РАБОЧИЙ СТОЛ
СПИСОК АВТОРОВНаталия Черных
вполголоса
28-06-2011 : редактор - Екатерина Завершнева
К *
НЕ ЖЕНСКАЯ ОДА
При сорока постыдно о любви писать, а не писать не выйдет.
Зову сухой цветок - он зёрна в сердце видит.
К началу, прочь. Объевшись переспелого плода, он горевал,
так долго, что казалось — изойдёт как ладан на огне,
дымит пожарником — дышать здесь нечем.
Кудлатая краса его - та горечь не курила,
вот если анашу, как все.
Он горький запорожец,
раздул как печь беду, а сердце жгло —
меня прожгло.
Черна теперь,
с наследством проклятой весталки не разобраться.
Волненье стиркою вручную. Стрижка по болезни,
внахлёст его скорбей и бед.
Жизнь по любви — но нежеланной:
прохладное вино бесчувственной свободы.
Увы мне, господине,
уж верно не - кому внахлёст
идут все мои беды, скорби и обиды,
кто весь вразлом, идёт весенний лёд,
кто выжжен весь, белей Ферганской школы.
Не то любовь, что взять руками и нести, а то, навстречу.
Ему ведь снится женщина. Прозрачна, милосердна и нежна,
она ему сестра, она ему жена — другой не будет. Это ведь его Юнона.
Отчасти лишь похожа на весталку.
И нет ей имени, и нет ей тела, нет.
А он тоскует вновь -
и с телом, и без тела
нежданной, милой и такой чужой.
ЧУВСТВЕННАЯ ЭЛЕГИЯ
Петь то, что нелюбима - не унижает,
все сплетни - пыль.
Но горяча рука, а рот горит,
всё тело тонет: в роскоши, в болезни.
Мне стыдно петь о Боге,
но трижды ложь мне петь о человеке.
Ни Бога, человека и ни звёзд - так что же ты.
И Бог, и звёзды, и предмет любимый.
Так Афродита Хроносу противостоит,
Так Артемида приемлет дары Ипполита,
так гибнет Актеон.
Всё вполовину здесь, а как иначе:
ведь должен быть сквозняк и плотский голод:
стихи в шелках и сытости нелепы.
Впрочем, поэт всегда во всём нелеп.
Что ж, не целуй, ведь рот мой сух и горек.
Не спи со мной; испарина ночная на мне - как влага на луне.
Ведь не стихи, а чувственность растёт из сора,
она бессонных озарений свет,
она исчадье лёгких вдохновений.
Стихи как воск для неги.
Нега без стихов вольна,
а вот стихи без неги как монахи.
Не говорю: стихи есть всё.
Порывы бурь и звёзды - ложь, однако
как скоро вянет нега без стихов,
а в кельях у стихов увянет время.
НЕЖНАЯ ОДА
Бездетные особенно нежны, а нелюбимые особенно заботливы
из нас, что с птицами. Печали держат мир, они неповоротливы,
вот потому с титлом ритмическим пишу,
а к рифме прикоснуться трудно.
В дыхании судьбы порой отливы:
беда приносит и выносит судно,
вдоль по хребту, по струнам: шу-шу-шу.
Бездетность мне дана как бабье лето,
а нелюбимость вылита вареньем:
антоновка, почти желе, да на меду
гречишном;
но я стара, чтобы писать про лето.
А что не спишь, не ешь — какие доктора,
по яблоку наутро, веки пухнут, вий домашний,
все волосы дождём, не важно как. Купаний ароматных,
мне в баню ведь нельзя, лишь пакибытия,
ну, а туда пока не пустят, ведь грешна ты, мать, —
душа желает.
У разума нет чутья,
как у костей. Прыжкам их многократным
завидует и девочка с косой. Одна лишь нежность
порою волчий подымает вой.
Не надо ей витиеватых слов,
она все запахи и звуки примиряет,
она несёт беспечный свой улов,
проходит долгожданными дверями:
ну здравствуй, милая. Ведь это ты,
прости, я женское лицо осколком обронила,
входи, есть будешь — у меня чернила.
О, много благодарна ей. Она как не моя,
бездетности отрада золотая.
Растения всё выше вырастают,
не видно их вершин, алеют глаз края.
РВАНИНА
(ода одежде)
Городская равнина тонка и дрожит,
воздух вьётся, комар в нём жужжит: ты пусти на порожек,
сонм восточных улыбок вертится, за шиворот сыплются холода крошки.
Бытие в меховых бороздах. Нечаянно тёплые листья и руки.
Выношу за пакетом пакет; всё приличные вещи,
кладу возле короба у тротуарной излуки.
Яблочный привкус вещий:
чистая падалица.
Такую нашла, возвращаясь от ранней обедни,
кисла и мила, съели всю, и ты допил коньяк, как у Галича,
не вовсе приятный мне знак, а поди.
О увы как в пустыне мне жить человечьей!
Но живу, и счастливо живу, человек при купеле овечьей.
Выношу на помойку рванину. Скоро ей устелить всю, в оврагах,
отрадненскую ладонь — и останется дворницкой дочке носить.
Не в том тяжба: ведь очень уж хочется пить,
живоречной воды, из Малинников или Жиздры,
чей глазок из Амвросиева смотрит колодца.
Город жив, и я в нём, город мне остаётся,
ты в избытке его даровал.
Рождество Богоматери — и горьких духов карнавал,
что пугают словами глаза. Не лохмотья, а егоза,
не лохмотья, всего лишь рванина —
судьбоносна и неопалима.
ОДА ВОДЕ
Мама сказала, что первой уйдёт от земли вода -
но где же земля
пыль для хожденья по воздуху
жажда о жажда
прекрасна
алканье Пасхи Господней
вот мне вода, вот и пить:
сильно на руки,
омыть лик и тело,
а чувство, как струи текут внутрь
и там омывают всё чрево
на то и светило - жечь и палить,
на то и беда - набегать и гнести
на то и жажда - смять дорогое лицо
но влагой расправив занявшийся лик,
заструиться по ранней прохладной дороге
в ещё не спалённые цветущие веси -
но там в ожидании чаши
ноет кость как на кресте
и огонь возвращается
солнце
как без тебя
не я о воде, а она обо мне
вот и дом понемногу
не нужен и дом
всей пищи - с ладонь
ни хранить, ни готовить
а плотей пасхальных взято волокно
для возобновления сил
а вода не уходит пока
здравствуй, влага!
пить, пить, пить,
умываться - напейтесь, глаза
вся вода здесь сродни благодати
...
ОДА ОДРУ
Обручнику милому, которого мне не покинуть, вовеки,
ни нынче, ни когда-либо в маленьком прошлом.
Я тебя украшала цветами Египта,
руки мои, слуги, служили без мысли о ропоте.
Один ты не тяготишь, хоть и жжёшь временами.
Ты воздушное облако, ты мои крылья.
Ты моё одиночество.
О если б тебе дана была власть усыплять меня,
только коснусь головой изголовья.
При исходе из окаянства плотского,
благословенных телесных трудов
ты меня встретишь.
Лишь печалит, что все наряды твои
нищим останутся.
Белые простыни,
что не узнают воды и мыла,
мне предложит мой гроб.
А пока ты пахнешь землёю, под которой мне время лежать.
Вокруг развивается коло вещей, колесо бытия.
Ты как длинная точка нечаянной в этом кругу передышки.
Не забывай меня, помни тепло моё.
Помни молитвы и сны.
ОДА ГРЯДУЩЕМУ ДОМУ
Два посвящения прежде.
Первое — тем, кто живёт, где родился и рос.
Душе, выходящей из тела, уютнее в старой одежде,
городу — в старых стенах. Где город был, дремлет погост.
Второе — тем, кто легко переходит с места на место,
кому незнакомая местность приходит невестой.
Те и другие в замке,
в левой и правой руке.
Дом — не фундамент — уходит внезапно;
говорят, земля из-под ног.
Таково свойство дома —
каждый раз с новою силой.
Мне в юности виделся мир с бесконечными стенами,
где я, что ни делаю, славно и ловко. Снилась семья,
загадала, что девять,
когда соберётся число, я умру.
Дом останется и сохранится нетленным,
а возле подъезда — надгробие мне, как скамья.
Мне виделся дом, его строили долго.
Из меня — кирпичи и оконные стёкла.
Мебель, вещи — всё было так наспех, почти что случайно,
однако и в нужный момент. Не сказать, что случайно.
Повторенья в стихах, как и ритм — выраженье печали
на лице стихотворном.
Пауза в хронике. Ворон.
Что было, переменилось в мгновенье.
Ушло из-под ног обретённое было жилище,
не запомнила. Сон. Одиночество. Пища.
Затем было время, когда я так жаждала дома,
что принимала за дом и наёмные стены,
а это нельзя. Выпускницей во время большой перемены
(что делает, будто не знает — а точно ведь знает: нет, нет)
неслось бытие.
Будто какая царица, стяжала домашние силы,
житейского моря хранила простые дары.
Но грядущее вдруг настало. Раскрыло
двери свои.
Теперь жажда дома ушла. Обновление или покой,
переезд или оседлость, не важно.
Равно вещи по сумкам искать,
или клеить обои,
коротать вечера в полудрёме
или гостей принимать.
Дом идёт: не метафора, но бытие.
Лишь порой различаю перетворение ритма
в его поступи.
За ним не успеть,
но надеюсь, что подождёт меня.
...
В пучине скитаний.
...
С тех пор, когда говорят мне, что здесь, на земле
мы лишь гости, я вздрагиваю и улыбаюсь.
Боль перемены,
тошнота накануне отъезда при сборе вещей
привыкания не вызывают.
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah
πτ
18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона
(ↄ) 1999–2024 Полутона
Поддержать проект
Юmoney