РАБОЧИЙ СТОЛ
СПИСОК АВТОРОВОльга Вирязова
Земноморское
03-08-2017 : редактор - Женя Риц
Ольга Вирязова
***
Глина течёт по рекам,
просит сделать её человеком,
на ноги поднять, голову отрастить.
Встаёт и спрашивает: как быть?
Сам себе учитель, сам себе господин,
не оглядывайся, не спрашивай,
всё твоё вчерашнее, земноморское –
корка чёрствая.
Сила течёт по нитям,
тело – мельница золотая –
заново отрастает
и перемалывает меня.
Сила мгновенная или длительная,
какая разница!
Времени хватает.
Крутится-вертится-мелется…
Тело –
расправила, надела,
оставила.
***
Вот бы самой загадать и выбрать,
пойдёшь ли напра-налево – как в сказке сказывается...
Полудня лоснится угловатая глыба,
птицы наверху захлопываются и распластываются.
На середину улицы - туго, словно идёшь по дну -
выберешься, смотришь: чайки апрельско-майские,
впутавшиеся в голубизну,
купное у них чародейство, таинство.
Горла их – горны, музыка им подстать,
крыльями гнутый воздух упруг и густ.
Ах, эта мускулистая высота
и существование наизусть!
Это тебе не оторви да брось –
с картою рек в груди, с компасом в голове,
хоть и почти бумажная снасть и кость,
чтобы легко носить её, не жалеть.
Ноги твои тряпичные – раз и два –
всё твоё человеческое выбирает близь,
верит в миры, картонные до нутра...
Но эти птицы, откуда они взялись?
Всё в тебе электрическое не твоё -
по водам, по воздуху, наобум
чайки ли, гуси-лебеди, белый шум,
ты ли, уловившая эту нить -
что-то такое во сны твои звонит,
что-то тебе сигналит, свистит, поёт,
тянет вперёд по линии силовой,
остальное стелется трын-травой...
***
Пустыня загораживается горами,
море берегом.
Но если лампочка перегорает —
нет никаких преград.
И где те кораллы потерянные,
где тот Нескучный сад?
Наверное им темно,
или они разуверились
в своём воздухе и воде
и ушли в кино.
Теперь уже ищут Австралию.
Украли, на дно отправили?
К акулам в ад?
Ты накрываешься одеялом,
чтобы не потеряться,
однако тьма тебя не забывает —
теперь можешь бояться —
и принимает за раковину
или дикий плод ума.
Тьма тебя принимает.
Утром отыщешь себя сама.
Плод или раковина,
или дерево внутри — да-да!
Свет включается, горит,
и дерево в тебе не умещается.
Всякое дерево
пробирается, куда не звали,
выходит на всякий Арбат,
и растёт из его миндалин
дивный сад.
***
Кажется, зима.
Или нет...
И один уже проминает след
человечек размокший бумажный.
И заблуждаешься в этом снегу,
и ледяные стёклышки лгут
скользкие. Сколько их!
Потепление там, по краям,
а у нас, в краю небесных ям
и дыр — холод.
Дыхание в одну строку умещается, летит
и через год возвращается другими словами,
тебя до конца вобрать, как не бывало.
Но вот деревца — стоят насмерть,
встроенные в асфальт,
и тянутся ветками тупиковыми
в густой полусвет глазастый.
Разогнуть бетонный сустав кольца,
и сапог расстёгивается
Кривоколенный. Господи,
всего немного жаль,
и во всём виновато время...
Но всё-таки смыкается белизна,
не переступить её, не разогнать —
из неё лепить праздники.
Там переулки в озарении келейном,
в которые, как по узкоколейке,
въезжаем по одному, разные.
И в ожидании лица
остаёмся масками.
***
Скоро тишина створаживается,
сбивается в ком, покрывается ледком,
становится нашей пропажей.
В промежутках между машинами
деревья играют вершинами
адажио тишине.
А птица – на одной струне.
Сахарная тишина, мороженое,
и внутри что-нибудь непрошенное,
умолкшее на полуслове…
пристань замёрзшая или вокзал,
въевшиеся в зиму, стреноженные.
И ещё где-то там,
в глубинном долгострое –
щётка еловая, звёздочка золотая.
Пути заплетаются и тают.
Исчезновение проходит всё насквозь
и возвращается тайно.
Исчезновение проходит.
Пути заплетаются и тают.
Подписывает не своё собака —
ей можно всяко. А ты отдыхай!
Тишина себя бормочет и лает,
смещаясь к краю парка,
сменяясь ересью языка...
***
Цветы выпуская на снег,
Лелеет в себе Антарктиду >>>
Там радостно, где меня нет -
Смотреть времена на просвет,
Где вещи немыслимо слитны,
Учить ледниковый язык,
Который к тебе не привык >>>
Безлюдия полная чаша,
Зимовья таинственный смык >>>
И я полюбуюсь и выйду >>>
У каменной ночи очаг -
Топить ежевитые утра,
Печи ежедневные чуда,
Пускаться по чёрным ручьям >>>
А за зиму мир одичал.
Его лабиринты проходишь,
Пути расплетая рукою,
Качнёшь непроглядную хвою >>>
Усвоишь, насколько ничья,
Увидишь - нигде не чужая.
Природа себя умножает,
Придуманным не дорожа.
Пока житие не слежалось,
Увидишь - нигде не чужая >>>
Природы резной силуэт
И первый разреженный свет
Тебя человечат и жалят,
В душе нитевидно дрожа.
***
Белый снег отдыха облетел,
Чёрный снег мартовский гол и бос.
Вечный Бах строится в темноте
И к утру сладит нам дивный мост,
У него лаковые края
И до дна сумрачный чуткий строй,
Чёрные сваи елей стоят,
Слух углубляется в лес густой.
Высота хора, где спрятан бас
И слова заперты на замок…
Не костяк мира возносит нас,
Но орган, выросший из-под ног.
Высота хора, где спрятан Бог,
Город глядит на Него сквозь лёд,
Между домов, словно между строк,
Время плывёт…
***
Каждый в ночи сер, каждый в ночи слон
тянет свою длань, ловит чужой сон
каждый чужой дню, только во тьме свой
Тает к утру зернь, делается весной
Каждый в ночи слон, каждый в ночи крот
если нашёл ключ или взломал код
Зыблется пустота, к сонной душе льнёт
Но потайной ход вывел его в день
Снова сирень
Светится всех сил огненная гора
катится весь мир золота-серебра
Смотришь из-под век, всенощный человек
прячешь в себе тишь, тянешь-стоишь
Но ничего нет
Прямо в глаза свет и в голове свет
Вставлен в тебя мир. Космос во рту твоём
Ты – лишь проём
СПАСИБО БЕССОНУ
Есть женская сила, мужская, а есть просто Сила,
Когда я стою ли, лежу Черубиною некрасивой,
Черубиною любимою-нелюбимою,
Стою и молчу, изгибаюсь и плачу, как ива,
Лежу океаном и жду прилива,
Лежу, единственно возможная,
Непреложная,
Элементарная или сложная –
Мороз по коже, внутри электричество…
Зачтётся или вычтется…
Так всё же вещь я или как,
Настоящая баба, кукла живая,
Тяга гужевая или жду трамвая…
В горящую избу,
Плюс любую малость…
Путём игольного ушка,
Или что там ещё осталось…
Вот-вот проберусь, загружусь – и начнётся,
Читаю его, читаю, и всё оно не прочтётся,
Всё никак не усвоится это стопроцентное,
Невероятное, люминесцентное.
Ничего, наладится всё, излечится
Вечностью.
И вот встаю я, такая великая и красивая,
Стопроцентная,
Полная изначальной силою,
Живу, такая вот первоженщина,
Бита-не бита, венчана-не венчана,
Несказанная, божественная
Л Ю С И.
***
Раскрылся парашют в груди -
Дыши и слов не говори -
Гудит, гудит по швам и прошвам,
Пока верха тебя несут,
И сопряжения земли,
Сминаясь, остаются в прошлом.
Не пройден этот лес, а прожит.
Звенят все дыхальца души -
Дыши, дыши.
Ты только мысль.
Ты там, ты тут.
И слышишь, слышишь - ветер вник
В растущий на воздусех миг.
Трещит, расходится по швам,
Расходуется море ткани,
Нащупывает материк,
Чтоб он, придуманный, возник -
И горы Брахма выдыхает.
Шумит мелодия глухая
Щекочет твой язык -
Кому есть родина другая,
Кому отчаянье да камень -
Но больше звука тишина,
Которая не умолкает.
И ты понять её должна.
***
Расправлен день,
растянут на ветру,
отвязана высокая вода…
Подвинут землю пальцем и сотрут,
достанут завтра новую со дна.
Но неразрывен мир и отнесён
туда куда притянуто лицо –
смотреть в пустыню испокон времён,
смотреть её необозримый сон.
Пока ты смотришь – кобальт и коралл,
не тусклый сурик вечером ночлег.
Пока ты это море не проспал
и камень смертный будто человек...
И дальше камень пущенный в обход
кривую сушу к небу донесёт.
НЕРАЗРЕШИМОЕ
Море сушу у нас крадёт,
а потом возвращает сушу,
криво море кирпич кладёт,
строит Землю – все швы наружу.
И оставшаяся гряда
после бури, и новый берег,
ночью выброшенный сюда,
прямо к двери,
открывают иной пейзаж,
говоря о неразрешимом.
На взъерошенный выйти пляж,
перешитый,
по ракушкам и по камням,
окаймляющим, берегущим –
глубина, цунами, война,
утечка кофейной гущи!
Что ни выберешь, всё ущерб,
клокотание недовольства.
День закатывается в щель.
И глядит изнутри вещей
откровенная глубина –
обратная сторона Солнца
медузой своих лучей.
По ракушкам и по камням
мимо нас, мимо –
Необъяснимое Необъяснимо.
И тянешься за ним
по краю моря или огня –
скорее-скорее
обнять
и сделать снимок.
РУКИ
Рука скатывается в песок,
в траву, ищет путь,
выпутывается из пути,
остаётся на плаву.
Рука получает всё,
что может вместить.
Семечки пустые, шелуха,
раковинки на берегу,
которым в ту же воду не войти,
останутся, застынут,
о нас забудут.
О, солнечные протуберанцы,
словно руки большие,
магнитные бури, звёздные войны!
Ведь мы этого достойны.
Как бы мы жили,
если бы не они?
Кто бы нас взял в свои руки,
сказал бы «здравствуй»?
Раздраконил по закону
магнетизма?
Кого бы ещё
винить?
***
Вода меня расправит,
как мятую бумажку,
везде меня оставит –
везде совсем не страшно,
зацепит и потянет
за грех сопротивленья,
за прямоту и тайну,
за кривизну вселенной,
где шлёпает и шепчет
меж Сциллой и Харибдой
весь мир произошедший,
живой водой налитый.
***
Идти на свет, не зная броду,
на острый запах тишины,
на отрешённую природу
с её волшебной стороны.
Войти в доверье к тем деревьям
и к этим зарослям во тьму,
в густое их соударенье,
которое не разойму.
Но сами с миром разойдутся,
тебя оставив и простив.
Прозрачный день налит на блюдце -
нам отворяется залив
как самая большая важность,
всё устранившая с пути,
как самая большая жажда -
ни утолить, ни обойти.
И бережёные деревья,
и запрещённый человек
на берегу неговоренья,
у края недреманных век
стоим, вытягивая шеи,
взаимным зрением полны,
над заводями утешенья
и глубины...
***
Выходишь ты и видишь — полон сад,
вернёшься ты и видишь — дом как лес
растёт и сам себя перерастает,
устало небо лить и нависать,
и полоскать сырыми полосами.
Ты мокнешь и стоишь на метке "здесь",
а сдвинешься — не уловить сетями.
Но всем ветвям назначат адреса,
и каждая травинка сетью станет
ловить своё. Так вязок перевод,
что языкам у воздуха учиться.
Перчатками касаешься всего —
предчувствуя что вот оно случится,
достанешь руку различить где жесть,
где зелен сад живого разговора,
дотронешься до дерева — ты есть...
Под стенами колодца светового
висят и бродят жесты и листва...
Жестоко то что видится жестоким,
и в каждом наждака и в каждом льва...
а кожа лип исполнена родства.
Как лестница спустился с неба тополь,
и топчутся ненужные слова.
***
Ветер ощупью проходит,
По стене горбатой шарит.
Ничего не происходит,
Ничего не помешает
В ширину дневного света
На весу держаться птицам
И качаться незаметно.
Только воздух заострится,
И проступят словно тени
На подкладке неба белой
Ореолы запустенья,
Зимней сырости и мела.
Ничего не заслоняет
От идущих мимо окон,
Ничего не заменяет
Одинокость.
Только сделаются едче
Все изъяны и щербины,
Нежные и человечьи.
И ничем неизгладимы
В разобщающихся стенах
Эти шорохи и трески,
Этот холод постепенный,
Эти сохнущие фрески...
***
Потом слова пошли по головам,
А накануне гладили по шерсти,
Им толкованье - отголосок смерти,
И горловая музыка - сперва,
Легко ей быть, закинутой легко
На потолок неведомого света...
И где-то в звуке сдвиг,
И где-то...
И ты ведома музыкой такой,
Вросла в неё рукой
И впелась в русло...
Древесный гул, свисающий, как люстра,
И голос обнимающих стволов -
Где дерево баньян о сто голов,
Разросшийся в таинственное чувство,
И в каждом горле синевою густо,
И в каждом горле не хватает слов...
***
Темнота как слова - не увидишь дна
не отсыплешь малости - пробуй всё
разбери губами а то погрузи лицо
и узнаешь как ночь нежна
Разъедают тени дневной фантом
нежилого фантика мнут билет
ты себе песок ты себе поток
нет тебя нет
И теперь с другой стороны вещей
отыскать любого и ощутить -
всякая душа в тысячу свечей
вшита в темноту
и горит
горчит
***
Люди люди только тени
Глубины и полноты
Упираются колени
В подбородок высоты
Только завязи свободы
Только семечки зимы
За душой её заботы
Мы немы не мы не мы
Только манные крупинки
Шубы шапки тёмный лес
За углом у той тропинки
Будто в космосе исчез
Только семечки свободы
Распечатав потолок
Только тёмные народы
Бесконечные как Бог
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah
πτ
18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона
(ↄ) 1999–2024 Полутона
Поддержать проект
Юmoney