую пустоту
и нет ничего тяжелее тепла
медленно расцветающего в его крестце
он превращается в самолёт, у него болят
стюардессы, кресла, спасательные ремни
первый пилот, штурвалы, второй пилот
он повторяет как заклинание небо не урони
пока ледяные щипцы раздвигают разгорячённый рот
и на изнанке век проступают вальсирующие огни
он превращается в мелочь и ускользает вбок
он превращается в чайную ложку, в дверной глазок
в шнур телефонный, в пластиковый стакан
в зеркальце, в кнопку сломанного звонка
чтобы привыкнуть, заранее научиться не чувствовать ничего
он превращается в то что уже мертво
*
Так и стоишь, наказан бессмертьем,
в центре зари.
Ты точно дом, подхваченный смерчем,
с кем-то внутри.
Точно война, выпростав танки, -
кровь и тоска.
Ветер свистит, к полу с изнанки
льнут облака.
В окнах твоих зёрнышки мака,
звон кастаньет.
Девочка спит, лает собака,
времени нет.
*
Ar.
Вольно ж тебе меня жалеть. –
Ты плачешь надо мною, как над мёртвым.
Я точно заперт в ласковую клеть,
Затопленную молоком и мёдом,
И чувствую себя обязанным болеть.
Вот чем чревата неумеренная прыть,
Куда уходят тлеть просроченные знаки.
С обоев смотрят выцветшие злаки
И девственность мешает говорить.
1.
Ты так скучаешь здесь, в аптечной вате,
в спокойной желтизне больничных штор.
Оставь ненужный пост; на краешек кровати
игрушку усади, а сам беги на двор.
Снежинкам, оседающим на шубе,
еловым иглам предпочти меня.
Танцуй, пока светло, пока во всём бушует
неистовство стартующего дня.
И больно, и беспомощно, и снова
термометровый ртуть шатается к нулю.
Меж слипшихся страниц озноба прописного
я так тебя люблю. –
Я так тебя люблю,
что скоро позабуду это слово.
2.
На всё, что было там, в не пахнущем микстурой
миру, я плюнул; плюнул и растёр.
Здесь русский дух, здесь тычется спросонья ангел хмурый
в несвежие халаты медсестёр.
Здесь всюду пузырьки, верёвки да картонки,
здесь в самый тихий час
мне снится золотистое лицо касторки
с таблеточками глаз.
Мой процедурный блюз, моя наркозная сиеста,
зажим, ещё зажим.
Я так тебя люблю. –
Люблю, как любят только место,
которое не выпустит живым.
*
Ехала лестница под землёй
Вывезла лестница в небеса
Сердце у милого остановилось ой
На большой земле светофоры плакали
Чебуреки самса
Он умер на эскалаторе он умер на эскалаторе
Напоследок я посмотрела ему в глаза
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah
πτ
18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона
(ↄ) 1999–2024 Полутона
Поддержать проект
Юmoney