СПИСОК АВТОРОВ
Илья Имазин
Профанации
21-05-2018 : редактор - Женя Риц
Fol Amor[i]
…конечно, тот, кто с нею не знаком,
На белый свет пока что не родился,
Не полюбил и круглым дураком
Еще не стал. Но если ты влюбился –
Ты заболел и, потеряв рассудок,
На озере распугиваешь уток,
Подобные стихи слагая вслух.
О, сколько раз, любви страшась, как горя,
Ты заходил в бушующее море
Своих страстей. Тебе бросали круг,
А ты был смел, упрямо шел ко дну,
От дна отчаянно ногами оттолкнувшись,
Спасал себя…
Но, пережив весну
И полюбив бездонноокую одну,
Ты сгинешь, в мелкой луже захлебнувшись!
Пасторелла
С провансальскогоКогда ж соизволит закончится
Скитаний моих одиночество?
Усталом упутнику хочется,
Чтоб ему повстречалась Донья.
Чтоб в долину грёз зазывала его.
На траве растянувшись и ничего
Не соображая спросонья.
Но, чу! Точно пламя мелькнуло
Впереди, и сердце кольнуло,
В сон сиреневый вдруг ускользнуло…
Неужели желанная Донья?
Присмотрелся – вот штука! Пастушка!
И, скажу вам, отнюдь не дурнушка,
Благолепная, статная, стройная...
«Дорогая! – я к ней обратился немедля, –
Всего несколько дней – и страстная неделя,
Не поверю, чтоб Вы не хотели
От души поразвлечься, о, Донья!»
- Дон! – ответила строго девица. –
По соседству, в селении – дойня.
- Милашка, совет ваш дельный учесть
Дояркам всегда занятие есть,
Мне же Вы приятственны, Донья!
Оставить Вас здесь скучать средь коров
И не принять Фортуны даров
Моей доблести не достойно.
- Дон! Вы слишком довольны собою, но спесь
От усердия Вы зарумянились весь, –
С усмешкой промолвила Донья. –
Но ваши старанья – бессмысленный труд,
А доблестью в наших пенатах зовут
Нечто большее, чем пустозвонье!
- Не оставляйте меня в дураках!
Чем в Небесах! Как нелеп ваш страх!
Вы недаром взволнованно дышите, Донья!
Ну-ка дайте пояс ослаблю я Вам
И от ангела поцелуй передам –
Защитит он Вас от беззаконья!
- Синьор, к поцелуям стремиться
Вы, право, проворней лисицы, –
Меня урезонила Донья. –
Я – пастушка, пасущая стадо,
И лишних хлопот мне не надо –
Ведь злословие хуже зловонья!
- Милочка, в вашей заботе
Стадо, чай, не на болоте!
И без Вас попасутся, о, Донья!
Бедных рыцарей очаровывать,
А затем сердце холодом сковывать –
Это ваше призванье исконно!
- Дон, ваша милость не знает конца,
Благочестие крепче свяжет сердца,
Чем страсть, – воскликнула Донья. –
Вхолостую Вы выпускаете пар,
Растрачивая красноречия дар –
Ваша проповедь непристойна!
- Милочка! С барышней видной,
Столковаться, как не обидно,
Проще, чем с Вами, о, Донья!
Я прошу Вас о скромной услуге:
Что из того – друг на друге
Проведем мы остаток «сегодня»!
- Сударь! Известно, что разума сон
Всеми признан, хотя и не писан он.
Мне ли пасть его жертвой? – продолжила Донья.
Укажет Господь Вам, заблудшему, путь,
Тому же, кто сердце рискнет протянуть,
Я откроюсь беспрекословно.
- Неужели твердыня сия устоит,
Вы же так обходительны, томны на вид,
Уступите, прошу, драгоценная Донья!
Я тебя умоляю: в любовь окунись,
Провиденью, что нас свело, подчинись,
Не кривись, свой жребий прими благосклонно!
Донья! Пока в Небесах этих Свет,
Я буду ждать терпеливо ответ
«Да!», что взметнется как ласточка ввысь!
- Дон! В Небесах не оставит он след,
Ведь наши пути разошлись…
Эдем: сад, Ева, яблоко
На рассвете, лишь только забрезжило,
Подле Древа Она разлеглась,
И рука Искусителя нежная
Протянула запретную сласть.
Как не впиться, не брызнув случайно,
В эту спелую мякоть? Затем
Погрузиться в нее, как в отчаянье,
Да и сгинуть в ней, сочной, совсем!
Скоро пух, налетевший на лоно к ней,
Прочь погонит хмельной ветерок,
И покроется поле зелёное
Земляникой, как кровью лобок.
***
С Дали разделить я хочу восхищенье
Идеально выбритой женской подмышкой.
Вот, воистину, где красота нашла воплощенье,
Презрев все пошлости и ухищренья,
Не позволив себе и малюсенького излишка!
Вот где, действительно, плоть стала сутью,
Собственным оправданьем и искупленьем,
Чистотой, полнотой бытия и манящей жутью,
Глубиной, если ты пловец, ну а ежели путник,
То ложбиной тенистой, полуденным отдохновеньем!
Матрешка
Эх! Если бы я на матрешке женился,
С ней жил бы в дурной бесконечности грёз…
Женский хор бы из тёмных глубин доносился
Ответом на каждый мой глупый вопрос.
И я бы старался умерить желанья,
И брак свой берег, полноводный, как плес.
И был бы наградою мне за старанья
Покорный гарем и ударный колхоз.
И я бы окончил свой путь бесславный
Вдали от бурь, пожарищ и гроз,
Но брак мой, бездетный и полигамный,
Не знал бы обид, размолвок и слёз.
Эх! Если бы на матрешке женился,
Свое многоженство, как крест бы, я нес.
И пропасть сию всю жизнь бы я тщился
Засыпать золой и охапками роз...
Колдовской напиток
Гогочут гуси: «Га-га-га-га-га!»
Любви испили колдовской напиток –
И тут же заворот кишок, и потроха
Уж видно смысла нет нести на рынок.
Любовь – одна из худших пыток
(Я к лучшим отношу влюбленность,
которая, к несчастью, ушла как пережиток,
При нас оставив лишь тоску да обделенность).
Ваш жребий брошен был за вас,
Вы не писали завещанья!
И только блеск невинных глаз
Всегда останется при вас,
О, мои юные созданья!
Гусята просто высший класс!
Мессалина
Sed non Satiata[ii]
Бог нас создал из непрочной глины,
Злые ветры хлещут наши спины.
Кто мы в этой жизни? Мессалины,
Ненасытные в слепых желаньях.
Тихо спят ложбины и долины,
Но, охвачены волненьем без причины,
Только мы крадемся вдоль овинов,
На полночные обречены скитанья.
Только нам известны томления плоти.
Их не ведает тот, кто томится духом,
Или всегда погружен в заботы.
Только мы знаем эту горечь и сухость.
«Старики и юноши робко шептали,
Что моя кожа белее бивня.
А в часы, когда все меня оставляли,
Я отдавалась ветрам и ливням...
Я люблю красивою вещью казаться,
Быть податливой, мягкой, лоснящейся, гладкой,
Люблю извиваться, ломаться, кривляться,
Лепетать, трепетать и мурлыкать сладко.
И когда я, порядком устав от борений,
Поцелуев, ласк, шептаний и стонов,
Ухожу, угаснувшее хотенье
Просыпается вновь и тянет в притоны».
Представьте пустынный ландшафт Алабамы.
Огни во всех окнах давно уж погасли.
Мирно спят дети. Засыпают их мамы.
Не спится лишь мессалинам несчастным.
Дрожа от холода, бредут они,
Натыкаясь на пни,
Во всем мире – одни.
И похоть, изгнавшая дрёму и страх,
Лучится в их крошечных жадных глазах...
Но когда их фигуры исчезают во тьме,
Тоскливо и жутко становится мне.
Я сижу у окна – во всем мире один –
И жду возвращенья моих мессалин.