РАБОЧИЙ СТОЛ
СПИСОК АВТОРОВМария Банько
Боязнь норы
12-05-2013 : редактор - Кирилл Пейсиков
Лисёнок
Лис мой ласковый, морда рыжая, я твой… кто?
В животе у меня нора, на дворе – тревога.
Колыбелька дрожит между Стиксом и потолком.
Пусть приснится ему наша бронзовая Лакония,
Пусть из неба на губы капает молоко.
Ты кусай меня, рыжий с проседью, я – вкусней:
Под лопатками переспелые альвеолы.
Если в папу пойдёт, значит, вырастет храбрый воин.
Если в маму - то льдиной тронется по весне,
И никто его никогда уже не догонит.
Сколько лет во мне, рыжий, мостишься? Спится? Сладко ли?
Принц мой маленький, поцелую тебя в бочок.
Твоё детство залипло крошками под подкладкой
Голубого плаща, наспех спаянного с крючком.
Мы выходим гулять из норы в ледяное полымя.
Видишь, хлопьями небо падает - это снег.
Видишь, пряничный домик клюют голубые голуби,
Это - синие птицы на первой твоей войне.
Лис стареет, сынок растёт, я живу в провинции.
Сад укрылся шиповником, жимолостью, плющом.
Мой спартанский мальчишка становится маленьким принцем,
И находит лисёнка,
и прячет его под плащом.
Воздушный Шарик
…и не залечь, не залечить простуду…
Слоняешься, слюнявишь рыжий локон.
Навстречу выплывает BUBBLE GUMберт,
Тебя легонько шлёпает по попе
И лопается.
В мартовском бреду ты топнешь,
Оттолкнёшься от асфальта.
Привет, Париж! Прощай, дремучий Вальдорф!
И только гелий, только тёплый звук.
Гудок велосипедный оставляешь
Звенеть внизу… Пикассовская девочка на шаре.
Нет, лучше … Ты сама – воздушный шар,
Летишь и ждёшь, к кому сорваться в руки:
Веснушчатой девчонке во дворе?
Её отцу? Обкуренному братцу?
Тебе легко, не нужно притворяться
Весомой и бояться приоткрыть
Стальную дверь - а вдруг за ней пустырь?
Заглядываешь в морду переулку,
Он лает, и глаза его чисты.
Смелей лавируй, изгибайся ловко,
Лети! Почувствуй, как тут хорошо,
Пока родной наивный пятачок
Ещё не вздёрнул старое ружье….
Не выстрелил….
Бабах!!!
И шарик лопнул…
Хитин
Хитиновый мальчик мой, тело как антрацит.
Ты помнишь такой обманчивый, юный мир?
Когда ни династий «Мин», ни династий «Цыть!»
А только стрекозы и Солнце, большое Солнце?
Теперь ты стоишь и таращишься сотней глаз,
И лбом упираешься "Буц, баран, раз, два, три!",
А ниточка бус разрывается. Но сейчас
Мир больше - не папка, и в играх не поддается.
А сколько в нём было любви! У стрекозьих нимф
Два сердца, а мозг - с иголочку. Но потом
Они вырастают, и, мир превращая в миф,
Метровые крылья считают газетной уткой.
Ты впитывал небо, и стало оно - овал,
Но выглянет солнце, и будет фигурка – тор.
Какой-то умелец так лихо нас подковал,
Что мы отбиваем степ на гнилой скорлупке.
Цок, цок. Аплодируй. Смейся. Таков пример
Успешного превращения средства в цель.
Твоя эволюция дарит тебе взамен
Немалую ценность - великую мимикрию.
Ни криком, ни мимикой выдать себя не смей.
Находишь полено. Коль хочешь остаться цел,
Поленом и будешь: молчи, превращайся в мел -
Тогда по прошествии двух миллионов лет
На сером асфальте мальчишка - почти брюнет -
Тобой нарисует
стрекоз с
золотыми крыльями.
Прохожий на мосту Фабричо
Мой мир – единство ступни и неба, я – только камень
Моста Фабричо - не то чтоб вечен, но обречён
Всегда быть первым. И рык Тибриный не умолкает –
Здесь всякий даун,
искавший дао,
находит дно.
Мой мир – мельканье мечей и ножен, мужчин и женщин.
Спешит прохожий – не то чтоб гений, но одинок.
Читает книги, хоть понимает, что нужно сжечь их,
Играет в бисер
И будто слышит -
Смеётся Бог.
Лежит монетка – один денарий - прекрасный аверс,
Точёный Ромул похож на волка – глаза, оскал.
И вот прохожий её находит, ещё не зная,
Что ей – вовеки
Не руку – веко
Его ласкать.
Он шёл из гетто - стоял недолго. Надетый наспех
Мир был теснее, чем грубый сагум – не разорвать.
Хотел быть нимфой, а стал имаго. И курам на смех
Хотел быть кем-то,
А стал поэтом -
Расстроил мать.
Стоял и думал, что будет время и булка с маком.
Он станет пищей не для вороны, а для ума,
Но только Тартар уже отправил за ним собаку,
И лижет ступни
В кровавых струпьях
Чума.
Фудзи
Фудзияма спала триста лет и четыре дня.
Фудзияма спала.
Под заснеженной шапкой зияла большая дыра,
А под ней – беспробудная вера.
А в Нагое девица на кой-то седлала коня,
И, нагая, ждала моряка в припортовой таверне.
И любила без меры.
Пожалуй, лишь тем и жила.
И никто не хотел эту гордую гору будить –
Не буди, пока тихо.
И невнятные дни как рабы на галере гребли
По волнам календарных просторов.
А в Нагое девица училась готовить и шить,
И шептала: «Спаси меня Бог от пустых разговоров!
Быт мой скроен и скромен,
Какие уж тут корабли!»
А потом началось – сотни маленьких фукусим –
Им такое под силу!
И весь мир превратился в какой-то запретный сим-сим,
Где за запертой дверью – кипела и плавилась лава!
И Нагойская девушка спешно садится в такси,
И, про мужа забыв, моряка на причале встречает.
А Нихон в океане,
Как крестик на шее висит.
Вот на этом, пожалуй, и точка.
Закончился лист.
Наше завтра оплатится кем-то, но, верно, не нами.
Только знаю я точно:
Из всех-видов-самоубийств
Она выбирает этот.
Тайком на рассвете
Она тихо шепчет:
«Проснись, Фудзияма, проснись…»
А в ответ –
Только рокот и свист
Исторгаемой лавы…
Дерево Тенере
В пустыне плывет ибиль, под килем 7 футов смерти.
Теряется путь, как пульс столетнего эпилептика,
И если заблудишься, друг мой, засни скорей.
Проснёшься и будешь мертв. Увидишь - вдали маячит
Распятый, растрепанный медноволосый мальчик
Мое одинокое дерево Тенере.
Кору Тенере не тронь - ни трон, и мечеть, ни мачту...
Уже не построить. Воин протянет ладонь и спрячет -
Боится коснуться букв изо ржи и охры.
А в дереве - целый мир, там два муравьиных флота
Курсируют морем подкорногоИнсектолота,
Но воин не слышит их - будто бы он оглох.
А в городе Ниамей - ливийский торговец Хилфа
Пьёт к ряду двенадцать дней - садится в кабину ИФА -
Готовит побег из гнили и глины дней.
Ему тридцать пять - и мир чудовищно опостылел,
И стелет ему постель неласковая пустыня,
И царь муравьиный ждёт на песчаном дне.
Две мили – а там финал, горячий самум на шею.
Ты многое потерял, но больше ещё посеял
В недобрую почву – потчуйся – не жалей.
Дороги искать не смей! Не выживешь – не пытайся!
Но вот вдалеке мелькнет как точка, потом – как парус
Твоё путеводное дерево Тенере.
И Хилфы забрали смерть, но смерти желает Хилфа
И мчит на семи ветрах подвыпивший страх на ИФА –
Железо вгрызается в грудь – и кора кровит.
И падает Тенере, как зубы, оскалив корни,
И воин целует их иссушенными ладонями.
У воина на лице – не слёзы, а муравьи.
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah
πτ
18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона
(ↄ) 1999–2024 Полутона
Поддержать проект
Юmoney