РАБОЧИЙ СТОЛ
СПИСОК АВТОРОВДмитрий Дедюлин
Шоко-ладный домик из слоновой кости
07-08-2022 : редактор - Юлия Тишковская
МУДРЫЙ СКЕЛЕТ
мимикрия под ясность
робость больших облаков
странное чувство
что ты уже кем-то опознан
снова мгновения наши
сплетают какие-то люди
в эту огромную сеть
от которой никто не избавлен
звенья её – словно
память раскрыла объятья
в них ты растаял
и стал этой белой водой
что растекаясь по улицам
землю смывает
там остаётся лишь камень
и как её пить?
как её знать?
как её думать?
глодать эти белые камни
и плакать безвольно
как будто
последний ребёнок
ушёл в эту нежную ночь
чтобы остаться с собою навеки
и вены застыли
у древних титанов
что держат своды
сумеречных казематов
где дева давно утонула
в безвинном вине
этих торных
бравурных столетий
и падает ветер
на ветку
и тихо колышет её
ДВА СЛАДКИХ СТИХОТВОРЕНИЯ
1.
мы останемся как сон в памяти потомков
пусть потомки видят нас такими
какими мы являемся к ним в тихих сумерках
когда они пьют свой чай
и вдыхают аромат сирени за окном
а мы будем наплывать как облако
окутывать их – укутывать им плечи
прощупывать их на предмет
их слабых мест
мы будем играть на них
как на музыкальных инструментах
делать им массаж – тот массаж
который великий скрипач делает
своей сестре которую он прижимает к плечу
и водит своим смычком
божественный массаж –
божественные трели дьявольского инцеста
и душа их будет освобождена
от неё отвалятся все шлакоблоки
и она устремится
в то пространство
которое предназначено ей
для того чтобы погибнуть
и возродится вновь
уже в новом качестве
в ином бытии
чтобы слушать дьявольские трели
очередного соловья
который замирает
в мрачных садах
своей участи
2.
шоколадной плиткой покрыли мы пол
и уселись на сахарный стул
и стали вылизывать эти плитки
для того чтобы не осталось
малейших следов присутствия
нашего в этом сладчайшем
из миров
который предназначен нам
для того чтобы
мы нашли в нём свой знак
и запечатлели его в сознании
как ключ который
должен открыть нам
врата преисподней
где мы будем выращивать
райские сады
* * *
джентльмены надевают на голое тело бабочку
и перчатки и ложатся спать в свои викторианские кровати
они тушат свечу и проваливаются в сновидения
им снится как они разгуливают
по одной из долин Индостана
к ним подходит индиец
и показывает им свиток
который они не могут прочесть
и они взмахивают руками
и индиец превращается в серебристую птицу
и летит на восток – туда где колеблются
своими вершинами тамариски
и он садится на одну из верхушек
и ловит клювом луч
который вздёргивает его
и поднимает на небо
а джентльмены идут в нужник
и там долго молятся своему богу
чтоб он спас их
чтоб он облагородил их
чтоб он вознёс их
превыше небес
и там поставил на каминную полку
в комнату нездешнего бога
где они будут стоять
как маленькие фаянсовые игрушки
и увеселять его взор
плавая в его разветвлённых
как реки его родной страны мыслях
над холодными прозрачными и непостоянными глубинами
и наполняясь его печалью и тоской
* * *
Шекспир был прав – весь мир – театр –
театр кукол где нас дёргают за верёвочки
где мы движемся в избранном нами направлении
по манию кукловода
периодически наши ручки и ножки провисают
но потом
мы вскакиваем
и начинаем выделывать немыслимые па
направляемые доброй рукой нашего Вседержителя
захлёбываясь от восторга
и трепеща
но вот ниточка оборвалась
и кукла падает наземь
её подбирают
и несут на свалку
и там только
хищные крысы
будут грызть
её, пытаясь найти
хоть какие-то хлебные крошки
упавшие сверху, хоть какие-то
сальные пятна которые можно вылизать –
сальные пятна
от руки того кто брал куклу
поднимал её и встряхивал
подбрасывал её
пытаясь выдавить
хотя бы слабый стон
из её груди
кто наделял её душой
и тот кто её сделал
чтобы выбросить
потом на помойку
и забыть о её существовании
забыть о её существовании
и скрыться
за кулисами театра
потому что поставленная
пьеса сыграна
сбор собран
мёд уже появился в тайных сотах
и пчёлы улетели
чтобы забыть
о своём таинственном пчеловоде
улетели чтобы найти себе новый улей
забыть о своей тоске и отчаянии
поскольку пчеловод
уже забыл их навсегда
НЕБЕСНОЕ РОДСТВО
ИЛИ РАЗГОВОРЫ С НЕБОЖИТЕЛЯМИ
1.
о трёх популярных мифах –
миф об изгнаннике
бороздящем просторы морей
миф об осаждённой крепости
и миф о распятом Боге
говорили со мной
вездесущие сёстры Эола
одна сказала: «миф об изгнаннике –
это жизнь твоя в продолжении
то как ты мечешься
сопровождаемый яростью Посейдона
и постоянством нашего брата»
другая сказала: «крепость
это твоё рождение
ты брал это мироздание штурмом
ты выбрал этот путь
и идёшь по нему
сопровождаемый стрелами
чёрного воинства»
третья сказала: «всемогущество Бога –
это путь к кресту
Бог должен был умалиться
прежде чем войти
в наш узкий и короткий
для него мир
а кровь – это кровь
девственности этого мира
зачавшего от Бога
и понёсшего этот плод
чтобы родить в свою очередь
некоего Сына который объявит
о новом коридоре
куда устремятся
вынесшие этот мир
на своих плечах
и уронившие его
в эту земную падь
где корчатся
в жестоких судорогах
скитальцы вселенной
затянутые туда
магнитным полем
чёрного карлика»
2.
мама-радиограмма
потревожила меня в ночи
я лёг в тишине заставленной вещами комнаты
и как будто небесный ангел
ясная луна плавала в стекле
окна струящемся
уходящем в неизмеримые глубины ночи
я погружался в эти воды
я видел
как я иду по вымощенной камнями земле
я вижу небольшой постамент
я подхожу к нему
и пытаюсь прочесть надпись –
какие-то буквы врезаны в камень
они тускло сияют под этой полной луной
этот язык похож на арабскую вязь –
язык моих снов
но он падает – этот постамент
он уходит в зыбкое основание почвы
и я стою на краю обрыва
и смотрю в развернувшееся
передо мной море
в котором ясно светит полная луна
и я погружаюсь в эту луну
так что моя макушка скрывается под волнами
и только белый след
обозначает мой путь
путь туда – к краю горизонта
где исчезнет солнце
и где поглощённая сумеречным сиянием
луна останется навсегда
3.
как курс гривны падают листья осенью –
эти пожелтевшие купюры
в которых мы находим странное очарование
когда роемся в их прелой груде –
как будто деньги – это то что поднимет нас
на небеса
и оставит там пить амброзию и вдыхать
дивные ароматы этой прошлогодней осени
которая всегда имеет отношение
к прошлому году поскольку
она уже прошла и она – то что длится –
какое-то мягкое увядание ароматных трав
и очарованной тоски – тоски
очарованной этим синим небом
и паутиной последнего паука который
ещё не спрятался в своей западне
чтобы питаться там засохшими мухами
и ждать лета
4.
мы дышим воздухом идиотов
забываем идти на работу
наши ровные стены давно погасли
поскольку погас вулкан
который они закрывали
надписи на них давно померкли –
вернее они слились с той темнотой
что нас окружает
изгибами тропинок
по которым она бродит
с негорящим фонарём
и ищёт Диогена
как будто Диоген –
это тот что мог
сейчас родиться
и жить
наравне с нами
ходя в нашу школу
получая наши оплеухи –
те оплеухи которые
мы давали сами
и те которые получили
в процессе жизненного устройства
а так Диоген – это тот
кто присутствует всегда
рядом с нами
о великий Панк! –
Пан и К не могли
смутить тебя
и ты играл
в свою дуду
покуда смерть –
этот вечный антрепренёр
не забрала тебя
на гастроли
в те области откуда
нет возврата –
разве что для тех
кто решил вернуться
по собственной воле
и закончить свой
собственный
жизненный круг
чтобы окончательно
расставить все точки
над «и»
расставить их так
чтобы эти бесконечные «и»
засветились всеми цветами
радуги
и Великое Ничего
приняло их – эти «и»
в свои объятия
где бы они составили
столь
хитрую конфигурацию
которую не повторит
самый искусный каллиграф
мира
конфигурацию
в которой были бы начертаны
те несколько простых слов
которые хранились
в глубине твоего сознания
и были произнесены
когда ты увидел
что безмолвное небо
принимает сиреневый
оттенок
и на нём появляется
твоя судьба
* * *
я смотрю в это пустое зеркало и ничего не вижу
не вижу себя – вижу кого-то другого кто
складывает руки на груди – крестом как и положено
и принимает величественную позу
держа свою треуголку под мышкой –
наверно он – Байрон или Наполеон
две великие тени колеблются
у него за плечами
он собирает ладони лодочками
и принимает золотой дождь –
все эти мольбы спиритов вызывающих
на разговор чтобы узнать что-то
о своём двоюродном дяде
или о каком-то другом своём отдалённом родственнике
так и не оставившем ничего по своему завещанию
но вот как будто зелёная тень пробегает
по поверхности этих зеркальных «вод»
как будто дерево наклонило свою крону над ним –
над этим вдумчивым отражением
изображающим человека
и тот кого оно изображает в один момент превращается
в сломанную куклу – вот его руки слабо
повисли как плети
он поник головой
как будто ниточка на которой он держался
была перерезана и он уже не Наполеон и не Байрон
а просто торт или глоток «хорошего» коньяка
в рюмке на столе в кабинете
которым запивают свою очередную удачу
или поражение
нанесённое на полях той войны где нет правых
и виноватых а есть только двойные ставки
которые мы делаем
когда идём ко дну не подозревая об этом
и отражаясь в этих сухих и зелёных водах глубокого трюмо
* * *
будущее предлагает тебе
варианты которые ты не учитываешь
ты идёшь сквозь анфиладу этих комнат
а из задних дверей выскакивают карлики
они окружают тебя
и начинают водить вокруг тебя свой хоровод
и вместе поют застольные песни
предлагая тебе будущее на которое ты не способен
но ты очень хочешь в нём оказаться
замечая что воды твои утекают
и вот вокруг тебя остаётся грязная лужа
и ты стоишь в ней и гадаешь
а не пойти бы тебе туда где тебе рады всегда
но нет этого места на земле
и ты остаёшься в сомнении
почёсывая свой рыжий ворот
и запуская свою пятерню во взлохмаченные волосы
остаёшься стоять и раздумывать
о том невозвратном миге – том золотом дне
когда ты был свободен
и надежда твоя не таяла
принимая причудливые формы как облако
склубившееся в недосягаемой вышине
и манящее тебя своей пустотой и прозрачностью
ARS POETICA
1.
поэт должен быть избирательным
он должен знать – какие подводные камни
стерегут его на его пути
он должен умело обходить их
дрейфуя от рифа к рифу
и собирая кораллы
а когда на море начнётся буря
он должен сорвать паруса
и превратить свой корабль в щепку
которые поднимают волны
а потом плавно опускают
в очередной провал
чтобы потом в очередной раз
поднять туда – к солнцу и звёздам
которые хоть и скрыты тучами
но присутствуют незримо
на одетом в непогоду
свинцовом небосводе
одетом для того
чтобы скрыть те ясные пророчества которые
должны снисходить к людям постепенно
чтобы не убить их
своей ослепительной правдой
и своей наготой
синей как небо в безоблачный день
2.
время во плоти собирает свою жатву слизывая
с этих мельхиоровых ложек –
ложек которые хранила
Матрёна Ивановна,
капли отвара молочая и волчьих ягод –
тех волчьих ягод которые мы собирали
с тобой во время наших летних
вакаций – время
когда наши дни
были длинными а вечера долгими
время когда мы смотрели
на огонь костра
и шёпотом называли друг другу имена
наших любимых зверушек
и только одно имя витало над нами
и мы силились его произнести
и не могли
потому что это было имя
вечерней зари
встающей над нами в рассветном холоде
3.
нежный ирис, развернись – пусть будет
пустота твоя твоей наготой
твоим последним дыханием
которое мы оставляем на оконном стекле
глядя на мороз и ёлки
и бедный Дед Мороз запрягает
в сани черно-бурых лисиц
и они мчат его по льду
Чудского озера – туда
чтобы увидеть
как на белом небосклоне
появляется санный путь
уводящий туда –
к избушке на курьих ножках
где сестрица Алёнушка и братец Иванушка
едят свой белый налив
пока пустое блюдо
темнеет в углу
РУЖЬЁ В ПЬЕСЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО ВЫСТРЕЛИТ
1.
у нас режим строжайшей экономии
вода бежит с плохим напором
белое солнце пустыни
загорается над нашими пажитями
и мы сползаем на пол
опираясь спиной на стену –
белые ночи чёрные города
дни и ночи напролёт
ожидаем пришествия Антихриста
гвоздик прибитый к потолку
и загнутый к верху –
на него вешаем пучок чеснока
вот-вот налетят упыри
одинокая песня комара
звенит в раскалённом воздухе
но это только начало
чего-то большего
что приближается к нам
(медленно ползёт по асфальту
поливочная машина)
возьмём своих друзей за руки
и будем водить хороводы
распевая старинные песни
рассказывающие нам
об углублённой жизни
наших предков
углублённой в то
о чём мы напрочь забыли –
о наших древних обрядах
и о наших накопленных
воспоминаниях о тех временах
где мы когда- то жили
чтобы забыть всё
нарисовать круг на стене
а внутри его нарисовать треугольник
обращённый остриём к тому
что мы считали радостью
и что разменяло наши дни и ночи
на медные деньги
наших телесных ожиданий
и нашей немой любви
2.
серна стрелой бежит
к привалу пьяных охотников
Ванька лежит на земле
и рассуждает о вечном
тем временем Панкратыч
достаёт ружьё и целится в Ваньку
Ванька достаёт из кармана нож
и кладёт его в левую руку
серна тем временем останавливается
и нюхает воздух
Ванька ударяет левой рукой
Панкратыча в бок
серна возвращается в среду своего обитания
а по телу Панкратыча ползёт чистый четверг
Ванька берёт ружьё Панкратыча
и стреляет ему в голову
Панкратыч лежит на земле
серна за кормом бредёт
3.
рогатки из которых
мы стреляли по воробьям
отошли в прошлое
мы раздели его
и отправили спать –
усни былое
теперь мы умные
мы садимся в кафе
за столик и
открываем
свой ноутбук
чертим диаграммы
наших расходов
и графики наших приключений
растут с каждым днём
схемы наших планов
доставляют нам
радость
мы замираем
в точке
некоего
экстаза
глядя
на то
как осуществляется
чёткое руководство
нашей вселенной –
той что
у нас в голове
мы не позволим себе отступить от главного
главное чтобы каждый наш день
был начертан на доске объявлений
которая висит в метро
но ночью мы тщетно ищем окончания
наших предложений
своему будущему
и не находим их
так как не знаем
чем закончится
эта карусель
в детском саду наших забав
лошадки мелькают
мы прячемся за их спины
покрытые пластиковыми попонами
и мы думаем что всё закончилось удачно
насколько всё должно было сложиться
оно сложилось
и мы мчимся по кругу
в поисках нашей удачи
и не знаем
когда мы свернём
чтобы
тут же
выскочить
на финишную
кривую
увидеть новых лошадок
обрадоваться им
поставить
на них
и уйти забирая
свою сдачу
у
маленького окошка
там где
делают
ставки
на ипподроме
уйти отсюда навсегда
* * *
к женщинам нельзя относиться философски
об этом ещё Иммануил Кант говорил
наоборот их надо холить любить и лелеять
чтоб в один прекрасный день бросить их
и уйти в монастырь на синей горе
где кормить ласточек снегирей и синичек
а о женщинах больше не вспоминать
разве что иногда
когда закатное солнце клонится и вот- вот
упадёт за горизонт
нет-нет да и вспомнишь о них
и вздохнёшь
расчёсывая свои седые кудри
глядя в свои строгие глаза
и выискивая хлебные крошки в своей бороде
заплутавшие в ней как воробушки
в стогу сена
* * *
не верифицируемое в данной оптике моё сомнение
растекается белым пятном по оконному стеклу
липкими пальцами прикасаюсь к нему
хочу нащупать волшебную кнопочку
но оно прячется от меня
оно сворачивается превращаясь в маленький кружок
и уходит сквозь щель в потолке
вьётся как тоненький дымок
напоминающий Карлсона который живёт на крыше
Карлсона который стал Малышом –
Малышом измазанным в варенье
и избавляющим свой моторчик от пут вездесущего разума
МОЛЧАНИЕ
«бытовая мистика, мещанская философия, бабьи фантазии» –
говорил я ей
а она отвечала мне: «бублики, бублики, а кому дырку от бублика»
и я замирал надеясь что она скажет что-то ещё
но она молчала и перебирала морские камушки
чтобы выбрать один из них –
самый тёмный и протянуть мне в награду –
как компенсацию за моё молчание
и маленький дар который
должен стать основой
мои витиеватых замыслов
дар который должен падать там –
в колодце, и не коснуться дна
зато он должен коснуться
моей чёрной тоски
и моей торопливой печали
печали что, вроде слёз дождя
покрывших витрину за которой
стоит такой приземлённый
такой опустошённый
и такой внятный манекен,
спускается вниз
или висит над затаившимся городом
и я прикоснусь к нему –
к этому манекену скорчившемуся за стеклом витрины
и потяну его за рукав
и скажу: «пошли со мной»
а он отвернётся
и я пойду один
шататься по дождливым улицам
вдыхать запах озона
и молчать
молчать до той степени за которой
начинается пустота сгущённая
в единственную точку –
точку в которую мы все погружены
и которая распускается
там – на дне ночи одиноким цветком –
растением принявшим цвет человечьей росы
и растаявшим там
а до того – до этого исчезновения
опылённым нашим молчанием
и нашей безрадостной
нашей влюблённой тоской
* * *
где-то там – в глубине нас
за семью замками ребёнок
прячется, играет в лапту
выращивает свой цветок
и строит песочные замки
но как только подует
восточный ветер
мы облекаемся в броню
и стоим смирно
и ждём
когда тяжёлый молот
обрушится нас
и мы уходим в землю
прямые как мачты
корабельного леса
и верховное существо
покидает нас
и только там
где-то в глубине
окровавленное дитя
вырывает
из себя
пучки
отравленных стрел
НЕГУМАННЫЙ СОН ГУРМАНА
1.
Ганнибал ел Цезаря причмокивая от удовольствия
и удовольствуясь в хронотопном сне
(не спрошу чем и не спрашивайте вы)
и не надо мне говорить, что «действующие лица» жили в разные эпохи –
они сосуществовали вместе
в процессе поглощения пищи – поглощения
одного другим
и пока этот один поглощал второго
менялись эпохи и страны исчезали
появлялись другие – те кто могут есть друг друга
даже без помощи ножа и вилки
они просто отправляют друг другу пучки тёмной энергии
и в этом равноценном обмене они исчезают
участвуя во взаимном поглощении
и проваливаясь в пустоту –
пустоту которая зияет
в их эфирных телах и в ней – в этой пустоте сидит
в колыбели ребёнок и орёт
глядя стеклянными глазами
в этот белый вакуум
который называется любовью
2.
июньский вечер вручит тебе меч и ты пойдёшь
по его тёмным аллеям
наблюдая за двуликой луною и прося прощения
за то что ты не смог уловить её бледный диск
когда она колебалась там на волнах
покрываясь рябью скользя и ломаясь
на неравные доли как ломтик лимона
в стакане вселенского чая
а ты не смог его выпить
и вот ползёшь как улитка
вдоль основания этого древа
исчезая среди его ветвистых корней
которые оно выпустило наружу и касаясь
своими рожками стеблей травинок
что растут вокруг
потому что то что растёт внутри тебя
больше и дольше любого дня
и ты засыпаешь в глубине ночи
даже не задумываясь о том
что тебя ждёт в её чёрных пещерах
где единственный выход –
та луна что растёт в голубом оке пруда
заставляя всматриваться в неё
и принимать её за всамделишную монету
которой заплатили тебе
за спуск в этот зелёный рай
июньского вечера
ДЕТСКАЯ ИГРА
я нагромождаю кубики на эту пластиковую плоскость
я играю в Эйфелеву башню – вам не поспеть за мной
и я замираю перед этим городом построенным мной
и приподнимаю пятки чтобы лучше обозреть его
и я знаю что настанет день когда этот город
явится ко мне – все эти купцы и бургомистры,
городские выборные – предложат мне ключи
от ратуши но я – гордый завоеватель незначительных равнин
поманю их пальцем отведу их в потайной покой
и покажу им крест под которым лежит покрывало
которым я укрывался в ночи а также меч, ночная рубашка
и шлёпанцы и скажу им: «разве это стоит славы вашего города?
может ли ваш город возместить мне потери
когда я откажусь от своих присных во славу
великой площади рынка а также крепостных стен
и вашего многочисленного скопления?»
и они мне скажут: «нет» и тогда я вернусь к своему трону
возьму свой посох – ударю им в пол и скажу:
«ныне же повергается город во прах
во славу морей и гор и пусть же он канет на дно вселенной
чтобы найти там своё пристанище и слиться
с тем идеальным образом который нарисовал
глядя на него заморский художник
и пусть семь тополей его герба
станут тем ориентиром на который будут взирать
все странники все калеки пока не найдут его в раю
где он будет выситься как самодержавная крепость
на полуострове впадающем в море
белые волны будут биться у его стен
и белоснежные чайки будут летать
над его куполами»
СТЕКЛЯННОЕ СЕРДЦЕ НАГВАЛЯ
1.
у моей кровати – на книжной полке
стоят: икона Дмитрия Солунского
и большой скотч – я думаю, это – метафора
потом что моток липкой ленты
опоясывает всё сущее стараясь
захватить как можно больше пространства
пространство прикручивается к столбу времени
который сам является сегментом
более сложной постройки –
может быть это сегмент неких линий
уходящих в неизвестность – тогда моток скотча
это наше время – время которое длится
с нами и уходит вместе
с нами как этот столб который погружается
в зыбучие пески вечности для того чтобы
вынырнуть на другой стороне Луны
и чтобы его нашли неземные ангелы
неизвестной цивилизации и по зарубкам
на столбе определили длительность нашего пути
и нашего извержения в Мальстрем –
в эту воронку которая существует там – на краю
окоёма и в которую низвергается всё
что заставили существовать и оно низвергается
чтобы пройти отмывку белыми водами
и получить новое подтверждение на существование
там – в новом отражении готического собора
стоящего на краю пруда где старая прачка
полощет своё бельё а малиновый закат
кровенит его своими разводами
медленно садясь за край горизонта
2.
и это всё однозначно – но с разными знаками
которые указуют нам путь на погружение
в хладные воды неизвестного пространства
где стоят стеклянные деревья а вокруг них
играют какие-то живые существа стараясь
не порезаться аккуратно двигаясь и проходя
сквозь живые туннели сплетённые из живых существ
расположившихся меж стеклянных стволов
и уходящих к истоку единого корня стеклянного леса –
там где в глубине земли висит стеклянный шар
не касаясь стеклянных оконечностей протянутых
этим лесом в глубину породы где задумчивые
подземные зайцы глубинного солнца бродят
постукивая своими молоточками по вкраплениям
руды и собирая редкие алмазы валяющиеся там и сям
между жил неизвестного металла уходящими
к средоточию этой никем не названной но возвращённой
нами этому сердцу земли породы
* * *
1.
2000
метро пожирает своих детей – они толпятся на эскалаторах
предварительно бросив жетончик в щель пропускного автомата
все они стремятся спуститься вниз чтобы выйти на станцию
а там они сядут на тот поезд который умчит их
в неизведанные дали – ничего что даль черна
главное что там внутри белеет надежда
и они движутся к ней уткнувшись в свои айфоны
разгадывая кроссворды или просто смотря отрешённо
впереди себя или засыпая под грохот поезда
который мчится туда – в белую даль
которая пока скрыта в черноте мрака
и дай бог чтобы там была такая же станция
а не плавный спуск во ад – в жерло потухшего вулкана
там они и исчезают прощаясь с нами
махая нам рукой и забирая свои пакеты и сумки
исчезают вливаясь чёрной рекой
в это былое десятилетие нашей славы
и наших растраченных надежд
чтобы найти там успокоение прижавшись к груди
дежурной по станции и шепча ей
о своих болях и обидах
аннигилируясь превращаясь в свою тень
которая растекается по стене
как прозрачное полотнище флага –
флага который опустили когда-то
когда наш форт окружили индейцы
предлагая поиграть в дешёвом казино
на территории резервации – опустили
чтобы свести счёты с нашей удачей
с нашей общей памятью
и нашей судьбой
2.
всё наше время – предсмертное
оно опускается на нас как покрывало
и затягивает в свои объятия –
в свои складки притворяясь чем-то
что неотъемлемо от нас самих
на самом деле являясь нашей проекцией –
скрытым мальчиком в кустах
у художника – на знаменитой картине –
он там молится своему отражению в луже
перебирая свои чётки
и расплываясь в улыбке
если видит в этой луже ангела
а на самом деле это облако
проплывшее над ним
в своей недосягаемой вышине
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah
πτ
18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона
(ↄ) 1999–2024 Полутона
Поддержать проект
Юmoney