РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Надежда Антонова

КОЛЬЦА
22-05-2025 : ред. Сергей Круглов



     print    





БЕСПРИДАННИЦЫ

У моей нерожденной сестры есть муж и сын
Иногда я вижу во сне, как они всей семьей играют в мяч, танцуют или плавают в озере
Она старше меня на три года, похожа на маму, носит кольца на каждом пальце, светло улыбается
Я хочу прислать ей свои тексты, а она смеется: «Я же бесприданница. У меня нет ни телефона, ни ноутбука, ни почты, ни ватсапа, ни интернета. Придется тебе до меня доехать»
Я киваю, доеду, конечно же, а потом не выдерживаю: «Ты придумала уже себе имя?»
 
Когда-то я хотела спасти Ларису Огудалову
Ворваться в эту четырехчастную драму, представиться пятиюродной сестрой, купить билеты на пароход и бежать с ней, ничего не сказав напоследок 
Я бы увезла ее в кругосветное путешествие, на которое у меня тоже нет денег
Пусть лучше умрет где-нибудь от старости, чем от бездарной пули Карандышева
Под неодобрение Островского, Рязанова и Фаины Гримберг я бы поселила Ларису в романах Вирджинии Вулф, потому что у каждой женщины, если она старается писать, должна быть стипендия и отдельная комната
А у каждой бесприданницы обязательно должен быть свой текст



ИРМА


Ирма, не смей, перестань, отстань,
Cядь, встань, ну иди ко мне, да пошла ты.
Ирма выросла и дошла.
До Кубы, до США, водной воронкой до третьего этажа,
Девятиметровой волной свертывая живое,
Перемножая дома и торговые центры,
Превращая плюс в минус, деля неделимое,
Расплетая мокрые волосы, смывая соленые слезы.
Ирма, Ирма, не ставь красным на красное,
Ибо не ведают, всякое дыхание да хвалит,
Дай нам выдохнуть.


ИЗОЛЯЦИЯ

Все сидят дома, прилипнув к мониторам своих компьютеров.

Это весна 2020, Маугли.

Тучный, прикрытый пледом мужчина изображает Данаю Рембрандта.

Это культурная изоляция, Маугли.

У подъезда соседнего дома стоит полицейский и человек в белом защитном костюме.

Это ковид, Маугли.

На работе все подоконники заставлены горшками с растениями, и сейчас их некому поливать.

Это смерть, Маугли.

Смотрю онлайн-трансляцию праздничной службы из Храма Христа Спасителя. В чате под трансляцией кто-то кричит «Воистину», кто-то ищет жену, кто-то ругается матом.

Это скорбь, Маугли.

Пасхальная ночь похожа на одиночное бдение у лесного костра. На крашеной специями скорлупе куском темного шоколада аббревиатура ХВ.

Это вечность, Маугли.

Я ставлю горящую свечу на подоконник и долго смотрю в темноту. Через некоторое время в окнах дома напротив появляются маленькие огни.

Это милосердие, Маугли.

Читаю Часы Святой Пасхи, тропари и кондаки, похожие на стихотворения. У них терновый венец и кагорное послевкусие.

Это красота, Маугли.

Маугли поворачивается ко мне лицом и, оставляя винного цвета следы на ткани, разматывает набедренную повязку.

«Это любовь», — говорит он мне.

И я просыпаюсь.


КИТЕЖ

Когда я рассказываю на исповеди свои грехи: против Бога, против мужиков, против себя, мои слова окружают меня, и я хочу побыстрее выйти наружу
Я не знаю, пустят ли меня в рай, и возляжет ли мой лев с агнцем, но я верю, что где-то этот невозможный град Китеж все-таки есть
Там мой вечно живой папа ходит на рыбалку и играет в футбол со своим выжившим сыном
Салтанат Нукенова рассказывает клиенткам про векторные кольца и не имеет ничего общего с Бишимбаевым
Никто никого не взрывает и не расстреливает вечером 22 марта 2024 года в «Крокус Сити Холле»
Настасье Филипповне Барашковой шесть лет, она пухлощека и смешлива, любит пастилу и тульские пряники
И физрук Лев Николаевич не приглашает моих одноклассниц в подсобку
А еще там я никогда не пишу стихов

СОЦ-АРТ

Я люблю смотреть на взлетающие самолеты
Провожать их глазами, забывать белый след
Вырастать нёбом внутри на раз-два-три
Мычать какую-то детскую мятную песенку
Дайте же, дайте мне лестницу на небо
 
Говорят, пингвины с завистью смотрят на поднимающиеся вверх машины, похожие на их летающих предков, клюют воздух злыми ртами и, сраженные звуковой волной, валятся на спину, понимая, что никогда не оторвутся от своих тающих льдин
Самостоятельно встать они не могут, и чтобы земля Антарктиды не была усеяна мертвыми черно-белыми тушами, к ним спускаются ангелы в красных куртках
Ангелы ходят и переворачивают не умеющих летать птиц с резкими неприятными голосами, со смешными походками
Это было бы достойным сюжетом для работ Петра Кончаловского или Федора Решетникова
Только ничего этого нет: ни безутешных пингвинов (они прекрасно справляются), ни добрых переворачивателей
Мой текст вам наврал, и вы абсолютно зря потратили пятьдесят секунд вашей маленькой черно-белой жизни
 
А над нами снова летит самолет


ЧЕРНЫЙ КВАДРАТ

Отец как-то сказал: «Я всё замкнул на себе»
Когда стал банкротом, купил ящик водки, закрылся в квартире, пьяно ходил по комнате, втаптывал в пол советское прошлое
Иногда звонил мне, орал, что впереди всё темно, будущего нет
Просил к телефону мать, говорил, что надо было рожать еще одного ребенка, лучше мальчика, до сих пор жили бы вместе
Мать морщилась, махала рукой, пьяный, всё подряд собирает
 
Памятник из черного мрамора ему ставила тетка
Выбирала фотографию так, чтобы смотрел с упреком
Когда я приезжаю к нему на кладбище, долго хожу между холмиками, глазами ищу соседнюю могилу
Там стоит высокая деревянная жердь, поперечная перекладина отвалилась 
Недавно вдруг подумала, что надо было ставить крест
Надоели эти черные квадраты


ДОЧЕРИ

Пап, сколько можно мне сниться?
А он всё выспрашивает: «Что опять у тебя за приятель? Ходишь к нему, остаешься. Ему хоть верить-то можно? Чем вы там занимаетесь? С тех пор, как я умер, ты мне часто врешь»
И вдруг голосом диктора телевидения: «Историк по образованию, полиглот, выкапывал детские трупы, делал из девочек кукол, одевал в красивые платья, дарил украшения… Вот куда ты мой перстень дела? Люди всё в дом тащат, а ты — в рот»
Ты поругаться, говорю, пришел? Тебя вообще нету, ты умер
А он стоит, виноватый и маленький, а потом начинает плакать
 

Андрей Журбин сидит на больничной койке, слева Машенька, справа Даша, на подоконнике Юленька, за спиной Маришка, напротив Надюша
И все смотрят ласково, ручки тянут, кричат: «Папа, купи колечко»
А Вику закопал обратно, Вика была плохая, плакала и просилась к маме, как будто не понимала, что никого у нее больше нету, только вот ему и нужна
А разве плохо живут? Обуты, одеты, книжки читают, смотрят кино, чай без конфет пьют, чтобы зубки не портились
А если кто слово против скажет, папка того порежет, по стенке размажет, в обиду никого из своих не даст
В палате народу много, поэтому Андрей следит, а то вон эстет всё жалуется, говорит, что запах идет
Один раз кореец пристал, требовал, мол, убирай их отсюда, надоели, сидят тут повсюду, с вопросами лезут, сам выкопал — сам и тетёшкай своих матрешек
Андрей тогда согласился, завел детей — занимайся, песни пел им в тот вечер, театр теней руками показывал, играл в города, теоремы доказывал, отругал Аню и Сашу за то, что бусы не поделили
А на следующий день кореец подходит и говорит, что нет никаких дочек, всё бред и галлюцинация
Андрей как раз туфельки Эличке ремонтировал да прямо с шилом в руках и застыл
Поэт подошел, примирительно зашептал: «Я тоже не вижу, поэтому запинаюсь о них всё время»
Андрей соглашаться больше не стал, Ксюшу с коленей снял, иди, погуляй, детка, выпрямился и корейцу нокаут в печень
Налетели принудчики, медсестра Настя галоперидолом всех убаюкала, Андрей долго лежал привязанный, сквозь натужный сон звал разбежавшихся дочерей
__________
 
Бог берет его на руки, Андрей отбивается, как мертвая девочка Вика, кричит: «Уходи, ты плохой, ты от меня отказался»
Но Бог кладет свою солнечную ладонь на прокаженную Андрееву душу, пишет вечный рецепт на два небесных абзаца и думает, что трифтазин надо бы увеличить до сорока


ОРФЕЙ

Каждый хоть раз в жизни оглядывался на свою смерть
Вот и мой отец тоже
Только она всё равно его потом догнала, ударила, как зюзинская кровавая Маша, ножом в печень, сбросила в небесный коллектор и равнодушно зевнула
А ведь когда-то не обратил бы на такую внимания
Баб, что ли, мало
Хотя после развода он на всех обращал, презервативы держал в верхнем ящике шкафа, много пил, женщин своих вряд ли запоминал, три раза становился банкротом, ругал маму
Иногда вспоминаю, как зашла к нему, не предупредив: в прихожей розовые босоножки, он пьяно пятится, не пускает дальше и говорит: «Надя, нет, не надо»
А мне до сих пор слышится: «Надя, выведи меня из этого ада»
 
Никогда не видела своего Орфея
То ли поет где-то в другом месте, то ли утонул в Стиксе, может, Церберу не понравился или стал банкротом
Но мне всё еще снится, как лежит кто-то рядом, сильный и мускусный, жарко дышит в мой линялый затылок
Каждый раз думаю, что надо бы повернуться, и не чувствую ничего
 
Вы кровь сдавали?
Я притворяюсь другом детства, крепко держу себя за руку и, не оборачиваясь, голосом отца спрашиваю: «Идешь?»
Оказывается, сахар, попадая в мой организм, ершится, как злой подросток, не может договориться с еле заметной мембраной, не хочет идти в клетки, заквашивает мне кровь
Теперь даже мои тексты пахнут чем-то навязчиво-сладким, и мне хочется впиться зубами в их морфемно-зефирную мякоть, набрать полный рот этих необработанных инсулином финиковых фонем 
А потом наесться суффиксами и приставками, обнять тень Орфея и выбросить, наконец, эти чужие босоножки



КОЛЬЦА

Обруч вращается раз
Обруч вращается два
Обруч вращается три
(Фигура вращения родись учись женись роди умри)

Первое кольцо, которое я почувствовала, была шейка маминой матки
Некоторые мои братья и сестры, вошедшие через каплевидное жало кюретки в Царствие Небесное, как верблюды через игольные уши, этого кольца так и не получили
Я счастливый человек, но иногда мне снится, что меня зовут Варраван, старый психопат и макиавеллист
А они машут мне со своих белых высот, кричат: «Когда будешь у нас, заходи»
И я не знаю, чем угостить нерожденных младенцев, у меня ничего нет, я обижаюсь на них, плачу и просыпаюсь

Второе кольцо (точнее, кольца) вместе с Олимпийским Мишкой – он на год младше меня –подарила мне бабушка
Кольца символизируют единство спортсменов всех пяти континентов
Наверное, поэтому на уроках физкультуры я всегда пробегала только половину положенного круга и ни разу не смогла залезть наверх по висящему мертвым удавом канату
Я представляла, как он вдруг изовьется, нежно по-питоньи обхватит меня и поднимет под потолок
Папа говорил, что у нашего физрука олимпийское терпение, а мы любили смотреть, как он приглашает в подсобку лучших учениц
Они умели лазить и по канату, и по шесту, перепрыгивали через козла, не застревая на нем промежностью, как я
Жена физрука, работавшая в нашей школе учителем рисования, всё понимала – он просто любил свой предмет 

Третье кольцо ты мне так и не подарил
Я купила его сама и до сих пор покупаю себе кольца, чтобы не носить
Они лежат в круглой красной шкатулке, похожие на ошейники невидимых карликовых алабаев
Любому пришедшему мужчине я говорю: «Без колец»
Моим собакам не нравятся чужие

Четвертое кольцо я нашла и оставила в квартире номер восемь по забытому адресу – я снимала там комнату
В квартире жила кошка с детскими зелеными глазами и некошачьим диагнозом
Один из жильцов купил ей собачий шипастый круг для прорезывания зубов, кошка иногда с ним играла, а потом забрасывала куда-нибудь и уходила
Я называла ее девочкой, поила молоком, вычесывала подшерсток, заставляла глотать таблетки, закидывая их ей в рот и держа руками челюсти
Она умерла от рака, а круг еще долго пылился в коридоре за обувницей, покрывался одинокой жизнью
 
А Москва сжимала у меня на шее свои кольца, извивалась анакондой, кричала в припадке оргазмической ярости: «Еще, глубже, больше»
И я уже не чувствовала своего тела, своих набитых кулаков, полных любовного бессилия и прелой жизненной истомы
Дорогая моя фея Москва, инфернальная красавица-извращенка, опытная бэдээсэмщица, жрица моих текстовых оргий
Я, повелитель своих колец (так и не дочитала Толкиена), не делала и не сделаю ни одного аборта, всегда буду любить тебя, своих родителей, старого Олимпийского медведя, мертвую кошку и несбывшегося мужика
И даже блудливого физрука я тоже буду любить
Я, старый психопат Варраван, подлый и ускользающий, как падающий с детской толстой задницы обруч, буду продолжать вращаться, пока Тот, кто запустил меня в это земное круговерчение, не позволит мне забраться по небесному канату, перепрыгнуть через призрачного похотливого козла, встретиться со своим заблудившимся воздушным змеем
И тогда я наконец почувствую себя достойной пахнущей пыльными мячами подсобки
И мой круг навсегда замкнется
Это и будет мое последнее кольцо     

 




     print    

b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h







πτ 18+
(ɔ) 1999–2025 Полутона

              


Поддержать проект:
Юmoney | Тбанк