РАБОЧИЙ СТОЛ
СПИСОК АВТОРОВАлексей Чудиновских
город в кастрюле кипящего тела
01-06-2022 : редактор - Владимир Коркунов
* * *
До тебя существовала только кровь на асфальте,
потом из неё родилась одна твоя рука.
Её пальцы служили приманкой для рыбы,
которой мы питались. Так и жили с тобой. Жаркое солнце,
высосанное из неба, лежало плевком на земле.
Мы медлили. Вдоль дельты Венеры. Читали стихи о еде.
Смотрели, как пчёлам раскрывается соевое мясо,
как десертная ложка говяжьего языка
пятится пахом по краю тарелки.
И рядом во времени ресница ребёнка
плывёт на берёзовой ветке. И небо
сегодня и навсегда не успело
спрятать голову в земле — как раздавленное
животное, лежит на дороге.
Цель не открытых консервов —
за всем наблюдать, — так ты сказала.
Здесь масло сбивается по́том осанки Саломеи,
здесь принято быть самим пространством
и вовремя произносить слова. Любое затишье
себе присваивает ветер. И самые избитые фразы,
пережившие своих хозяев,
подходят, если их произносить с сарказмом.
Чтобы продолжать жить.
Впрочем, нас никогда и не было. Это всё —
наше желание увидеть прошлое время,
рассмотреть в себе других.
Пожалуйста, посторожи моё настоящее,
а я вернусь к тебе, полон энтузиазма и знаний
игральных зеркал. Мы вытянем карту музыкального жанра,
и кровью на губах представим
расправленное тело закатившейся в горло слезе, —
так, ты сказала, рождается смерть и молчание —
прописные условия жизни, одной тебе понятные.
* * *
одно время я не различал
собственный дом и мёртвое
тело на кухне из кошмарного сна
моей подруги — неподвижные оба
сломанные рёбра зрачков
её сновидения — это хлопья
чёрного запаха трёхцветного пепла
и разговора с собакой без языка и ушей
если фиалку поджечь её гематомой
и бросить в окно — как фотовспышку
соседнее время перевернёт на живот
город в кастрюле кипящего тела
* * *
Горы гнали облако прочь. Быстрое тело твоё,
тишина — седовласый сон предков, глаза художника,
смешанные с яичным желтком, — обглодала
до щёток ментоловых зубов
Ариадна. Ты почерпнула нужду.
Что скорлупа межкомнатного ореха,
твой город рождения. Руины угольного черепа.
В коконе сказочной стрекозы, Ариадна, созрел
указательный локон волос, завёрнутый
в тишину ладони. И я подозревал себя
в том, что сдержать не смогу
желание твоей зубной боли.
Скажите горы в исполнении слов, скажи осока
и солнечный язык ручья, когда наступит
день, отказавшийся практиковать время. Пейзаж
без видимого зрения. Только ты и бесконечная
скорость рождения смерти.
* * *
снится, что я стою в очереди
за собственным сном — на самом краю дыхания
сидит и ногами болтает моя голова
которой приснилось завтра
что в мире не осталось
сновидений — последнее закончится
на мне, поэтому я не решаюсь
проснуться, чтобы
оставить в живых этот сон
для тех, кто ещё надеется
дождаться собственной очереди — и присниться
кому-то из любимых и дорогих
кто давно их не видел
* * *
Вопреки тошноте и подобию суицида,
её новое горло глухо застёгнуто трезвой рукой
партнёра. Я появилась из тюбика белых клыков —
смолистая печень, применяя свои границы
против себя, была без памяти влюблена в язык
под моей вспотевшей кожей. Уязвимая
инициативой, её органика стремилась вообразить
реальность. Я просыпалась во сне — едким дымом
в её чёрных глазах, и пыталась представить,
как она не сможет жить. Бесформенно,
прибегая к инерции. И бесцельно. Я очень надеюсь,
что она не вернётся в настоящее, где осуждали
её отвращение и пессимизм — в одиночество,
к своим изуродованным телу и органам.
* * *
жизнь ближе, чем город, где
ты живёшь — и всё не напрасно
и нынешнее время года
так тебе к лицу — банальные слова
не сказанные прямо — у меня в памяти
твой бисерный голос — пространство
за спиной времени — обнажённое
увеличительное стекло ветра
помогает рассмотреть сомнение
в собственной ценности — жизнь
которая нас разлучит — за твоим силуэтом
каплями по зебре — к нам подходит
лето — и это всё мы
надолго запомним, если
каждый из нас будет жить
ты и я — ближе к жизни, чем
нам ежедневно кажется
* * *
В прошлом, на месте, где мы с тобой сидим
возвышался храм. Сломанные пальцы
смеющегося музыканта беззвучно
лежали при входе — беспозвоночной
метафорой клавиш. Сейчас, если автор
повернётся к нам в профиль, мы с тобой
в пасторальном верлибре превратимся
в насекомую тишину. В отверстиях ветра —
элегия пчёл и указующий жест
ветки. Как вышло, что ещё никто
не обратил внимание на прекрасную
музыку, оставленную нам в наследство.
Земля, на которой, прерывая молчание,
мы слушаем голос друг друга, сохранила
песни труверов, крестовые походы
детей — и сияние в твоих глазах,
что никогда не повторится. Этот
взгляд станет фундаментом
для чего-то большого. Для оперы
или «Новой жизни». Но пока что
к тебе на шею взобрался муравей —
и в радости слёз заискрился лучом,
через иголки гаснущего солнца.
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah
πτ
18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона
(ↄ) 1999–2024 Полутона
Поддержать проект
Юmoney