РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Юрий Соломко

Интервью с Сергеем Жаданом: «Нет-нет, я скорее певчий дьяк. Я не проповедник»

07-09-2013 : редактор - Женя Риц





- Сергей, у вас недавно вышла новая книга «Палата №7», с чем вас и поздравляю! Вышла совместно с Ладой Лузиной. Чья идея сделать совместную книгу? Довольны ли своим текстом, книгой в целом? Расскажите об этом проекте подробнее.

- Идея, как и книга, совместная. Решили попробовать, было интересно посмотреть, как на это отреагирует читатель. По-моему, отреагировал очень скептично. Кому-то не понравились авторы, кому-то обложка, кому-то – презентации. О текстах почти не говорили. Доволен ли я своим текстом? Ну да, иначе бы я его не отдавал в печать. Это моя первая проза после «Ворошиловграда», всегда трудно включаться по новой, сложно искать новую тональность. Текст вышел довольно интимным, были какие-то вещи, которые мне давно хотелось проговорить, вот подыскивал нужный случай. Текст в общем-то вышел о взрослении, о возможности и невозможности сохранения и восприятия собственного жизненного опыта. Довольно таки асоциальный получился текст.

- И в вашем произведении, и в произведении Лады Лузиной есть «общая комната» – вокзал, где жизни ваших центральных персонажей соприкасаются. Да и большая часть действия в обоих произведениях происходит в одном городе. Сергей, расскажите про новый для себя опыт письма, когда пишешь пусть не вместе с другим писателем, но в любом случае соотнося то, что пишешь, с тем, что пишет твой соавтор.

- Да это технический момент, он не настолько важен и не настолько сложен – договорились, что герои встретятся на вокзале. В принципе, книга могла бы обойтись и без этого приема. Это скорее жест вежливости друг другу. У нас совершенно разные истории, совершенно разные герои. Наверное, этим книга и интересна.

- Иногда мне кажется, что вокзалы, залы ожидания, пограничные территории в лучших ваших работах – места, где настоящее, прошлое, будущее сходятся в одной точке, где время одновременно предельно спрессовано и распахнуто. Пока готовился к интервью, попалось на глаза ваше стихотворение «Клерки» в переводе на русский: «Прошлого нет, просто есть наиболее / отдалённые участки настоящего, / возвращаться на которые тяжело и опасно». Сергей, литература литературой, а как вам живется с таким ощущением, пониманием времени? Помните ли момент, когда вы стали воспринимать время именно так, или это изначальное ваше его ощущение?

- Мне кажется, что ощущение времени меняется с возрастом, это же логично. Все ощущения, связанные с прошлым и будущим, в двадцать лет выглядят совершенно иначе, чем, скажем, в 25. Какое прошлое может быть в 20 лет? В 20 лет ты ощущаешь только будущее, но зато ты ощущаешь его настолько глубоко и близко, будто действительно можешь на него влиять. Потом, с появлением и нарастанием так называемого жизненного опыта, эта чистота и непосредственность в восприятии будущего все больше и больше места уступают скепсису, неверию и нежеланию бороться. Чем меньше веры в будущее – тем более теплое отношение к прошлому. Прошлое интересует тебя ровно в той степени, в какой тебе безразлично нынешнее. Вся ностальгия – от отсутствия денег и любви. В прошлом любви не было больше. Все дело в оптике, в том, что ты хочешь в прошлом рассмотреть. Для меня такой важный и очень острый поворот к собственному прошлому произошел ровно десять лет назад. В какой-то момент ты вдруг вспоминаешь массу информации, которую считал безнадежно утерянной. Оказывается, никто не забыт, ничто не забыто. В результате я написал роман «Депеш Мод».

- Вернемся в привычное для большинства читателей временное измерение. Мне более-менее ясно, чем отличается поколение героев «Депеш Мод» (ваше поколение, когда ему было в районе двадцати) от поколения нынешних двадцатилетних. А вот есть ли у этих поколений что-то общее, что-то, что их роднит, именно, в поколенческом смысле?

- Я могу добавить еще кое-что к тому, что их отличает. Недавно об этом писал. Оказывается, социологи характеризуют нынешних двадцатилетних, как первое «непротестное» поколение. По-моему, не очень положительная характеристика. Но в любом случае, я вовсе не собираюсь заниматься брюзжанием – думаю, между «нами» и «ними» гораздо больше общего, чем нам кажется, и чем нам хотелось бы. Общее проступает в незащищенности (то есть, в неумении и нежелании защищаться), в отсутствии ответственности, в отсутствии социальной активности, в чрезмерной инфантильности. Хорошо было бы поучиться на ошибках друг другу. Например, читая о себе книги.

- Я знаю, что вы человек неверующий. Но когда читаю ваши книги, где граница между мертвыми и живыми подчас едва ощутима, где столько восторга перед жизнью без зажмуривания глаз на неприглядном, где какое-то тотальное принятие действительности со всей болью, радостью, нежностью, тоской, разочарованием, любовью – думаю: это Жадан-то неверующий! Что для вас понятие «вера»? В кого и во что вы верите?

- Я верю в привидения. В отличие от веры в социальный прогресс, моя вера никогда меня не подводила.

А вообще заявлять сегодня, что ты человек верующий или неверующий – это то же самое, что заявлять, что ты никогда за рулем не попадаешь в аварию – слишком категорично и самонадеянно. Я человек не церковный, это точно. Во всем остальном я сомневаюсь больше, чем могу признаться.

- В вашей поэзии и прозе часто присутствуют библейские символы и альтернативные библейским сюжеты. Есть ли для вас во вплетении в ткань произведения подобных вещей что-то еще, помимо создания своего узнаваемого художественного мира, помимо придания, возможно, где-то архаичным символам и сюжетам – новой жизни, какого-то сегодняшнего звучания?

- Ну конечно, есть. Библия, наверное, лучшая в истории литературы антология короткого рассказа. С хорошо прописанным социальным фоном и ярко подобранными характерами. Это лучшая школа для прозаика. В принципе, мне кажется, что можно полноценно прожить жизнь, читая только Библию. Многие, кстати, так и делали. Главное при этом не пытаться повторить прочитанное в домашних условиях.

- Отдельным для меня удовольствием является фигура проповедника в самых различных ваших работах. Например, в «Депеш Мод» – такой американский шулер-фокусник, в «Анархии» – какой-то, что ли, полупоп-полупанк, в «Ворошиловграде» – бывший наркоман, который (в процессе чтения понимаешь) вопреки привычным схемам абсолютно на своем месте в роли священника. Да и вы, Сергей, кажется, проповедник. Такой – правильный: рок-н-рольный (мне так казалось еще до вашего сотрудничества с группой «Собаки в космосе»), неявный. Такой – не учитель. Что скажете?

- Нет-нет, я скорее певчий дьяк. Я не проповедник. Проповедник все-таки должен верить в то, что говорит. Я не всегда верю в то, что пишу. Более того, подозреваю, моим читателям это и нравится.
А что касается проповедников – для меня это действительно очень важный образ, во всем его многообразии, со всеми отличиями. В наше, лишенное доверия и доброй воли время, проповедник перенимает на себя множество функций и задач – он пытается сохранить монолог, пытается говорить серьезно. Это очень интересно и несовременно.

- Расскажите, как познакомились с ребятами со ска-панк-группы «Собаки в космосе», как началось ваше сотрудничество. Вы ведь сотрудничали и с другими музыкантами, как вышло, что именно сотворчество с «Собаками» оказалось долговременным и плодотворным?

- Вышло совершенно случайно. Я их знаю более десяти лет. С того состава, с которым я познакомился в 2000-м, сегодня уже никто не играет. Они играли тогда совершенно другую музыку. Помню, мы делали концерт на следующий день после атаки на Нью-Йорк. Никто не знал, как на это реагировать. Хотя реагировать как-то было нужно. Потом мы какое-то время не общались. Потом в 2007-м опять встретились – они уже играли ска, решили что-нибудь вместе попробовать. Ну, и понеслось. Первой репетиционной точкой у нас был бывший зал игральных автоматов, который принадлежал «христианскому рокеру», бывшему наркоману, который завязал и занимался музыкой. Частично с него и написан проповедник в «Ворошиловграде». С того состава «Собак» вообще несколько музыкантов постоянно играли на богослужениях. Мне даже казалось, что я наконец-то познакомился со своими персонажами, в частности – с музыкантами из романа «Депеш Мод».


- Адресат вашего второго с «Собаками в космосе» альбома «Оружие пролетариата» – рабочий человек. В свою очередь, на ваших выступлениях, если рабочие и есть, то их там ничтожно мало. Как вам самому такое положение вещей, обращаетесь вы своими песнями к одним людям, а слышат вас (если слышат) другие, в лучшем случае, им сочувствующие?

- Да нет. Адресат нашего альбома – компьютерный пират. Мы его (альбом) выложили бесплатно в сеть, то есть послушать его могли все, кому не лень. Другое дело, что большинству послушать лень. Тем не менее, мы конечно же понимаем, что промышленный пролетариат не особо интересуется такого рода музыкой. С другой стороны – что такое сегодня промышленный пролетариат? Одним словом, мы не сильно переживаем по поводу целевой аудитории. Мне кажется, левые идеи могут быть интересны широкой аудитории в силу своего универсализма. Даже если широкая аудитория об этом не догадывается.

- Вернемся к литературе. Сергей, есть понятие литература ради литературы, а есть, на мой взгляд, пусть это прозвучит пафосно, литература ради жизни. (Я хорошую литературу подразумеваю в обоих случаях.) Писателей, пишущих первую, много, вторую – мало всегда. Чем бы вы это объяснили?

- Ну, я не совсем с этим согласен. Мне кажется, жизнь это и есть литература. То есть любая литература – она ради литературы. Мне нравится жить ради литературы, я литературоцентричный человек. Хотя понимаю, вы спрашиваете об открытости и доступности литературы, да? Об ее жизненности. Мне это тоже нравится. Мне нравится, когда писатели помнят о своих читателях. Ну и когда читатели помнят о писателях – тоже нравится.

- По мнению белорусского левого поэта Ильющенко современная литература остро нуждается в новой утопии. В такой, какой в свое время стал роман «Что делать?» Чернышевского. Не столько литература нуждается, понятно, сколько человек, общество.
Что вы по этому поводу думаете? Чего лично вам не хватает в современной литературе?


- В принципе, согласен – читателю, наверное, всегда хочется получить ответ на вопрос «что делать». Просто мне кажется, что после четырех евангелистов, Маркса и Кропоткина, ставить еще какие-то вопросы нет особого смысла. Со времен вхождения Иисуса в Иерусалим в левом движении, на мой взгляд, мало что изменилось.

- Сергей, меня всегда поражало, насколько вы эволюционируете. Не меняетесь, а эволюционируете. Насколько вы становитесь «больше», мощнее. Вы определенно кажетесь мне таким вот Сергеем Жаданом-Бубкой, который бесконечно соревнуется сам с собой и бесконечно бьет свои собственные рекорды. Не устали ли вы от «быстрее, выше, сильнее!»? Не хочется ли иногда просто забить и просто по-хозяйски прогуливаться по уже освоенным вами землям?

- Спасибо за сравнение с Бубкой. Мне он всегда нравился. Тем более мое детство пришлось как раз на период его рекордов. Я следил за ним и мне казалось, что этот человек может все. Наверное, пребывание в одно время в одном пространстве с такими людьми, как Бубка, или Марадона, или Кастро помогает нам стать теми, кем мы становимся. В любом случае, они задают высоту, а это всегда полезно.
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney