РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Олесь Барлиг

Несколько других

21-05-2009 : редактор - Женя Риц





ПОСЛЕ GOOGL'Я

***
кликнешь меня в google
откликнусь углями ссылок
на вчерашние новости
одним словом уже
не питекантропом
а скорее «человеком умелым» моего отчуждения
от твоих приближений
к жабрам и плавникам прежнего погружения
в нежность
enter
загрузка
страница не найдена
обновление сиюминутности
вот
узнаешь что я напечатан подле портрета
в одном лишь исподнем
любимой твоей литераторши
анаша её прозы увесистей
отражений во мне неопрятной стрижки
тобою запущенной
змеем в сад
в небо надломленным бумерангом
в тесто дрожжами не свежими
август прошёл вслепую
неандерталец оговорённый выше
с выключением монитора
распадается на лемуров, тупаю,
адама и еву,
сумчатых,
яйцекладущих

***
затерялся в поле
и вроде б не один здесь воин
а ищи не ищи не видно ни зги
в междуречье карасей и глаголов
плещутся поперек вопреки траекториям
ребрами
застревая в рыхлом слежавшемся небе
по земле же "чирк", "чирк" - борозды
с каждым старым конём все кривее и мельче
упираешься лбом прыгнув вглубь будто челом бьёшь
пригнёшься даже ноги поджав не вместишься
закрываешь глаза а там череда
черенков засунутых наспех в песок
под стеклянную колбу
дёрнешь
корней ещё нет только дёрен
приставший к коре
и надписи: "груша", "ирга", "айва"...
а этажом выше спят тополя
храня как зеницу ока
своё безразличье к плодовым культурам
ещё выше небо
а в них
(забыл?)
рёбра
как веер раскрылись
напоминая крылья летучей лисицы
пёрышки камбалы
кровеносную сеточку балыка
клыки утоляя по локоть в песке
фригидном
что глушит корни

***
отдушины душевых кабинок на пляже
хранят в себе соль с плеч
млечным путём пены унося к водостоку
сети загара и сок азовских креветок
крепости и донжоны песочные разрушая
принятым приглашением
приглушить этот вечер вдвоём
крылья заката
склоняются к пояснице моря
блудница вечернего бриза
режет волосы на лоскутки
локонов
коконы ужина вылупляют
бражников общей спальни
бальные танцы скачут в резине ток-шоу
сменяя уловки телеведущих
в удушливых новостях
тесных как снасти для рыбы
как страсти в бесплодном бедре
сериалов
как ревности жён
что вдыхают запах костюмов мужей
отправляя их в стирку
как собственно и притирка
тех самых мужей
к работе
и к жёнам
но всё это не сейчас и не с ними
обнимет ночная прохлада
баобабы платанов
и выдохнет стаю цикад
у окна
клад курортных романов откопан
очищен до блеска
леска оборвана
рыба уходит в море
горе быть съеденной
всего лишь драма
ужин стынет
запахи лижут даму
дама рукою пьёт занавеску
леска трепещет как стяг
вонзённый в покорённые земли
но замки (смотрите выше)
смыты
забиты песчинками
в жабры
господин щурит взор
трёт подбородок
ободка чашки касаясь
кофе смакуя
выдыхает дым сигаретный
дым сигаретный тонет в молоке занавески
дама давится
кашляет
запивает шампанским
жёны прессуют рубашки
давят сок пенной воды
идут смотреть бальные танцы
шлют СМС
голосуют за любимую пару

***
обеззараженная безграничность ожидания звонка телефонного от тебя
стерильными пальцами абортирую нежное тельце гомункулусов
тельцы рвут зубами хлеб рождённых в их не скошенном мае
драконы черпают клеёнкой крыльев сироп обещанных сокровищ
подбрасывают вверх но по усам течёт а в рот не попадает
застряёт в чешуе заверяет исполниться в скором времени
нарастает на теле шершавою коркою в обелиски драконов тела превращая
разместив их фигуры вдоль кремовых лестниц в стиле модерн
в границах отсутствия моих вопросов о ёлочной игрушке твоего дня
разбитой в парадной об плинтус в ус не дуешь жуёшь бутерброды
запиваешь банановым соком и оком не моргнув выталкиваешь меня из себя
думая что ещё успеется распробовать воск моего пребывания рядом
думая что это соты полные мёда а вовсе не свечи не видя того что тельцы меняют своих фаворитов
проплывая не глядя вдоль стражей моих навеки ослепших от счастья тебя не дождаться
в то время как лестница ожидания резко свернула вправо разминувшись с концертным залом
сердца продетого в нитку на память будто куриный бог

***
при ДК придыхая томно
документируешь смысл пуантов
росчерком ноги
нагибаешься ниже
либо же
касаешься пальцами пола
полируешь его прихотью своей матери
освоиться в роли примы
примкнуть к череде цапель вонзённых
в воздушное тело Бизе
безупречности требует воспитатель в сиреневом гольфе
голы забивая невидимым вратарям перед зеркалом
зёрна пота бесплодно в паркет высевая
рассеянным взглядом в окне наблюдая
блюдо луны и столовое серебро звёзд
вездесущего вечера
очертания спин перед взором несут околесицу
далёко ещё до пристани
и от приставов не уйти
бросив на пол
материнский фарфор
и взбитые сливки


РИДИКЮЛЬ ДЛЯ БЕЛЛЫ

***
ты юный плебс
ты гений смутного лукавства
что пьёт небрежно нежность моих взоров
что ускользает плавно и умело
от намерений и вопросов
ты конь в тюльпанах
что растрачен мною в позднем мае
раздавлен звуками сандалий
в сухой тропе к ручью
плюю в своё щербатое "не надо"
звоню тебе
болотный лебедь
царь тины
сочной ряски
камыша
брат квакши
мотыля
личинки стрекозы
изыди мой порок сердечный
будь ночью светел первый встречный
в моём стремлении к греху
не к спеху это горе
иду к горе
мухаммедом из пантеона персоналий
тропа крошится
ручей теряется
из лёгких плещет май
клонясь к закату года

***
      "Люби его, осень"
Яна Павлова

люби её Миша
перемешивай недозревшие вишни зрачков
с синим лишайником джинсовой куртки
твоей опрометчивой куртизанки
купи её желейных конфет
купай её в летних прогулках
в запущенной роще
пуще и пуще
будь разношёрстными паззлами
в паузах скользких
твоей коллективной Марины
вздымаются спины в лодке
вёслами в речке мешая
сахар Мишиных ожиданий
скосив свои вишенки вправо
роняет русая пава
зонтик
плывет по воде кругляшком лимона
"Мона, моя, Лиза"
шепчет в любовном пылу Миша
не ведая что Марина
по роду работы близка к этой даме
тянет её домой к маме
куртизанка с моста провожает зонтик
вёсла врастают в локти
лодки взлетают к ивам
ивы бредут вверх по реке
руки влекут Марину
та ждёт звонка от Ирины
горбиться Мишино тело
под тяжестью вечера
зная что счастья в нём
на одно сердце меньше

***
завсегдатай моих мыслей
суши канаты
переходи на "ты"
тысячи разных причин находятся
для твоего отдаления
делишь меня на дольки
оставив лишь кожуру
как жить теперь в таком жару?
в бреду твоих полуоков
бредёт мой дух ослабший
осла седлаешь вдалеке
и говоришь что мчишься
во весь опор
упорно за топор хватаясь
рублю дрова своих томлений
кладу их в печь сомнений
плетут мои седины дни
я тут
я здесь
укоротив на голову
свою взбесившуюся спесь
учиться кротости спешу
хранят кроты
смиренности темницу
где я усевшись за столом
сквозь лом
ненужных тёрпких страхов
рисую на листе твой силуэт
а с ним и свой покой душевный

***
противоречивый Сергей
не робей!
бей прямо в точку
зри в корень
коренастую душу свою разветвляя
до внешних пределов
лови в свои неокрепшие сети
музыку мыслей случайных прохожих
похожих частями на всё и сразу
вразумительно и отдалённо
подобно книжке
написанной на родственном языке
вот Клеопатра
вот Туве Янсон
а вот и Ясон
все они тут
на ладони города
ещё не успели впитаться домами
дамами и босяками
плывут мимо тебя
Сергей
мимо тебя
архипелаг личин
личинку самих себя
в тебе не увидев
не грусти
устья твои узки
и нет ещё той весны
что разнесёт плотину
утиные гнёзда разрушив
нет ещё полноводья
для робких жемчужин
в створках твоих рёбер
не стой Серёжа
бди рычаг перемен
бди свой март
бди время свободы
для жемчуга


НЕСКОЛЬКО ДРУГИХ

***
         В.В., Е.А. и Н.Н.
возвышаешь Высоцкого
вопреки несуразице с падежами
вопреки череде человечков
через забор струн стремящихся
перелезть
через электрокабели струн
стремящихся заглянуть
прыгают непутёвые
хрипят
хмурят брови
в бездну бросают жирафа
жираф падает
с хрустом ломает шею
плачет в углу
приближение наблюдая
заколдованных сосен
ишь какая ты
рыжая
сухая
высокая
кутаешь в платье сиреневом
длинные ноги
лицо приводишь в движенье
вот оно плачет
вот оно молиться
вот ждёт чего-то
рот открываешь шире
реки свои выливая в зал
топишь ими вечернюю публику
не замечаешь ещё одного
маленького Володю
стоит по пояс в небе
тянет рученьки
топает ножкой
на меньшее он не согласен

звонко скрипят половицы в доме Владимира

отходит она к акации пробуя голос гитары

мимо автобусных станций стремится к Володеньке
жена арестанта
прижимая к груди сгусток бесценной расплаты

сыплет снег отделяя меня от них
и их друг от друга

***
"Пой песню, пой свою песню, пой,
а я могу только петь с тобою", –
шепчет лошадка, кутая
голыши копыт в клевер,
камыши щекоча бархатом морды,
орды мелких бежевых мошек
отпуская в кружение
по орбите биения сердца реки.
Мерно седеет берег в молочных тисках тумана,
обмана и грусти клочья,
путая, будто карты,
вот их валет,
юных совсем ещё лет,
покидает отчизну,
окунается в белизну,
улизнуть пытается,
но куда не ткнись –
дубы-колдуны,
любопытные сытые совы,
кружево крыльев
летучей мыши
да всё те же
дремучие камыши.
Неведомый томный зверь
плавно уносит валета
сквозь новую дверь пути,
к земле нагибаясь,
спешит он к тузу,
на ходу, теребя пожитки,
листья, чертя в своём теле прожилки,
кружат в потустороннем вальсе,
касаются темечка,
мячик, тело вальта огибая,
гибнет страх не дойти,
раствориться в этой
светлой кисельной дымке
рвётся она по швам,
оголяя червовую даму,
наклоняя длинную шею,
дама срывает
сочное тесто клевера,
кавалера на лугу заприметив

"Пой песню, пой свою песню, пой,
я оставляю тебя в покое", –
дрожа от утренней свежести,
шепчет лошадке ежик,
прыгая торопливо
в раскрывающийся цветок дня.

***
на окраине твоего города
в истоке свежего года
замирает ангел седой
свой покой разжигаешь
в щербатой лампадке
лодки бегут прочь
режут моря фольгу
под губную гармошку
высохших стариков
ракушку абажура качая
журчит твоя нежность впустую
в пустыню холмы иссушая
вычленяя из их
неровного тела
похоть кролика
и всё остальное
тотемное
темноте отдаваясь
апельсиновый
свежо-выжатый из
несбывшейся встречи песок
щедро льёт через край
бесплодность
внутренних чернозёмов
пьёшь помёт чая
ешь гумус конфет
а всё нет и нет
мелко дрожит лампадка
падкая к затуханию
хватая у темноты
бисер коротких гудков:
"ты", "ты", "ты"...
остроносые рыбы
мчат подальше от берега
унося в гладь фольги
седых стариков
уводит сквозняк
лепесток огонька
из жерла лампадки
влечёт закоулками улиц
лица как чётки считая
и не достигнув окраины
гасит

***
майский жук свой янтарный камушек
вписывает в слоги грушёвого дерева
делит его охапку пёстрых: «мама ищет Лену»
«пена морская темнее речной»
«мной захлебнись и откашляйся»
на «маму речную»,
«пена хлебает Лену»,
«море кашляет мной»
внедряется глубже
колупает лапкой шершавой
Ленино горло
из него выпуская наружу
«хлеб морской»
и
то ли «мамину тьму»
то ли «Ноево пенни»
видимо Лена тонка как пергамент
рвётся под натиском цепких крючочков
льёт под грушёвые корни
воду речную
жук утоляет свое нетерпенье
лишним движеньем
чёрные мускулы майского тела
плещутся в твёрдом овале
плена хитина
пена выходит из Лены
грозя мировым потопом
бредят в нём
тёмная мама
кашель песка
в равных долях
«треска» и «тоска»
лбом упираясь
в Ноя
с приступом кашля


ЭТЮДЫ МОЕГО ПОЛНОВОДЬЯ

***
мило быть пряным мальчиком в броской футболке
с длинными ногами почти от ушей
с упругой попкой
вешать на шею канабис из бронзы
и при этом считать, что траву курить – моветон
и пошлость
тело тогда моё
в эту бронзовую эпоху
плавно скользит вдоль домов на центральном проспекте
огибает клумб серые пепельницы
бросает редкие взгляды на пепел алого кружева
вонючих гераней с присохшими на краях листьями
город вводит в бёдра и плоский живот
инъекцию очаровательной формы причастности –
редкими мелкими пёстрыми лужами
на поверхности
на «поверхности» – в бронзовый век это
ключевое слово для мальчиков
оковы отчего дома – прутики ивы
полноценный обед – кока-кола
люди – касания
пальцами
ступнями
крыльями носа
висками
губы – сплошная роскошь –
пухлое мясо –
розовый гесперидий грейпфрута
но только сладкого
мечутся лица в колесе спортлото
преграждают путь и делают реверансы
а номер невыигрышный
и сам ты уже вонзённый зубами компостера
трамвайный билет
только что севшего пассажира
смотришь в себя
суммируешь цифры
ища дуальной схожести
в двух условных рядах
в правом нижнем углу
тонкой бумажки

***
я стройный смуглый курносый вьюноша
жую очень медленно
(запомнить пытаюсь усиленно
вкус гибридного сорта
абрикосовой сливы
(или
сливного абрикоса?))
Глеб уместившись на кончике покрывала
метит руками в воздух
пишет узоры пальцами
горбится
улыбается жёлтыми некрасивыми
кривыми зубами
взмахивает стрижкой-пажиком
сочиться рассказом про Андрея Белого
полон студня серебрянного века
весь как шкатулка –
перепуганный несуразный мальчик
лет тридцати семи
увесистый рот выпускает наружу
сонмы малознакомых имён и фактов:
этот влюблён в Марину,
эта лгала Ивану,
а Митя женился на Лене лишь потому,
что она похожа на Жору
бьются неистово об стекло
мелкие твари крылатые
кружат стремительной стаей над лампой
я стройный смуглый курносый вьюноша
медленно растворяю в себе драже
Глеба
за стенкой колотит чай его папа
мама кажется уважаемой женщиной
а просит сына не водить меня впредь
к ним в гости
(боится, что я аферист какой-то,
хочу поглумиться
над тонкой душевной плёночкой
теплицы, что она всю свою жизнь
аккуратненько ткала
уродуя чадо своё
превращая его
в архитипичного пидора
(того, что роняет слюнки на мальчиков
с жёлтым пушком над верхнею губкой)
у меня же уже колосится щетина
чёрные чёрточки чертят своё на щеках и скулах
в детстве кем только не был я:
цыганёнком, евреем, корейцем…
(вот, кстати, давеча
одна русая жёсткая девочка
затаив дыханье на лавочке
шепчет, что я португалец,
глупая)
я выпадаю из обоймы желаний Глеба
хотя он, как скажет потом Оксана:
«не был совсем Бред-Питтом,
и выбирать ему не приходиться».
а на часах уже заполночь
книги безбрежны в руках со-ведущего
затылком упершись в ковёр дремаю
над головою витает призрачный
высоколобый поэт Андрей Белый
Глеб ускользает в свои чертоги
матери прошептав напоследок:
«Мамуля, спокойной ночи»
падают где-то на даче
на землю спелые
гибридные формы
абрикосовой сливы
(или
сливного абрикоса)
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney