РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Егор Давыдов

Искушение в четыре утра

08-05-2019 : редактор - Женя Риц






          О, нежность! Нежность неземная, нежность божественная – как воспеть тебя? – о, нежность плавленого сырка!
          Музыка сфер! Особенно, когда два дня ничего не ел, а только закусывал, и не столько закусывал, сколько занюхивал чёрт… чёрт-с… чёрствой краюхой – а то и патлами приятеля; короче, когда пьёшь горькую и притом давненько. И вдруг нашёлся, родименький – как высшее прощение! всей нашей грешной сути вопреки!..
          – Сырок хорошо зашёл! – поддеваю коллегу локтем.
          – Я не знаю, – гундит Колюня. – Ты как знаешь, конечно, а я не знаю, я спать.
          Что ж, укладываю. Со скрипом водрузил его на раскладушку, сам устраиваюсь на диване, бочком, чтобы поместиться; лицом к спинке – душно, ложусь лицом к двери. Тут на кухне начинает хозяйничать сатана…
          Это не плохо, тем более для человека моих лет: значит, не всё ещё пропито, значит, интересуется ещё моей бессмертной душой. Я ж не всегда такой – только последние пол… ну, в крайнем случае, год. Он помнит меня прежнего, вот и приходит. Вон его бесцветная тень скользит по полу в предрассветном кумаре…
          Бли-и-ин, машинку забыл… Пишущую, старушку мою, на кухонном столе оставил. Сейчас настучит мне там что-нибудь. Опять.
          Естественно – я её два месяца не трогал, вот и стал забывать: то на кухне, то в прихожей на подзеркальнике, то в ванной, то в диванной… Вот нечистый и добрался – снова – до высокой литературы.
          Работает он – как заправский мастер: за всё время, что я в отрубоне, пишет один, в лучшем случае два маленьких абзаца – но предельно отточенных фраз! Таких, что не прикопаться. И всегда после него запах, будто бы тухлыми яйцами несёт. Но Колюня всё равно забористей даёт амбре. Ну-ну, Колюнь, родной, не храпи…
          Семь персонажей, семь главных действующих лиц он уже прикончил – этот, который на кухне – и ни разу никого не придумал, ничего не добавил – работал с тем, что написано. Я так и сообразил, что это лукавый. Он тот ещё хитрец: что угодно как угодно может вывернуть, но творческих сил в нём от природы не предусмотрено.
          Моим незадачливым влюблённым хватило четверти странички (против задуманных трёхсот), чтобы сойтись, ещё абзац они развратно совокуплялись на крыше и… в общем, не стоило забывать о технике безопасности; графиня Велимирова отравилась и, лёжа в горячей ванне, вдыхая опиумный дым, покинула безобразную реальность; профессор Бурд испустил дух под колёсами трамвая; капитан Джеймс Вояджер взорвался со своим звездолётом в двух минутах от орбиты Плутона; Хосе расстреляли; мистер Блоссом даже сон не досмотрел – был задушен в постели собственной женой. Впрочем, и я бы не желал ему другой судьбы – такой он был нудный…
          Я, чтобы на бумаге не разориться, не сочинял всё сызнова: похоронил очередного – и дальше, с того же места, про другого. Пока сатана не доберётся. Следующим был студент: нелюдимый, постоянно в мрачной задумчивости, такой, знаете, с беспокойным умом. Я пока не давал ему ни топора, ни имени.
          И вот, почему-то мой скверный гость его не тронул – вроде как в той истории про льва и собачку. Меня тогда забирали, когда сатана в прошлый раз приходил, и мы ещё с Олежкой поссорились, потому что не дело так поступать – чуть что звонить на дурку… Колюня так бы не поступил. Через месяц возвращаюсь, читаю – жив студент! Злодей лишь усадил его зачем-то за компьютер и пустил в интернет. А там…
          Господь Всемогущий! Какой-то цирк уродцев!.. И все чего-то хотят, и все вопят о своих желаниях, и всё яркое, светится, как в Лас-Вегасе, и везде страх, и во всём отвращение, и правит невежество, и побеждает безнравственность… Это, правда, там сейчас так? Я-то компьютер продал ещё года два назад, когда впервые за́пил…
          Ну, стал писать дальше. Мог бы студента к хорошему направить, предложить ему Слово Божие почитать в интернете… но страшно: а ну как опять убьёт? Прямо за страницей Писания возьмёт и грохнет? Я решил мягко действовать: познакомил его с девушкой из сети, будущей подругой по переписке (тоже без понятия, как это всё нынче происходит, и тем не менее), даже наметил чуток любовную линию… А что говорят современные парни нынешним девушкам? И как те отвечают?.. Вот и впал в творческий кризис – за два месяца ни строчки. Колюня говорит: «Когда дашь почитать?» А я ему: «Всему своё время, и время всякой вещи под небом…» Он мне с укором: «Я специально сижу, не пью, чтобы вникнуть, тык-скыть, во все нюансы…» – «Ну, пока ещё можно и выпить». И выпиваем.
          Слышу, слышу, как бесовские пальцы стучат по клавишам… Вон он, враг, разросся на всю кухню – вся серость утреннего отчаяния в нём. Надо спать, а я лежу, как парализованный, и даже глаз не могу закрыть. Уж предложил бы какую-нибудь цену… Я бы взял – лет этак двадцать – за душу-то. Всё равно нет мочи жить с этой душой. А ему торопиться некуда… В который уже раз приходит, просто чтобы меня помучить, чтобы я на всё был согласный. Вот сейчас встану, пойду к нему и скажу: «Товарищ Люцифер, я по вашим правилам играть не намерен! Объявите, зачем припёрлись, или проваливайте».
          Укрепи мои силы, Господи!.. Крадучись, по стеночке пробираюсь в зловещее логово. А там сидит мой студент – на табурете, в углу. На машинку подчёркнуто не смотрит, будто никак с ней не связан, а смотрит на меня – не мигая. Локтем опираюсь о плиту, чтоб на линолеум не сползать:
          – И как там, – говорю, – в интернете?
          – Нормально всё в интернете.
          Похоже, не в настроении. Но вижу, что-то хочет сказать, собирается с духом – и такая тоска, и в глазах, и в голосе:
          – Слушай, ты отпусти меня, пожалуйста, ладно? Не заставляй больше этого делать.
          Тут я малость опешил:
          – Чего «этого»?
          – Всего. Постоянно вопросы эти, день за днём, и никаких ответов. Ищешь, ищешь и не находишь. И постоянно страшно, что он меня прикончит… Отпусти, пожалуйста…
          – Что ты… Ты что-то такое сделал? – С ужасом смотрю на листок, что торчит из машинки. – Это не я, это всё он тебя заставил!..
          Только вот он меня не слушает:
          – И зачем ты постоянно подсовываешь мне этих бабёнок? Разве женщина может быть ответом на все вопросы? Любовь может, а женщина – не может… У них-то есть ответы. Главное, правильные… просто не подходят мужчине. Даже спрашивать у них нет смысла. У них можно только научиться.
          – Чему?
          Совсем сбил меня с толку.
          – На всё иметь ответ. Потому что женщине нужен мужчина. А мужчине – женщина и что-то ещё…
          – Да постой же ты, что случилось? Что-то с этой…
          А как я назвал-то её? Уже не помню… Все силы собираю в обмякающем теле, чтобы сделать рывок – от плиты до стола, к листку.
          – Нет! – Преграждает мне путь. – Не возвращай меня туда! Здесь я живой, а там я – текст, чернила на бумажке!
          Колюня заворочался, по скрипу слышно. Ну не-е-ет, если теперь и Колюня меня сдаст, если снова санитары, если вновь за сатаной оставить победу… Пусть лучше будут чернила – с текстом-то я знаю, как справиться. Хватаю листок…
          И вот: один я на кухне. Пульсирует утро в серой пустоте, точно пародия на само себя, то сдавит меня, то рассеется. И запах – даже когда принюхаешься, напоминает о себе привкусом во рту: металлическим и в то же время сладковатым – всегдашняя печать нечистого.
          Да, во всём его почерк: сделал подругу по переписке каким-то дядькой-извращенцем (раз уж прикидывается симпатичной девушкой, то наверное извращенец)… А студент и не в курсе: болтает с ним по душам ночи напролёт, пока тот его морочит и винище хлещет за ноутбуком… и ещё лепит из винных пробок мозаику на стене за телевизором… Боже мой, так это ж я!
          Только я пятилетней давности, когда только познакомился с Олежкой и Колюней и заглядывал к ним иногда, по пятницам, выпить во дворе на лавочке… Погодите… Был же какой-то студент, с которым я переписывался. Или я это сейчас придумал? Может, не пять лет назад, а раньше? Отдельные детали всплывают, будто и не пропадали никуда: что-то про «литературную мышцу» – «если болит, значит, развивается»… Это я ему сказал? Или он мне? Как же его звали?..
          Всё-таки сползаю на линолеум: ведь я для него, для того студента начал писать – теперь я в этом уверен – и до первого романа было несколько рассказов и повесть или даже две. Плохие ли, хорошие? И что с ними сталось? Я, наверняка, распечатывал их, потому что не продал ещё принтер… Выбросил? Нет, я не мог, они должны быть где-то здесь…
          – Что такое? Что за кипиш? – Колюня вскакивает, как ужаленный, потому что рядом с ним хлопает о паркет коробка с верхушки шкафа, и то, что внутри (бесполезная мелочёвка), разбрызгивается в стороны разноцветной росой. Некоторое время передо мной, как бы в расплывчатом туннеле, где лишь центральная точка ясно различима, взлетают и сыплются вещи. В комнате, в коридоре, на кухне… Этот скарб – труха, годами оседавшая в мёртвых закоулках квартиры. Откуда-то сзади и слева я слышу собственный голос, он повторят:
          – Мне нужны мои старые записи.
          Вот они! сходят с антресоли бумажной лавиной; ровные стопки взрываются крылатым воинством из оригами. Я выгребаю остатки, что в самой глубине: фрагменты диалогов, описаний, рассуждений – обожжённые пожаром, почерневшие стены кирпичиков-слов, которые больше не составляют здания. Среди них попадаются письма с обращением «друг» или «приятель» вверху страницы. Никаких дат. Читаю наугад одно из последних на полке:
           «Дорогой друг! Я не мастак рассказывать истории. Я бы не стал, если бы не считал это своей жизненной необходимостью. Потому мне никак не обойтись без адресата – писать для самого себя слишком тяжко. Ты спросишь: в чём же тогда смысл обращаться к тебе?
          В том, что, начиная с этого самого момента, наши пути не тождественны. Я буду взрослеть, умнеть… я, вероятно, добьюсь чего-то значительного (правда, пока не знаю, в чём). А роль, подобранная мною для тебя, – роль моего внимательного, склонного к сомнению, довольно требовательного к тому же читателя, – предполагает несмываемый грим, что сейчас ещё совпадает с твоим (и моим) лицом, но так будет не всегда. Я хочу запечатлеть тебя в нынешнем образе: весёлым, открытым, любознательным (здесь можно себе польстить). Кто знает, каким я стану потом? Только представь: мне стукнет полтинник, а ты будешь всё тот же до смешного наивный студент».
          По комнате метнулись тени воронья: злая стая взвихрилась, панически бросая карниз под самым окном. Их спугнул колокольный трезвон и теперь он гремит, отдаётся в пульсирующих сводах утра – если рядом с моим домом есть церковь – или так сердце колотится?
 
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney