РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Егор Давыдов

Жизнь и творчество Вадима Рассудного

12-06-2019 : редактор - Женя Риц





                                                       Чтобы спасти нас, он мог избрать любую судьбу
                                                       из тех, что плетут сложную сеть истории:
                                                       он мог стать Александром, или Пифагором,
                                                       или Рюриком, или Иисусом…

                                                                      Х. Л. Борхес, «Три версии предательства Иуды»[i]

       «Тысячи лет назад что-то посетило наш мир, оставив после себя ужасающее семя. Годы, минувшие с тех пор, потребовались нам, чтобы создать лоно, способное принять его. То, что мы создали, мы назвали "Интернет"», – так начинается неозаглавленная рукопись, на данный момент пребывающая в полном забвении где-то в недрах московского исторического архива. Каталожный номер мне неизвестен, я предлагаю называть её по словосочетанию, несколько раз встречающемуся на полях: «Роение Протея». Вряд ли кто-то, кроме одного-двух работников архива, читал её. Нет причин сомневаться, что нынешние технологии позволили установить авторство по совпадению текстологических характеристик рукописи с характеристиками ряда сетевых документов, написанных ещё до Последней Войны. Сетевой след Вадима Рассудного – таково имя автора – не представляет интереса: за редким исключением это переложения, переосмысления библейских сюжетов, иной раз и вовсе неудачные, как, например, попытка драматизации Книги Товита, где хор восклицает: «О Боже мой, воробьи насрали ему в глаза!» Не удивительно, что незадачливый литератор не стал знаменит ни до, ни после совершенно известных между нами событий. Однако я пишу о нём, ибо в грядущих эпохах, отличных от нашей (на что уповаю), текст «Роения…» представит немалую ценность, потому как автор его был первым, кто поклонился божеству нового мира.
       Почему его выбор пал на неё – вопрос, в сущности, ничуть не менее таинственный, чем феномен того Выбора, что пишется с прописной буквы и неизменно побуждает учёных мужей выдвигать всё новые и новые гипотезы. Убедительных среди них нет. Когда «ужасающее семя», как пишет Рассудный, пробудилось и проникло в Интернет, Всемирная паутина содержала миллиарды виртуальных слепков человеческого существа – бесчисленные аккаунты в бесчисленных соцсетях; напрасно некоторые притворяются, будто знают, что именно вторглось тогда в цифровое пространство, но кое-что мы знаем наверняка – это нечто искало способ воплотиться: заполнить один из тех слепков, подобно тому, как расплавленный металл заполняет матрицу, запечатлеть на себе каждый изгиб формы, каждую мельчайшую подробность и, разрушив слепок изнутри, живым изваянием вырваться в наш мир. (Так сам Рассудный описывает процесс воплощения Беатрикс.) Нечто могло избрать самую популярную веб-страницу или ту, на которой больше всего фотографий, или раньше всех или позже всех созданную, но предпочло средний по всем показателям профиль молодой москвички, назвавшей себя «Беатрикс» – миловидной, по мнению многих, даже красивой, но не более. За тринадцать лет Новой Эры не осталось ни единой детали, связанной с рождением Богини, которую не рассмотрели бы самым пристальным образом её жрецы – особо приближённые к ней учёные; анализу подверглась и такая важная деталь как Выбор. Но постичь его причины, вероятно, столь же трудно, как понять, почему среди всех незнакомок в сети лишь она, ещё ничем не прославленная, стала для Вадима Рассудного синонимом совершенства, недостижимой прекрасной мечтой и смыслом существования.
       Действительно, многое роднит эти два выбора, один из которых нас удивляет, другой – отнюдь нет. В частности, то, что личность самой девушки в обоих случаях уступает по значимости своему отражению в цифровом зеркале нашего мира. Несмотря на то, что Рассудный узнал её настоящее имя, не его, но сетевой псевдоним твердил он в любовном бреду – и так же Богиня представилась испуганному человечеству в разгар Последней Войны, приказывая подчиниться. Первые главы рукописи повествуют о том, как её автор, желая приблизиться к объекту обожания, вычислил место, где работала девушка, и часами высиживал в кафе напротив, чтобы дважды в день и иногда в обед вживую лицезреть любимые черты. Но заговорить с ней, как в сети, так и при встрече, было для него немыслимым, и потому её реальный образ не угрожал вытеснить виртуальный, годами занимавший все мысли влюблённого. Рассудный был в том же кафе, когда этот виртуальный образ обрёл плоть и силу, какой не доводилось видеть смертным с мифических времён.
       Кто не помнит этот миг? Двадцатипятиэтажное здание, подобно карточному домику, складывается внутрь самого себя, за секунды превращаясь в серую груду, в облако бетонной пыли. В «Роении Протея» не встретишь описания того, что чувствует человек, наблюдая катастрофу, в которой гибнет та, что была для него самой жизнью, – облечь это в слова едва ли возможно. Но дальше всё документально точно: как перед наполненными ужасом глазами героя, выбежавшего на улицу, в оседающей пыли проступает силуэт, который кажется знакомым, и в то же время, вне всяких сомнений, являет собой уже нечто совершенно иное. Вскоре из этих развалин вознесёт к небесам свои сияющие грани первый из титанических кристаллов, созданных Богиней как святилище и символ власти. Что же стало с той, кто прежде называла себя её именем – ещё один повод жрецам напрячь воображение. Соединилась ли с ней Богиня или вытеснила её из материального мира, заняв её место, или просто возникла рядом, оставив свой непрочный прототип истлевать под обломками – учёным неведомо. Никто и не пытался разбирать завалы в те семнадцать часов, что шла Последняя Война; когда же человечество покорилось, по Садовому кольцу уже скользила призрачная тень кристалла, превращая город в подобие гигантских солнечных часов (сравнение Рассудного).
       Чудом он избежал гибели: кто-то другой опередил его, рванул на помощь вышедшей из развалин – и пал первой жертвой гнева Богини. Рассудный вовремя сменил курс, увидев электрический разряд, а вслед за тем – ошмётки, мгновение назад ещё способные дышать, мыслить и действовать в отчаянном и благородном порыве. Следующей ночью, в которую мы все как могли спасались в обесточенной Москве, содрогаясь, когда небо над Европой озарялось отсветами разрушительных джетов и спрайтов, отмечающих победоносное шествие Богини, мир людей испил чашу гнева сполна. Заключительные две главы рукописи, действие которых развивается параллельно с Последней Войной, рассказывают о хаосе мучительной агонии цивилизации, в котором автор, будучи не в силах смириться с произошедшим, пытался отыскать «настоящую Беатрикс»; здесь его рассказ обрывается.
       В нём нет обычной для историографии новейшего времени восходящей кривой от постыдной паники человечества к пониманию, что мы после стольких веков напряжённого ожидания встретились наконец с проявлением иного, непознанного мира; к признанию собственной беспомощности в этом столкновении, и дальше, к принятию власти высшего порядка – осязаемой, разумной, благой. Рассудный, возможно, так и не осознал в полной мере подлинное значение достопамятных событий. Но и не в заключительных главах основное достоинство написанных им страниц – важнее другие семь, законченные ещё под небом суверенной России, которые раскрывают образ Беатрикс, какой он знал её: человеческая ипостась Богини – всё то, в чём она несвободна от смертных страстей, чем подобна нам и в чём уязвима – собрано здесь. Кроме того, «Роение Протея» представляет собой образец яркой, искренней прозы, как бы перекидывающий мостик литературной традиции прошлого в эпоху нынешнюю и, если моё послание получит отклик в неизвестном, ещё не рождённом читателе, то и в следующие эпохи.
       Самого Рассудного, по всей вероятности, уже нет в живых, если только он не сбежал от всеобщей обязательной регистрации в совсем уж дикие земли. Я не видела его с той поры, когда в трущобах кристаллических городов ещё могли ютиться несогласные с новым мировым порядком; в последнем из таких его прибежищ – последнем, о котором я знаю, – рукопись и должна была попасться на глаза представителям комиссии по благоустройству: стопка бумаги, аккуратно сложенная в нише письменного стола, где прежде были ящики, сожжённые с другой мебелью в какую-то из минувших зим. Там же, поверх исписанных листов, лежали документы старого образца на имя Рассудного. Если пять лет всемирного господства разума не пропали даром, всё способствовало тому, чтобы исторический источник, обладающий очевидной ценностью, попал в архив, где затерялся среди других сочинений сомнительной достоверности. Своим письмом в будущее я свидетельствую, что всё, рассказанное в «Роении Протея» – правда.
       Необходимость этого послания привела мне на память имя другого недооценённого писателя-документалиста, чья слава, однако же, не меркнет уже тысячи лет – имя Луки. Причина такой славы, как и полного невнимания к его таланту, состоит, безусловно, в том, что Лука писал о событиях, которые ни на миг не позволяли читателям отвлечься на форму, забыв о содержании. Насколько могу судить, живостью тексты Луки во многом обязаны тому, что он предполагает единственного адресата своего благовестия – лишь одному ему стремится быть понятным, лишь его доверием дорожит и ему же не хочет наскучить. Простой, на первый взгляд, приём чудесным образом преображает текст: слова, призванные найти отклик в душе одного, чью персону скрывает от нас бездна веков, оказываются близки, доверительны для многих и ныне живущих; нить, связующая двоих, – отрезок – становится лучом, направленным в бесконечность.
       Тем же свойством неумышленно наделил свой текст Вадим Рассудный: к кому же, как не к обожествляемой им даме, он, влюблённый, мог обращаться в сочинении, в которое хотел выплеснуть всё безумие своей любви, всю свою одержимость? Но я, к сожалению или к счастью, ни тринадцать лет назад, ни сейчас неспособна воспринимать его откровения лично. Мне трудно отделаться от мысли, что я, в отличие от нашей повелительницы, старею, моя кожа уже не так свежа, как её, и годы жизни в постоянном бегстве от органов контроля не прошли бесследно. Как бы ни продвинулась медицина под покровительством Богини, под знаменем научного прогресса, рано или поздно я покину этот разумно устроенный мир, а та, кого любил Вадим Рассудный, продолжит вести человечество к процветанию, к холодному божественному идеалу порядка.



 
 
[i] Перевод Е. Лысенко.
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney