РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Пётр Разумов

ЦЕНЗУРА И/КАК НЕПРИСТОЙНОСТЬ

06-09-2012 : редактор - Василий Бородин





Вот это моё стихотворение не прошло цензуру:

* * *
Он любит нас с ожогами на коже


Я в книгу с псалмами вложил тогда член
Он кровью налитый дрожал от испуга
Казалось, он был искривлён от натуги
Мне было страшно но я всё стерпел


Это была самая чистая вера ребёнка
В тело своё как в сосуд золотой с драгоценной густой
Кровью горячей – дурной, молодой, наливной


Когда эти сны с девочкой белой желанной,
Невинной губастой соседкой по парте –
Что может быть чище, нежней?
Средневековая дрянь, эта ненависть к мочкам ушей,
К пупочкам, холодным коленкам,
Колечкам лобковым, яичкам, стволу в кожуре возбуждённому


Благословенно тело и детородные органы,
Сиськи смешные у девочек, письки божьих детей!


Издатель кричал в трубку телефона: «Хуй можно положить на кеды… Вы сразу напишите, что кладёте хуй на Коран, чтобы пришли бородатые мужики и взорвали Вас!!!»


Страх ли управлял цензором? Он инкриминировал мне, собственно, то же, что теперь вышло с Pussy Riot – «оскорбление чувств верующих».
Спрашивается: а у неверующих не может быть неких чувств, которые расходились бы с той картиной мира, которую начертало Писание.
Здесь мы видим подмену (как и в речи Путина): православие на ислам. Это довольно странно прочтённый мультикультурализм. Макдональдс всеобщей толерантности не уравнивает, а обесценивает. Православные, кажется, становятся в один ряд с фундаменталистами, опасной социальной группой, чьё мнение надо уважать, иначе бо-бо. Важно, что «бородатые мужики» автором высказывания явно не уважаются, т. е. он подлинный шовинист, только с другой стороны.
Начнём с того, что это стихотворение никого не оскорбляет. Более того, оно является исповедальным. Член, вложенный в священную книгу – это реальный эпизод детства. А эпиграф из Сергея Стратановского – это попытка оправдания перед лицом большого Другого, ведь он сделал нас такими, «с ожогами», способными на поступки, часто весьма далёкие от благочестивого канона.
Взрывным оказалось сочетание религиозной риторики с описанием телесного низа. Это и было задачей стихотворения – сомкнуть тот космос, который нам рисует идеалистическое воображение с травмой материализма. Тело – это то, что своими отправлениями мешает иллюзии чистого человека, которая необходима любой религии. Всякая религия (кроме, возможно, буддизма) рисует слишком рациональную схему тела, неизменно отделяя его от него самого, заслоняя Реальное плотского образом идеальной машины мысли, угодной Богу. Т. е. тому, кто смотрит. Нечистая совесть цензора – это и есть грех правонарушителя. Таким образом борец веры очищает собственный организм от вредоносных примесей. Всегда необходим внешний враг, поскольку только проекция части себя (низовой) на противника избавляет от греха и страдания. Война здесь лучший лекарь и гарант чистоты того языка, на котором говорит религия.
Интересно, что как в случае с Pussу Riot, говорящий в стихотворении – христианин, только христианин современный. Он молится, но не так, как это обычно делает Всеволод Чаплин. Это и возмущает. Формальный фетишизм – единственная возможность канона быть, поскольку он лишь реакционная рамка, уловляющая истину (как бы Истину), но не знающая о ней. Разрыв означающих – это травма церкви с её маниакальным стремлением к несуществующему Абсолюту. Истина обнаруживается за счёт деталей, в число которых попадает всё больше соринок и щепок, мешающих аппарату насилия.
Насилие само по себе ничего не говорит о сути агрессора. Важно, как он его концептуализирует. Агрессор изображает из себя жертву как волк в известной басне. Он хочет, чтобы говорящий (молящийся, исповедывающийся) сам уступил ему право его же казнить или миловать. Агрессор внушает непослушному, что для него благо: я тебя съем и тебе это понравится. Известная логика тоталитарной власти, говорящей от имени воображаемого (замещаемого) народа.
Непристойность открывает демократический горизонт. Она озвучивает подавленное (вытесненное). Угнетённым оказывается не производитель канонического знания (волк), а, как очевидно – говорящий непристойность. С другой стороны, непристойность агрессивна. Она является актом возмездия, революционным брожением. Через брод протаскивается мысль о том, что тоталитарный строй официального языка не тотален, т. е. не охватывает материальной реальности мира, не расщепляет его до Реального и Ничто, не разоблачает фантазмы, в том числе иллюзию целостности и присутствия.
Революция перманентна. Любая риторика, взятая на вооружение Властью, тут же оказывается бывшей, как вчерашняя газета. Это значит, что Власть всегда пребывает во лжи. Она вынуждена отстаивать интересы какой-либо группы (христиане) как свои собственные, потому как от этого зависит её бытие, её легитимность. Порочна Власть, а непристойность – очищение.
При этом непристойность не является бытовым сквернословием и хамством, она вообще не коррелирует ни с одним речевым жанром. Жёсткого сцепления между революционным актом и формой никогда нет. Важно только то, что угнетённый в непристойности обретает голос, своё представительство в политическом дискурсе. Завтра этот голос может украсть любой популист и демагог, потому язык Революции требует постоянного обновления.
Интересно, что подмена нейтрального член на «непристойный» матерный эквивалент в речи цензора открывает не только то пространство для интерпретаций, которое ведёт к обвинению автора в хулиганстве (т. е. непристойному в чисто формальном смысле поведению), но и к тому, что обезличивает конкретную историю и конкретное высказывание – пространству нивелировки, сведения к однозначному, лишённому избытка, объекту, подходящему как для любви (к ближнему), так и для агрессии (к чужому, наделённому качествами).
Непристойность, как рентгеновский снимок, залог диагноза. Она же – симптом. Но не «больного общества», как это представляется риторам из РПЦ, а симптом, выражающий недовольство. Недовольство есть классовая борьба, борьба за право голоса, который постоянно кастрируется Властью, требующей от народа толерантности, понятой как подчинение Закону. Закон же не может быть бесстрастен и справедлив к угнетённым, потому что его главная функция – сдерживание. Закон – это клапан, через который проходит только имидж Власти и отверженные симптомы несогласных. Революция сродни болезни. Когда общественный организм (которого, как известно, нет) впадёт в психоз, победит Голос. Этот голос и есть то материальное, что призвана любая революция производить. И голос этот, лишённый представительства сейчас, будет жесток к своим властным антагонистам.
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney