РАБОЧИЙ СТОЛ
СПИСОК АВТОРОВЗвательный падеж
22-08-2024 : редактор - Евгений Паламарчук
Женя Пепельная
*
в люстре из носовых хрящей
концентрация несбывшихся лунных выдохов.
пачка выданных в долг
ментальных люлей
раскуривается на латыни.
кивок, кувырк.
через роговицы целомудренных окон
ферму горную процеживаю,
морфеем похеренную.
ахается. дышится.
фея оттенка окорока
седлает мою
вырванную трахею.
мои арфы
обшаривают скелеты созвездий,
формируя
любовные мелодии
на непродуманном мате.
приходите
по одному или по одному
все вместе.
хватит каждому, кто вышел на бис
из матери.
*
тени становятся в рифму
к лунному мольбищу,
блуждают по слёзным протокам дворов
всех хронически тонущих.
как патологоанатомы - подтекстами,
торгуют идеалами
с налётом тарковского
за плату - разжатость ладоней.
дорого? драма?
такое себе.
тени теснятся на самых глубинах.
тени заботятся.
зная, что тело - сплошное лицо,
заменить норовятся ботекс.
вольности-дурости бедных-несчастных
сердцами недо-пережаренных
пытаются вывести.
тени живут,
а мы гибнем, банально
опережая.
*
губы губы скрепка,
слово слово скрипка.
так и смерть дискретнее,
околокастрирована.
ноздри в ноздри. в тесно-
те да не в разлуке.
вдохом выдох тесто
из дыханий луковых.
лапка лапка книга,
лево право глубь.
если ангел криво,
тень уж приголубит.
в горькой безучастности
время зафиксировалось.
пламя в шёпот, пластика
зауми токсинтаксис.
*
пишет по молоку дядя Фёдор Терентьев:
«я живу хорошо, просто замечательно.
у меня всё есть,
есть свой дом, он тёплый,
есть свой пёс, он эмпирик, свой кот-теоретик,
фазы лун, чередующиеся в чакрах,
виноград, избавляющий от отёков.
свой утёнок, ласкающий лапкой планеты,
свой господь, замолкающий после «где ты?»,
своя азбука монстров, бемольные кости,
зажимаемые от пустого невода.
есть любовь в балаклаве, душа-подельник,
даже есть
своя память с цепкими косами.
время, место в тисках и во всём бестелесном.
я клянусь вам, всё есть.
ночь не спал, паял.
всё останется здесь.
и у вас, мои песни,
я надеюсь, бессрочно
не вымышлен
я».
*
мой несостоявшийся возлюбленный
с тьмой пополам
ест дырки от сыра и макарон,
хранит мечту первородную содержащие слюни,
пахнет чувством от покупки нового одеколона.
он пользуется азбукой свернувшейся крови,
от удивления крестится не той
третьей рукой,
он целуется со всеми из-за уважения
к микробам
и, как в гроб себе,
приходит в общественное домой.
мой
несостоявшийся возлюбленный
ночами
склеру чередует с библией. поначалу
читать интересно, а потом уже
не название.
сплошная магловская наркомания.
его пароль - это отсутствие стука в двери,
он фантазирует об изнасиловании имён и времени,
в баночку
не пускает бабочку умереть,
даже в лизинг,
он размножает в ней глистов
анонимного нигилиста.
моему
несостоявшемуся возлюбленному грустно
видеть, как я на других
глубоко живу.
он стоит сам не свой
по макушку в подгузнике
бытия, проклиная меня
из стеклянной штучки
в шкафу.
*
философией сна
в чёрно-розовую карамель,
параллельную
тактично бездонной в рассрочку земле,
интегрированы мертвецы и предвзято менее.
то есть я, то есть ты, то есть тут
положительно всем.
это было идеей того, кто изменчив, как всякий.
потому-то сегодня - в любое из взятых -
на взгляды
всех нанизана злых фонарей
колбаса нарезная.
сквозь алеющий свет - к небесам,
что молчат
наизнанку.
*
в сковородке яйцо и сосиска.
с белой майки стекает желток.
новый день - новый повод возиться
со вселенной, сменившей курок.
зеленеющий сад за окошком
исправляет грехи февраля.
в пальцы втиснутый гелевый коршун
соблазняет бумагу на ямб.
строки чешутся взгляд, мой их чешет.
на пылающем мраке матраса
лучик солнца танцует в чешке,
чтоб красиво сгореть и не сразу.
не размениваясь на окурки,
я пишу о любви и о смерти,
не вступая ни в ту, ни в другую,
дабы не уличили в измене.
в сковородке яйцо и сосиска.
с белой майки стекает шея.
слаще самого нужного выстрела -
только его предвкушение.
*
я тебя
вынюхал, выгуглил, выгулял
на изнанке
глаз.
ты
погибель моя
(читай - выгода).
изучай моё тело зубами.
клац-клац.
оглянись -
вокруг каша,
ничего не важно:
кашу дети не любят,
кажется, не выносят.
а у меня
такая же тряска,
такая же ломка
перед ломтиком «киндер пингви».
я зову себя гением,
лириком,
противником логики.
я аллергик, котёнок,
знающий на человеческом одно лишь
«топи».
я с тобой говорю,
ибо хочу говорить с водой,
хочу говорить со всем,
что меня убьёт.
я
люблю тебя,
ибо я сатана (читай - святой).
целую
самую светлую из
нечистот.
*
монологи в мономорге.
«мон ами», - иду к стене.
мона лиза там намокла
от потопа, что во мне.
рыба прыгает с ребра,
говорит о накипевшем,
через слог вставляя брань,
донося до зарубежья.
тише, тише, тишина,
твоё время у подушки,
твоя власть у «как дела?»,
исходящем от подружки.
а сейчас среда сих вод,
что сошли во вторник ада.
видит бог толпу сирот.
«их - одна», - просёк бы Кафка.
ртом моим танцуют тут
о вчерашнем «завтра» и́ о
завтрашнем «вчера» и рвут
на кусочки мясо имени.
и не помню я уже
ни себя, ни места, где́ я.
только чувства в неглиже
оставляют рядом тени.
*
юн, губоглаз, орфографически моден,
едче
всех принудительно выхлебанных,
дышит
с умышленно случайной выхухолью
на брудершафт
мой непрожитый морок.
переписав на дно моря моргание,
вылечив сущее от расстояния,
там, у себя,
подняв кожи мой занавес,
имени отсутствием он
огрызается.
жадно разглядывает лексиконом
сердце моё
гробовым ультразвуковым.
жалит, грызёт, оставляя в покое
только
реальность мою ростом с пуговку.
все мои тьмицы, костями прочитанные,
вечность уж как
обесценены, даже
те, что на завтра, что овощепринятые.
зло, что не явится.
с ним лишь мне страшно.
*
под луной, эмигрировавшей в торшер,
мы играем на
раздувание мух.
победившему - слон, а второму -
уже.
окровавленный
с нами ликует амур.
человечества неуловимый фантом
по костям разъезжает.
а если не жалуем,
арендует судьбу где-то рядом:
вон в той
лжелуне
или в ручке скучающей шариковой.
в полушаге миры.
влюблены мы и властны
так, что там,
за дверьми, нами за - только зга.
завтра было сегодня.
а кисл или ласков
сей момент, созидателен аль
у соска
ключом гаечным,
детерминируют губы -
раз твои, два мои, три стирай строку нёб
языком мою красную,
пустоты купол
дабы не налезал на планету.
поём.
*
загустевшая ночь. лунная липосакция.
неочевидный скотч. голосящая поясница.
право же,
нечему более проясниться.
всё случилось, чего
можно в принципе опасаться.
потому
рассыпается
потребность в панцире.
за последними муками - только
покой один.
ненавидимый всеми существующими погодами,
голый,
прокачусь на яблоневых пасынках.
и веди меня, путь,
тот, что лишь в тупике
открывается смертным и прочим незрячим.
я забуду свой почерк,
забуду, что начал
что-то там
и вспорхну с безвременьем в крыле.
*
белого зайца с карминными зенками
яблоком белым с лопаток кормил.
а под рукой почковались розетки.
стих не писался и был очень мил.
звуки рассудка впопад запинались
о козелки - и ни в путь, ни на кичу.
смысл не рождался, был пуст мой анамнез.
смысл не рождался, был экологичным.
путники вошкались: «свят ли свет, лих ли», -
неоднозначно, как к пятке тростинку.
вдохом форсированным в глотке лирики
жизнь не жила, ну а я
контрастировал.
b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h
Поддержать проект:
Юmoney | Тбанк