РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Даниил Лодыгин

Северодвинск

02-07-2022 : редактор - Рамиль Ниязов-Адылджян





Северодвинское небо – взрывом выгнутое – цезиевый занавес – к этой линзе прилипли ошмётки чаек – изнанка неба – там исчезает отсутствие неба: как вне-глубоко! – воздух тяжелее бетона – выгнутого взрывом северодвинского неба: ширь – нас расширяет
Пустыня северная пустыня североосенняя пустыня монах я монах в пустыне в североосеннюю пустыню вынесло меня монаха на взрывоволнах взрывоволны вынесли меня в пустыню здесь поля сожжены здесь я монах-пустынник молюсь поля поля сожженного мозга зараженная взрывоволнами пустыня мозга там радиация разбросала крамолосемена по мозгу по полям североосеннепустынным где молится монах я молюсь в пустыне – о, ее манящее скукооднообразие, открывающее глубину!
Я возвращаюсь    -в-                                 город
                                уничтоженный                        взрывом
мимо столбов –
к земле припали они:
хотят пить,                                                         

а провода-волосы –                                вода выпита вся
плачут по умершим,                              и провод- превращается в:
                                                               прово-,     в проволосы,     в:         волосы

волосы твои, дорогая,
плачут по мне,
меня потеряв;                                         (в каких я списках?)
мимо столбов, по железной дороге –
рельсы порыжели –
иду:
по шпалотрупам
                                                               (тела ликвидаторов с трухлявыми гнилортами)
дороги, пожирающей
пространство,
по пространству,
дорогу пожирающему (травинками!)
и меня вместе с дорогой
Ву ничто жженный взрыво Северодвинск возвра – в день катастрофы в тень (строки мои разбегаются): что было? Было: рабочий ехал со смены, купив два арбуза. В момент взрыва они – !!! покатились по салону автобуса. Бом-бам-бом. Бомбы-попрыгунчики. Помнишь, дорогая, во сне мы видели – ее лицо? Больницей распятое, тряпка его – тряпичное лицо было у нее – заполняла коридор; а потом она, испугавшись радиации, прыгнула в окно: в не-лейкемию, на границу сна, где осязание становится способом письма
визг
Сирен –                         и
                            Улисса                       Железнодорожная
разваливается на безопасное:
Желе.                                                 Зной.
                                                                                              Рожа.         
Мы вдыхаем пеплометель
из размельченных букв –
и Север, и Род, и Вино
мы вдыхаем,
но даже – вдохну́тое –
не приближает нас к состоянию говорения
Если город (как антипод деревни) связан с желанием людей вытеснить смерть за пределы восприятия, на его свалку, то разрушенный взрывом и заброшенный Северодвинск означает: смерть смерти. Тысячи погибли – но нет свидетелей их гибели, и забвение смерти ширится: умирает уже и сама смерть. Все, что остается – это брошенные кости, это рубка атомной подлодки, которую вынесло на берег, и она, голова тираннозавра, разглядывает горизонт. Но рубка, эта из-рыб эволюционировавшая техника, так и не обладает человеческим качеством: смертностью. Она означает: невозможность диалога – дорогая, я тебя не нашел
зрение,
выжженное вспышкой спермогриба
(свет, неотличимый от темноты, свет, играющий музыку) –
до черноглаза,
где нет разницы между
хрусталиком и внешним пространством
(и «внешнее» – анахронизм).
Сухопочва зрачков.
Время         –        на атомы воспоминания
выцвели тени                                            Северосимы
.
.
.
в их бомбоубежищах мы прячемся
спасенные                                                           ничтожеством нашего
прошлого
к оку вспышки,
прямо в глаз, слепые,
мы идем,
мы шагаем в кровавочерный разрез зрачка,
мозг наш лопается
под тяжестью периодических элементов безумия.
Череп залит (свалка радиоактивных отходов):
свинец.
Мы молчим: здесь – молчим. Искореженное гвоздеслово. Здесь: не-страшно – на Мироновой горе[1] улыбается приветливый дискобол, а посторонние звуки – это всего лишь активность радио
Мы трогаем – на исходе времени – швы воздуха, швы, где похоронены мертвые, гладим шероховатые могилки. Пальцами мы читаем о взрыве, сшившем дырявую ткань до-катастрофного воздуха –                                    как понять это?
и даже море, где моряки растворялись в Боге – выкипело.


Значит                           отныне
без-растворения                                       
к счастью без-растворения
ибо новое наше пространство –
это отказ и от смерти, и от растворения
И –                                наконец
встреча: мы с тобой осязаем друг друга, через раны перетекаем, обнасожженным мясом ласкаемся; я изливаюсь в тебя, дорогая – вспышкой спермы: в Север твой, в твою Северо-Двину, в лоно твое, взрывом вспаханное:

дом
 
 
[1] Миронова гора – кладбище под Северодвинском, рядом с которым располагается свалка радиоактивных отходов
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah




πτ 18+
(ↄ) 1999–2023 Полутона

Поддержать проект
Юmoney