РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Маргарита Ротко

Шестой лепесток

07-05-2010 : редактор - Женя Риц





***

… в солнечную погоду
когда бог проводит шершавым языком
по волдырям рыночных площадей и остановок
случаются превращения
самые прекрасные в мире превращения
бородавчатых стариков – в червей
краснопёрых смешных пацанов – в червей
плоскогрудых косых аллигаторов – в червей, слюну и картофель
но это – если ветер
окажется правильным
восточным

восточный – сладкий
восточный – трепетный
он достаёт из коробочек ларьков и плоскодонных киосков
букашек
берёт их двумя пальцами
и те
становятся янтарной халвой
или мороженым
самым лучшим в мире мороженым
полезным
горьким
самым тёплым в мире мороженым
мороженым из рук маленькой блондинки
которая раскладывает его по стаканчикам
выслушивая:
мне – ветер
двойной
мне – ливень
тройной
мне – воздух…

изредка
у неё спрашивают
маленьких комариков с тоненькими хоботками и чувственных массажистов
изредка
ей говорят:
мне пожалуйста десять выходных в неделю и крепкие дёсны шри-ланки
изредка
её просят
снег образца 87-го и первую тошноту
со сливками
и глазурированным солнцем
и только трезвого папу
любимого в костюме дольчегибона
и велосипед
не просят
никогда не хватает денег
даже со скидкой

ветер
разбрасывает скидки по расстёгнутым воротникам
ветер
задувает просьбы
за уши продавщицам сладкого
ветер
насвистывает песни о том
как продавщицы
становятся человеком
мороженым человеком
с ползущим чулком слуха
и взглядом
опущенным
словно государственный флаг
после праздника

позже
ветер окунает пальцы в мороженое
солнце окунает пальцы в мороженое
в мире становится так тихо
что бог
проводит шершавым языком
по волдырям рынков и остановок
так громко
что все превращаются обратно
все громко превращаются обратно
заглушая эти адские шорохи
думая что это шуршат черви
думая что эти черви прорывают ткань мира
думая что они умеют думать
и превращаться
самостоятельно
не понимая
что солнечный день
превращает живое
в сон тёплых волдырей
облизанных главным мороженщиком
туч
ветра
солнца


***


… когда танцуют тени в зоопарке
и улицы – как кости на рентгене,
по небу ходит стадо самолётов
и несколько гербарных чёрных птиц,
в лавандовой горизонтальной башне
ты вновь не спишь, и вяло чертишь контур
расплывчивого джинна, что качает
твои чуть-чуть неправильные сны.

его зовут годо.
он очень редкий.
но если верить, он всегда приходит –
волчком – к бочку,
салатиком – к солянке,
подушкой – к солнцу…
веришь?
он придёт.

годо придёт – как персики с жасмином,
как сонная омела – к смуглым ивам,
в роси искавшим тайные могилы
и сочные купальские венки.
годо придёт, раскачивая паззлы
любовников брейк-данса и тангисток,
языческих карасиков на рынках,
сорок, несущих висту на хвостах,
сорокодневных свечечных бессонниц,
акселератов родом из пожаров,
шершавых пней, раскинувших колени
еленам, задолжавшим илион…

…по небу ходит стадо амазонок,
и тянут грудь – перуну, чтоб отрезал,
окрашивая жертвенник рассвета…
(осталось так недолго полу-спать)

великий джинн на сонной колыбельной
раскачивает люльку сна, который
так трёт глаза свои, что рушит небо,
многоэтажки, хаты, степь, поля…

попробуй стать одной из амазонок.
не бойся: сон не пёс, клыки прозрачны,
позволь ему отрезать день из жизни,
отправь его стрелой на небеса.
не говори, что он капризен – как туманность,
как туча перед ливнем, – это просто
ресница.
потому-то он и плачет.
ведь ты не знаешь, на какой щеке…




***

… если долго смотреть на небо, то видно, как небо
отгрызает лестницу в перья его
(так жалко)…
я смотрю на это
и толкаю, словно тележку, глаза свои –
к этим перьям,
уши свои – к скрежету алых дёсен,
на которых гнездо свивает больное солнце…

и мне чудится
солнцекожий детёныш-мамонт
возле блюдечка
сладкой насыщенной алым пенки,
языком сметающий воздух в укусах пыли
и свистящий кожей слишком прозрачный джаз.


это джаз – перетекающих с тонких пальцев
земляной коры на запястия чада неба
времён летнего сна и прохладного хрипа горла
золотистых плит, на которых алые черепахи
у слона ловят блох на пропитанных счастьем бивнях…

это джаз – сумасшедших каторжных сот бурьяна,
это стон солёных трав в муравьиных каплях,
это рана птиц, засыпанных южным небом,
на которой бинт песка шебуршит теченьем
тени воздуха…

мир выдыхает мне тихо в ухо:
я – река, что сочится против и снова против
своего течения, руша чужие лодки,
размывая ночи липкий пахучий бархат,
выдирая пену ветра из проводов оковных…

я – лишь сон свой –
с ароматом разбитой скрипки,
с потом ночи, не рождающей звёзд и ветра,
с ухом мира, о которое бьётся джазом
шебуршное шелестящее пеплом небо


если долго смотреть на небо, толкая, словно
инвалид – коляску, глаза свои, боль и уши,
померещится, что из гущи перьин небесных
выпадают лестницы, камни и башни, и даже боги.

и тогда застываешь болванчиком из китая –
без дракона, в лопатках уснувшего, как котёнок,
без реки, что янцзычит глазами, желтее бури
под пустыней, без мышки подмышкой – комочка страха, –

только небо и джаз монеткой в ладошах мокнут,
только плиты земли щекочут трущобы пяток,
только кит кусает с изнанки солёный тельник,
и вулкан на кончике голоса спит (боится
шевельнуться, если чувствует: кто-то смотрит) –
замирает, сцепив землю, натужно терпит,
а потом прорывает летним закатом горьким…


…если долго смотреть на небо, прижав свой голос,
словно хвост, к бокам, прищурившись, язвы солнца
пе-ре-счи-ты-вая, как ребёнок – травинки в книге,
этот голос однажды звякнет надбитым блюдцем
из сервиза китайского, с запахом летних ритмов
и рисунком заката, но кто же его услышит,
кроме неба, вулкана и чёртовых черепах?


***

1

я становлюсь спиной к своему зрению
я становлюсь стеной к своему воздуху
жизнь хороша как шестой лепесток сиреневый
смертным компостером

дверь закрывается
пальчик сквозит в щёлочке
у мокрожилий мелкий озноб от насморка
я становлюсь голубым лицом сволочи
плачущим
пасмурно

паспортом
я становлюсь
жековым
я становлюсь жжением
сжатием
я становлюсь
к токовому дрожанию
черви с землёй
солнце с водой
женятся
солнце моё
ужаль меня


2

а когда труба жалит в губы, то сохнет мёд
а когда пчела жалит пальцы, ткань мира – шерсть
а когда сам себя, то не чувствуешь, что ты мёртв
и в окне не спектакль, а шторы последний жест

а когда не жалеешь, никто и не жалит – сча…
а когда благодарствуешь, кормят, как саранчу
и личинки тьмы на губах молоком рычат
и ползут к зрачку


3

на зрачках – полсолнца и вязаные колготки
стол в дверной проём дрожит-каракатится
быть бы маленькой, когда глазки весь мир щекотит
как чудовище – нетронутую красавицу

на зрачках – татуировка «созрела, вышла»
на атласной попке – синенькая рванина
это мать роняла-крутила тебя, как дышло,
шестибранная чушеистая серафима


сыр очаг, декабрист-картофель, жареная селёдка
ржавый рот в замочную выдышал письмена
а в зрачках – океан
жжёт желток надувную лодку
да у матери раздувается седина


***


Мой ловец стрекоз,
О, как же далеко ты
Нынче забежал...
(Тиё )

А я не хочу чтобы с меня сдирали кожу.
(Григорий Поженян)


некогда
когда меня пороли
говорили: вынь изо рта эту гадость
(а гадость была стрекоза)
я представляла
коробку
надёжную
и в ней сямисэн –
я

но воздух
взрывался мокрым
но коробка
лопалась
и только я всё ещё была сямисэн
и….


… и скорая опоздавшая на 78 ми
переехала моё красное дерево
и кошка заблудившаяся под её колёсами
расцарапала мою кошачью кожу
и шёлк и нейлон
разрезали дёрн пальцев сказателя
а тот
всё раскачивался
повторяя:

«осьминоги выплёвывающие чёрную письменность
сдирают мою кожу
лимоны выжигающие иону в рыбе
сдирают мою кожу
запреты скользящие на резиновых уточках
сдирают мою кожу
лошади просовывающие морды в карманы бойни
сдирают мою кожу
моя кожа
пробивающая волосками любопытства
запястья календарей
сдирает с меня кожу

откуда тогда у меня
столько морщин?»


маленький мальчик
добежавший до края света
не видит ни одной стрекозы

жирные пингвины антарктики
не видали ни одного ионы
зато перстней – много
и перстни эти
чикают о сямисэн
ти-ши-ну

хотя бы закричать
от удара веером
хотя бы вырвать
шорохом кожи содранной
хотя бы в руках не гейши –
гайдзин оборванной
вздрогнуть…

… когда нас спороли годзэ?
когда?


***

кошачий ирис
молочная пенка рам
дырявая кастрюля люстры
иностранцы-тапочки
заблудившиеся в прикроватном переулке
это так просто –
проснуться
в прозрачной щетине комнаты
ощущая
как земной шар
медленно вращается в желудке
пока бульон
отбивает дробь в кухоньке
спрашивая
кто его поставил

что будет после
думаю сверяясь с блокнотом
в котором выравнивают свои чёлки
огромные белые джомолунгмы
что будет после....

так спрашивают собаки
украсившие лапы пудами грязи
в ожидании квадратной башки лендровера
так спрашивают мыши
царапая когтями
ужистую банку
так спрашивают стюардессы-ужи
услышав от земляного пилота
о похрюкивании небесного ежа
безобидно-серого
как и каждое голубое небо
– что будет после?

сухари и мидии
лапша и горошек
оранжевые кореянки
переходящие из тарелки
в отторгающую остроту полость
земной шар медленно вращается в желудке
земной шар медленно отдаёт соки
земной шар медленно истекает вкусом –
ни-
ка-
кой

но
всё-таки
что будет после?


мой потерянный кот
если ты всё ещё читаешь мой жж
вспомни:
по вечерам
нас рвёт утром
по вечерам
нас рвёт супом
по вечерам
подоконник превращается в суп и
целует шершавинки твоей шерсти

возвращайся

ведь когда ты закипаешь в белом наваре
когда ты заглушаешь соседей радио и визг тормозов
когда ты растворяешься в отросшей за день щетине комнаты
я знаю
что после будет счастье
простое как суп на воде или цепочка питания –
засыпать под рокот твоих турбин
ощущая себя на неземных космодромах
просыпаться под взглядом дырявой люстры
ощущая себя огромным земным шаром
обласканным твоим теплом
растворяться в кошачьем супе
порченной картошкой или искромсанной луковицей
отдавая все свои соки
не задумываясь что будет после
вообще ни о чём не задумываясь...
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney