РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Александр Мурашов

Нотгельды

10-06-2013 : редактор - Женя Риц





СТАЛАКТИТЫ

Знаешь, что на высоте, в темноте сосцы сталактитов по тончайшей пленке в день наращивают костоломную леденистую каплю, которая всё тяжелее над твоей головой
Знаешь, что взмах крыла минующей на высоте летучей мыши, или рыбы, или жабы ненароком отправляет в окрестный воздух колебание, подгоняющее каплю
Ты знаешь это своими корнями волос, своими волосами. Вернее, знают это они – волос коренья, волосы, знают, что камень, бьющийся о поверхность воды, пронизывается болью удара, такая боль, что кажется – он расколется изнутри, а он подскакивает отчаянно. Но ты предвкушаешь знанье корней волос, и это страшней темноты, если б она и была, в пещере полумрак фосфоресцирующий холодный
Всякий раз, когда я думаю о встрече с вестником, я оказываюсь в пещере – или все вокруг становится ею. Сны мои неподвижны, а я предвкушаю знанье корней волос о том, что капля упадет, и значит, это не сон
Волосы можно отрезать, волосы это не ты. Содрать со своей черепной полусферы скальп и заменить на чужую кожу возможно. Но камню, пронзенному болью удара, подскочившему, словно ошпаренный, вверх, представляется, что полет в сияющий воздух продлится века и века. И ждешь, пока в темноте сосцы сталактитов день за днем по тончайшей пленке накапливают капли вес


КРЕСТ

На жизненных извилистых путях я часто встречал покосившийся крест деревянный, с двускатной кровелькой от дождя и кружевом голубовато-бледным лишайника, посреди полыни и пижмы и лопухов, таких огромных, что в них с головою звук любой завернется
Иногда я находил у подножья его предметы, пачку «беломора» с одной папиросой, или пустую жестянку из-под «джин-тоника», или без обложки грязную, мокрую книгу – сказки каких-то первобытных народов, или коровий череп, или зонт, раскрывающийся в обе стороны
Я задумался об этих предметах, пытаясь угадать их значенье, но никогда не угадывал с достоверностью
Кажется, там заросли бесплодным зелием обшарпанные обломки старых церковных стен
Я говорил, что событие, завершенное в неизрекаемой вечности, не противоречит его же непредсказуемому историческому реализации или даже нереализации, равно потенциально бесконечным. Я говорил, что отвлеченные формы геометрических тел, числовых соотношений и частных видов не выводятся разумом из явного, а сами – плод привычки и школы. Всё это было не то
И, кроме прочего, там не было могилы, под этим крестом, чем оправдывалось бы само его наличие, где облаков перелетные чащи трубят
Наконец я понял, что этот крест ожидает меня, вернее – мое оцепеневшее, распадающееся еще незримо тело, которое зароют под ним, но значенье предметов от этой догадки все же для меня не прояснилось


НУМИЗМАТИКА

За пределами этого антимира, совпадающего мгновенно и случайно с мировым как таковым – неизвестность, Тюмень и темень
Я настойчиво курю, но понятнее не становится, в голове развели мосты, как в Санкт-Петербурге
Какое-то подвижное вещество течет наперерез путям проводимости мысли, волочит куски неподвижного вещества – обдающий холодом, грязный ладожский лед
География вывесила на стенах вагончиков схемы разделки своего дородного тела
Младшие принцы династических шахмат, они охотятся за белым зверем моей – в данной действительности разумно воспринимаемой как моя – примагенитурой
Метро затапливает чечевичная похлебка всеобщего скромного благоденствия. Но я не езжу в метро
Кригсгельды, или нотгельды, это монеты из чернеющего, дешевого цинка, их били города германской империи по ходу поражения в первой империалистической
Такова судьба всего сугубо частного – оно возникает по необходимости в многосоставной и проигрышной борьбе величин
И чернеет, и выходит из обмена, когда воцаряется некое подобье порядка, некий антимир мгновенно и случайно совпадает с мировым как таковым и обмирает
Замирает вне времени и простора на грубый сегмент бесконечности всех происходящих развитий, исчисляемой отвлеченным временем
При котором, увы, только и заверяется общим количественным колоритом порядковое значение первородства


ПОСЕТИТЕЛЬ

Мои глаза – опустевшие могилы: когда-то в них лежали, как бледные бедные подводные стебли, дорогие покойники, загромождая обзор
Они разлагались в стремительных впадинах глаз, причиняя страданья мне, и я старался плакать, иногда получалось. Но они распались, и даже кости их истончились, словно воск на огне, истлели, развеялись прахом, прах по частице я выплакал, словно песчинку за песчинкой кирпич из легких. Поэтому я иногда замечаю, что долго смотрю на кого-то глазами цвета воды: могилы, помимо воли моей, ожидают новых постояльцев
Ты видишь сквозь меня тумана клочья?
Мои уши плотно заложены, словно ватой пальцев, мягких, нежных, обволакивающих голосами из прошлого, облаками, плывущими из яблоневых садов прошлого на головокружительной высоте, затеняя полмира, и оттого я плохо понимаю то, что говорят сейчас. Поэтому я часто соглашаюсь или коротко говорю, без объяснений: нет
Ты слышишь сквозь меня шорох ночного леса?
Мое сердце - раковинообразная пепельница, в которой я тушил сигареты, каждую из них закуривши нетерпеливо после того, как вдыхал ее ободряющий, резвый дым с трепетом наслаждения. Но теперь я стал быстро уставать от чувств, сигарета – сразу приедаться, и все длиннее и длиннее бычки, заткнутые в мое сердце
Ты чувствуешь нажим руки своей, гасящей житан о сердце мое?


ЖИЗНЬ ВО ВРЕМЯ НАВОДНЕНИЯ

В комнате было воды по середину голени – холодные водяные сапоги.
Собака окончательно поселилась с нами на острове кровати и скулила, я относил ее в ванную, там на дне продолговатой купальной лохани мы ежеутренне насыпали песок для нее, а выбрасывали его за окно.
Прибивало водою листы бумаги. На одном мы разглядели: «…ведь любовь – привилегия слабых. Разными путями она проползает в душу и опутывает клейкими тенетами все порывы, всякое отторжение. Красота вызывает зависть у M., и M. начинает любить красоту, чтобы не терзаться бессильной злобой, видя ее. Любовь порождена подавленной завистью… сделать его своим безусловным имуществом и…» - дальше размытые буквы уже не читались
На другом написано: «Я заметил, что в самом большом из каменьев, что украшали перстни на ее руке, двигались крошечные двуногие существа, наверное – механические, у них были свои города, дороги, реки, и деревеньки, и кладбища, и…»
И быстрый, женский почерк: «Ты спрашиваешь: почему?
Однажды я поехала в усадьбу к моему другу, можно сказать – кавалеру. Было пасмурно и тепловато. Я увидела яркое сочное пятно очень красивого под грозовыми тучами зеленого поля и спросила: «Что это за поле?» – «Оно засеяно горохом», - ответил мой кавалер. И стало невероятно тоскливо. Словно вся моя жизнь засеяна горохом
Один человек говорил: «Представь, как слепые входят в лабиринт из стекла. Они раздражаются, бьют палками, стекло раскалывается, режет их по телу». Понимаешь? Вы, мужчины, - слепые в лабиринте из стекла», - на этом листе напачкано было мокрым рыжеватым калом
И покуда какая-то серая, липкая взвесь наполняла воздух под размокшим и обрюзгшим небом, над размокшей землей, пошедшей грязью и жижей; под небом скорее туманным, оседающем моросью, чем таким, какое накануне ливня, и морось сквозь воздух удивительно гнилостно-тусклый, - мы продолжали вылавливать эти листы
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney