РАБОЧИЙ СТОЛ

Когда-нибудь,

очень давно,

я приеду в твой турецкий город,

и тогда

Будет зима,

и будет из труб идти,

как в сказках северных – вот странно! –

тонкий дым.

И этот город покажется мне лучше, чем все другие города;

Покажется небольшим, и тихим, и спокойным,

и почти пустым...

И тебе я тогда смогу помочь...

И постель чистую мы на деревянную кровать положим...

А, может быть, это потому что зима и ночь,

Город мне кажется на твою комнату похожим...

Как возвращение в самое тихое в детстве, –

всё вокруг...

В красном шёлке простеганном – пуховое одеяло.

Старый шкаф с резными дверцами,

а мне бы хотелось посмотреть сундук.

О таких разрисованных сундуках я читала...

Я буду говорить с тобой ночью и днем.

И ты о чём-то другом будешь говорить,

и мы приляжем с тобой на одну подушку...

И маленькая лампа засветится расплывчатым огнём...

И обе мы будем всё понимать,

и пожалеем друг дружку...

Ты меня утешишь во всех потерях моих,

Ты меня приласкаешь за каждую мою в жизни неудачу...

Мы попьем кофе и повернём чашечки,

и погадаем на них...

Я почувствую лёгкость в душе,

и заплачу...

Ты почти прижмёшься шепчущими губами к мокрому лицу моему.

Я отведу волосы от уха и быстро улыбнусь щекотке случайной…

Твоим радостям я порадуюсь, о твоих горестях я не скажу никому.

Я только успокою тебя, а все твоё останется твоей тайной...

Судьба разлучила меня с тобой,

развела по самым далёким странам.

Но мы вылечим себя,

потому что научимся прикасаться к своим ранам,

всё терпя...

А твоя детская фотография прислонилась к зеркалу на столе.

Ты смотришь с неё круглощёкая, глазастая, смотришь

с каким-то злым смешком.

По-тюркски открыто-напористо и энергически-пылко.

И волосы ярко-чёрные, туго завязанные шнурком.

Летят на плечики твои

с твоего тонкого плоского затылка...

И вот бабушкино кольцо с тремя скрещенными камешками –

перстень, как будто добытый у крестоносных северных фей;

Такой огонёк драгоценный волшебный высвечивается из серединки...

А вот и ещё,

то, что осталось от бабушки твоей, –

Хрустальные пуговицы и кружевные косынки...

А это братья твоего деда.

Один другого тоньше, стройнее, выше...

И какая-то неведомая нам и благородная отвага.

Они погибли в четырнадцатом году

в сражении при Сарыкамыше...

Поблёкла, потемнела

плотная фотографическая бумага...

Мундир торжественно застегнут и тёмен и строг.

И к этой стройности пришёлся бы лёгкий конь

с таким парадно приподнятым копытом...

Сохранность бликов остроносых лакированных сапог...

И надпись по-старотурецки на уголке глянцевитом...

И вот он, этот юноша,

этот стройный и тонкий человек...

Вот он сидит,

а другой стоит рядом, и ладонь положил ему на плечо...

И только глаза их сияют из-под этих тяжких век

По-прежнему утонченно и нежно и горячо...

И я хочу, чтоб никогда мне этого из памяти не стереть...

Не объясняй... молчи...

Пожалуйста!.. Не надо...

И долго, долго буду я на них смотреть,

От их красивых лиц не отрывая взгляда...

Ведь это ощущение печальной чистоты,

И детские щёки,

и выпуклые губы тоже.

И эти милые глаза,

и тонкие черты, –

Всё на тебя – какая ты сейчас –

всё на тебя похоже...

И будет снег идти,

нестрашный, тихий.

И темно.

Ивновь перед собою небо раскрывая,

Толкну обеими ладонями

холодное стеклянное окно...

И снежинка – рука Фатьмы –

шестипалая почему-то –

опустится вдруг на мои пальцы,

прозрачная и живая.

(сентябрь, 2004 г.) blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah