РАБОЧИЙ СТОЛ
СПИСОК АВТОРОВВиктор Качалин
КНИГА ОГНЯ
14-09-2018 : редактор - Женя Риц
+++
Посреди лета
рисуем друг друга
с закрытыми веками,
видим тебя огнём,
водой играем,
за два зеркала сразу
облетает ливень
ласточкой по имени сигма
и в воздушную яму яви
утекает в ничащие травы
молния в ясном небе.
+++
В лампу по очереди влетели
шмель, мотыльки и мы,
не разбирая ночи
на тонкие голоса огня.
Прошлое одолеешь – за ним придёт невозможность
переменить исток на устье, вольфрамову нить на ливень.
В будущее вопьёшься сердцем –
роза разорвёт тебя изнутри.
Пей капли света, не продлеваемые на завтра,
отражение гор в карей радужке будет дивным,
давним, как нисходящий снег
в каменистое ложе реки.
+++
Сначала костёр жесточе каменных жил,
затем он целует дымом в глаза,
разламывает руки с плодами,
даёт напиться искрами,
трещинами поёт на губах,
окатывает жаром спину,
льёт прОлески в грудь,
жрёт сырьём мясо и мох,
вздыхает с тобой, в тебе,
и наконец – без конца
сжимается до сети морщин,
городов и глин
на лице углей,
до пепелинки росы,
тает, где нет тебя,
желая и не храня;
сядь на камень, внутри
павлиноглаз и огонь,
до четырёх сосчитав,
вылетят сквозь родничок.
+++
Огненные тёрны твоих ног
встаптывают море углей,
катит вскрай кольца за отрог
жгучий виноград водолей,
смотришь с высоты, и роса
в город превращается вмиг,
лаву поглощают леса
и река изодранных книг.
+++
Пойдём в огонь - в один из двух:
в одном сгорают плоть и дух,
и даже пух несносен.
В другом - не плавятся сердца,
отрёкшиеся до конца
от люботворных вёсен.
+++
Вижу зеркало сквозь огонь,
как в гадании –
медное, плавится, и нет его.
Пропускают свет без пламени
витражи, как несбывшаяся планета.
В этом космосе, изваянном из камня,
перехваченном свинцом –
обеззараженное разноцветье
намекает на приятное посмертье;
к воскресению обратясь лицом,
лижет свет, как огонь, мысли –
не выдерживает ни одна,
брань на воротах виснет
у единственного окна.
+++
Кровью играют панты, сосновый клин
далеко вгрызается в степь,
поезду-пустельге на столбе не спится,
на ветке троится костёр и роется мышь,
искрами разбегаясь по проводам.
Ты не спишь. Я держу тебя крепко в окне,
как в огне. Будут срезаны временем
и твои тёмно-синие волосы, и этот лес,
не расставаясь с великим покоем,
несущим сквозь креозотовый полдень на юг.
В Сагунах тебе старый дед предложит травы,
и мы станем на сорок минут на «вы»,
а затем ты забудешь про горы, про веера,
и фазан в темноте обожжёт нам лица хвостом,
и нагрянет Азов кровинками льда.
+++
После бури бытие,
за открыткой пытка полднем,
и тобой вздохнул
солнца пыл
сквозь сосновый клин
у подножия, у горы
в бесконечной тишине
расстаются с белым камнем
гость и дом
+++
Утро твёрже бумажной чаши,
Его не сожжёт огонь, пока внутри
Колотится снов вода. Подгорая,
С подоконника – сразу в ставни,
К краю прильнёшь, а осень белым-бела,
Белый хлеб замешан на белом вине.
С белым волком ведёт игру неспроста
Черноглазый как снег горностай.
По ту сторону слева, и справа, и вверх, и вглубь,
Впереди и сзади корни архитектуры,
Клинья калиновых листьев, отпор ладоней
Одиночеству, стеснённому на просторе.
И ещё один шаг – опрокинется вечер,
Прогнанной горошиной пробавляясь,
Выкипел суп и осталось незримое море.
+++
Сколото лето,
замОк прикоснулся к губам
и сухим листом перепал
в костерок, где ступени от старого дома горят.
Вынести бы небо на чистую воду,
как израненного раба,
дать ему пить,
а самому нигде не сразиться.
+++
На склоне
между смертью и смертью
спорят два дерева,
впиваясь корнями в воздух
и огненными головами
роясь друг в друге,
а в это время река
зализывает обвал,
собакой молния
гонит оленя в пену,
и рыжие лишайники
на мокрых губах камней
сверяют покой. Свернув,
всухую тебя найти,
поток ты или кора,
летящая от расплат.
+++
Лист пролетает мимо сердца,
царапает бумагу,
семь золотых светильников
на краю поля.
Не верь осенней гоньбе,
саранча уже в полном сборе,
но ей не сжечь ни сапфиров неба,
ни лес,
отраженный в твоей чашке. От дальних взрывов на полигоне
лес и озеро молчаливей,
жадно пьют кузнечики, рвущиеся в жару,
таящие ночную прохладу
у костра, где сгорают
рукояти, ступени, скулы,
схлынут в тебя языками
звёздные оси,
железный лист на траве.
+++
Тихая твердь разнимает лица,
остаются два облака:
хребет и птица,
в них всё больше огня
и всё меньше они уловимы,
а затем они нежно
забывают о тех, кто исчез в них,
обнажённые, они сольются
с вечерним маревом города.
+++
Книгу огня
впитывают следы окон
в слезах обгорелых рёбер
домов,
листают легко,
и канув, не спят
чёрными лебедями
по белому камню
чесночных долек,
живучих именем
ливня.
+++
Ожог - таинница ума,
придорожные распятия смысла,
крымские травы жгут ароматы тела,
пухом глухим земля семенам, единорог не таков,
между зубов-облаков
держит крест самолёта,
внутрь, к дыханью кита,
выплакать сердце моря.
+++
По дорогам крупицами золота чешет июль,
и собаке хочется нас собрать,
чтобы были вместе, как в ступице колесА,
посерёдке огонь и любовь,
а раз нет так нет – она бежит за двумя,
и один из них едва скрывает крыла,
а другой не знает, что шестерых женихов
убили, чтобы он прикоснулся к любви.
+++
На тропе сырые следы,
ночью молния гнётся сухой соломиной,
раскрывает ещё не остывший горн,
удостаивает огнём
одинокую сосну в степи.
Из полночных июльских градин
выпадут дерева,
слаще ягод и ледяней любви,
открывающие глаза
за минуту до взрыва лета.
+++
В нас зародились люди, пока остывала
расплавленная земля,
поэтому мы молчим, как будто бы не в уме,
а в чреве спасение.
Выплюнутые на сушу бьют нас по головам,
в туловище, в глаз,
они спаслись и поедают нас.
Один Иона в нас взмолился,
остальные крючками тянут из нас слова,
сеть природы для них недостаточно прочна и редка.
А мелочь валят в котёл, не глядя,
и целыми кошелями
выбрасывают обратно в океан,
не успевая спросить, где полюс.
Уйдя в пучину,
рыбы в крови гуляют у них внутри,
пока не достанут сердце.
+++
Отшельник, где руки твои, обнимавшие тишь и меня?
В твоей гортани лучи задыхающегося дня,
Когда пылала гора, какие из благовоний ты спас для огня?
Не спас ни одно, пусть все они будут тобой, и в дыму
Я никого с отчаяньем пополам не приму,
Быть одному под солнцем – значит не быть одному.
Отчаливая на север, просмолив канаты росой,
Лицо твоё на корме поставлю, я сам не свой,
Пока не почую лицом твой утренний свет ножевой.
+++
Так долго ты шла по огню,
что стала купаться трава
в твоих берегах.
Я рисовал мох,
а он на ржавых нитях
выклёвывал слёзы.
Сквозь тонкие камни дом
открыт с пяти сторон,
войдём в него светлой тушью
на кончике кисти.
+++
Шелушился жасмин,
от холода стала мумией его кора,
посохли сброшенные лохмотья,
и сладкая белизна
ночью схватывала за виски,
целовала в лоб до рассвета,
не прикасаясь к спине, как Ангел,
а поднимала в воздух
двоих как одно,
сбились на сторону облака,
кости обугленной малины
искрили и скрылись звёздами
на крышке печи. Тогда
прорезалось озеро, вынимая из сердца
звон городов.
+++
С ирисами не спорь, нежные света сильней,
В кости врастут и в лоно, взлетая в твердь кораблей,
Дикий дельфиниум у калитки в море глядит, со шпор
Теплятся слёзы и пчёлам жалят в отпор
Вспыхнуть, сглотнуть, упиться и домой принести
Каплю нектарной смерти, смолу для замазки льсти,
Пыльцу с твоих пальцев для деток, вмурованных в воск,
Крышечками запечатаны летний январь и незваный волк
+++
Сколько растоптано маков, растёрто желтков на золотой крови,
Стала из глины краска - живи, проглоти, бери.
Изобрази меня, не касаясь извилистых тех путей,
По которым вошла в тебя завязь и соколом пух не влетел,
Руками на смех подожжённый в городе с трёх концов,
А на четвёртом – море светит тебе в лицо,
С открытыми и наощупь не видящим языком.
Откуда возьмётся слух. Голосистым йодом иском,
Бьётся под кожей синяк затылочным мотыльком.
+++
По чёрной земле уходят
в тёмное небо тюльпаны,
соединяя гроздья
и исцеляя раны,
а, если девять отверстий
ты сберегла для огней,
рай становится роем посмертий
вокруг флейты твоей.
+++
Под солнцем июня
вспышки цветного лука
покачиваются глазами,
вышедшими из себя,
а сердцевину
никто не видел,
в ней крепится каждый сам,
языками ирисов
оттеняется дождь
до невозможности слиться
с землёй и небом огня.
+++
Присутствуем ли мы
в отчаянье весны,
в нетлении зимы?
Спим в танце? Сплетены
и тихо бьём ногой
в распахнутый покой?
А кто во всех умрёт,
тот осенью не ждёт,
торопит хоровод,
Падёт за летом лист,
а мы разлучены,
огнями сращены
шиповничьей горы.
Дитя-огонь в раю
(смотри, я пламя пью
у жизни на краю)
играет, несравнен,
и превращает в тлен
привычный, милый плен,
и угольками – тресь! –
он пересыпан весь.
Кто же родится здесь?
А океан-вода
везде вокруг всегда
шипит солёным «да».
+++
Что за море стеклянное? Вот же мыс,
до него две тысячи с лишним лет,
из волос верблюжьих они сплелись,
издавая звуки, которых нет -
гулы города, терпкие дымы слов
не пройдут сквозь огненные поля,
сквозь прохладное лоно, где спит весло,
упираюсь пяткой в твой зрачок, земля.
2009 - 2017
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah
πτ
18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона
(ↄ) 1999–2024 Полутона
Поддержать проект
Юmoney