РАБОЧИЙ СТОЛ
СПИСОК АВТОРОВАнна Кочарян
Пока ты спал
28-07-2025 : ред. Сергей Круглов
+
Улисс, ты помнишь, как я собирала
для нашей спальни в критских арибаллах
сухие ветви тилии и лавра,
чтобы дурные сны нас обходили
и Телемах был тих и по ночам
ни молока не требовал, ни плакал,
а мирно спал и рос большим и сильным?
Уже тогда я, верно, замечала,
когда ты прижимал меня к груди
и целовал мои льняные пряди,
за ребрами свирепый рокот моря,
оно уже тогда тебя сразило,
но, как бывает часто поначалу,
глаз, засоренный суетой и счастьем,
не придает и должного значенья
той мелочи, что обернется после
дурным знамением, предвестием и знаком.
Не возвращайся никогда в Итаку:
твой сын подрос и знать тебя не хочет,
мне сорок восемь лет, но, между прочим,
все говорят, что все еще легка
моя походка, стан еще мой тонок.
Я помню как вчера: твоя рука
его касалась... Полно -
воспоминания, Улисс, удел убогих,
корабль твой укачивают волны,
и много на пути твоем событий
чудных и интересных, безусловно,
а жизнь моя вся сводится к тому,
что каждым утром, выйдя на террасу,
я всматриваюсь долго в пелену
над горизонтом, чтобы уловить
не движется ли к дому твой корабль.
Пока тебя влекло к другим, Улисс,
и бредил ты другими берегами,
я стала ожиданием тебя
твоим отсутствием в той комнате, где нас
сухие ветви тилии и лавра
от снов дурных с тобой оберегали.
+
И бренность бытия, и урожая,
и щедрость ноября изображает
плетеная корзина в виде рога
в руках то ли Плутона, то ль Плутоса.
Как всякая надежда - признак бога,
так и осенний холод будто призрак
грядущего январского мороза.
Если искать не преданность, а близость,
Если глядеть на время через призму
идеи увядания в природе,
того, что жизнь и смерть как плоть от плоти,
кровь от крови, кость от кости,
то будет и за что благодарить,
и целовать в уста рябую осень:
за терпкий дым, за жимолость, за просинь,
за хруст стекла под стоптанным ботинком,
за капли серебра на паутине,
за мед и жар, за легкую простуду,
за схожесть меж травой и изумрудом,
за то, что сладко вяжет рот айва,
кружатся и листва, и голова,
от слов и слез першит и больно в горле,
и чувствуется пряность их и горечь,
за запах хризантем и цвет шафрана,
за то, что в воскресенье утром рано
на том конце земли и телефона
пригрезившийся голос Персефоны
на чистом древнегреческом прошепчет,
простите, мол, не тот набрали номер.
И ты уж не успеешь расспросить
ни о любви, ни смерти, ни погоде
ни в Фессалониках, ни на далеком Крите,
и, главное, насколько ласков свет,
что проникает в полдень
в уединенную обитель.
+
Вот и лето прошло:
ни горячая медь,
ни янтарь, ни камедь,
ни хрусталь сентября,
не погубят тебя.
И из ржавой земли,
из чужого ребра,
из церковного воска,
молитв, серебра
никому не собрать
ни меня, ни тебя
как единое, но,
возвращаясь к началу,
просто лето прошло,
по цветному стеклу
время медом стекло,
никуда не попало,
превратилось в песок,
подтверждая свою
многозначную суть,
непростое начало.
Оттого и умел
мой задумчивый пес
каждый раз проглядеть
у пустого причала,
как кончается день,
как ложится на воду
лиловая тень
величаво,
легко,
бесконечно легко,
бесконечно.
+
Пока ты спал, все двигалось к зиме
и было очень тихо на земле,
и явь во тьме со сном соприкасалась.
Расшитый золотом на покрывале заяц
распутал швы и прыгнул за тесьму.
Я прилагаю к этому письму,
как добрый фавн, нежный соглядатай,
лесные звуки, сладкие цукаты,
резные шоколадные дукаты,
кленовых листьев, ворох волшебства,
с безумной щедростью лесного божества,
в надежде, что с грядущим пробужденьем,
когда растают навь и наважденье,
из всех даров останется хоть что-то,
что в декабре поможет пережить
и первый снег, и первую простуду,
и ожидание любви, и веру в чудо,
и суету, и гомон рождества,
мороз и лед, чужие торжества
с гирляндами, венками из омел.
Пока ты спал, все двигалось к зиме
и было очень тихо на земле.
+
Любить июль за уязвимость дня,
выплескивать на травертин со дна
холодного хрустального стакана
сверкающие капли лимонада,
сидеть в тени олив и винограда,
воспринимать дремотный желтый зной
как лишний дар от бога, а не зло,
как данность, неделимое, монаду.
Слоняться вечером по розовому саду,
где вышивают крестиком на пяльцах
на счастье молодым инициалы,
и, наконец, довольствоваться малым;
спросить дорогу до ближайшей пьяццы,
где пиццайоло на горячих пальцах
вращает тесто; в сумерках, весь в белом,
среди прохожих праздных не тебе ли
привидится то ль Август, то ль Тиберий
на пьяцце, где танцует пиццайоло
и пьяный мачо сплевывает в урну
с слепым Сатурном.
+
Зима пришла.
В огне трещат дрова,
и тесто сдобное томится в теплом чане,
ты прячешь взгляд, а я ищу слова
в твоем молчанье,
и все мое так тянется к тебе,
а все твое меня отождествляет
с прошедшим временем
и праздностью побед
любви над явью.
Поэтому хочу похоронить
или спасти от долгих расставаний
в коробке из-под лент и мишуры
оранжевые кольца кожуры
тобою принесенных апельсинов,
мою тоску, ее необъяснимость
в небесной эвкалиптовой листве
немного нежности,
стихи о рождестве.
b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h
Поддержать проект:
Юmoney | Тбанк