РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Владимир Тарасов

TERRA NOVA. 1986 – 1991

20-09-2006 : редактор - Гали-Дана Зингер





* * *


Культ просторечья ущемляет ум.
Живая ткань таит следы соблазна.
Душа невинная невинно наобум
перечит-клонит – всё ей безотказно.


Но образ свой (вот – искушенье бытия !)
она препоручила воле звука.
Уверенного точного литья
все линии, все молоточки стука


как дань земли восприняло перо,
и наконечником отточенного тела
на шкуре памяти поставило тавро –
невинная в тот миг лгала и пела.




ЧАС КРАСНОГО ЗМЕЯ


1


Найдя осколок новый
я узнал ухмыл
в лицо плеснувший откровенно,
маска –
сущность звука.


Вселившийся в актера дикий хохот
кривит мне губы –
я
еще не смерть.


2


Курантов сбой и пятаки идей.
Плоть липнущих кровавых пятен.
Чернь.
Осатанение.
И пир.


Кто хочет чтобы день не просто длился
пей со мной
за пляшущее слово эпитафий.
Пей –
киль давно прогнил
открылись швы в бортах
свихнулся компас!..


3


Ударом в днище
я бочонок вскрыл,
перебираю золотые слитки в трюме сидя.
Дары счастливого забвенья
память
в ладонях льются,
танец вязи.
Немая рыба будет целовать
остывшее сиянье самородка,
краб потащит
в свою дыру диковину,
песок
затянет россыпь с небреженьем.
О мавзолей!
О блеск захороненья!
Им-перья.
Мумия.
Бай-бай, Тутанхамон.


4


И на излёте часа против глаз
спиралью гребня надвигает зев
река людская опоясавшая жизнью –
её водовороты,
кольца.
На одном из них
я запускаю пятерню слепую
в податливую глину –
земли набухшей влажных комьев соки
стекают локтем:
еще не смерть
я выплыл
я воскрес
живописать
агонию по смерти.



СО ДНА


Так задуманы черты лица
что лица не повторяют.


Я
далекий от щастья и удали дел
нанизываю сосредоточенно строки –
так я хочу
и всегда хотел.
Мне не до пользы,
пользы ль в судьбе! –
но
я спокоен
и на суде отвечу спокойно:
Судьи почтенные! Времени - прорва,
ключ мой необщ
и мною был сорван замок
намеренно.
Далее, на вопрос о сокровищах –
он непременно возникнет – исчезли! -
я им отвечу еще спокойнее:
кража честнее уменья умеренно
таять –
всего оставишь лужицу, -
тут же
(а ставка – азартная речь)
в пылу освоения новой роли
перо обнаружило
во времени течь –
из самых глубоких и гулких штолен.


Итак, невиновен.
Поэтому на пущенный в спину шепота студень
я извлекаю с опасного дна –
Кукла: О Было! Скажите, что будет?
Пусто, - чавкает пасть, - не скрою,
не восстановишь, сгинула Троя.
Кукле по нраву – пищи-то разной!
Сколь хлебосольна трясина Было!
Обе мусолят ревниво, праздно
обе резину жуют. И:
было,
намылив склоняют,
цвело да сплыло,
и –
но строки вызывающе мой
взгляд неотступен
усмешка капризней
я не властен над голосом более,
я
перехожу на регистр другой –
В две тысячи
со
роковом году
от первого небу
крика Христова
силой
достойной лучшего слова
будет презрение
наряду
с тем что осело
в быстрой крови
от первородной силы –
я
источаю яд,
этот сгусток тягучих
навязчивых дум
пекущихся чтоб не заклинило ум,
я не властен над голосом
ибо
я – есть!

Кому-то там мало?
Он – недоволен?!



ОГНЕННЫЙ ТРИПТИХ


1


Глазами зверя унесенный
тот ли
мир цветка? –
а ведь с одной казалось бы поляны.


Ещё мой бубен колокольцами звенясь
стремил муз`ыку быстрой жизни,
гроссмейстер жеста первый – рвущееся пламя
ещё вылизывало изнутри
сосуда горло,
ещё тогда
незнаемого волей мне блеснул
зенита твердый иероглиф.
Блаженный миг сулящий обновленье,
как устоять пред расточительностью –
дар!


И брага вяжущая рта язык и устье
слогу стать
навязывала,
с целью донести
до закоулков разум донесенья
я славу и стяние вернул
прочерченному сладким ветром:
за нитью нить –
на зримое пустого
нанизанные смыслы,
вопреки!


2


Большие мысли посещают после бани:
признаться человечеству в любви...
придумать человечеству игрушку...
ведь люди одиноки...
голы...

Зеркал игры глубины
щедростью своей нежданной
не могут не пленить, -
в них сад желаний шепчет –
воззрился,
выжидает.
Сезам!
Откройся!


- Мы не успели загадать!
- Ещё, еще раз, Аб-ба!
- Чур первый!
- Чур и я !
- И я!


3


Что создано огнём
огню принадлежит по праву.


Чаша мертвых вод –
обетования предел и атрибут
стоит на `уголье на вечном.
В ней
в глубине ее безгласной
оцепеневшей свиты одеяния видны
а лица первых
факелы держащих
отмечены печатью скорбной –
помни,
посвящён огню
кто восходил к его истокам.


От века вросшая чаша мертвых вод
покоится у края –
там пылает свет.
И воздуха собор со всех сторон
волною света там захлёстнут...




ПРЯЖА АВГУСТА


М.Генделеву

1


Дым исповеди – зыбкая забава.
То ест глаза.
То разрывает грудь.


Возмем почин несчастных лет.
К примеру, письма.
В них непременно жалобы на солнце..,
ну что тут скажешь? –
гнусный климат.
И где хранить наследие такое?
Разбухло всё от сырости, раздулось.


Вот я и мыслю – будем экономней.
Давайте хором соберёмся,
письмо напишем –
ничего не утаим.


2


Листья тех ручьёв начальных
заведомо любимы
как в памяти их тени ворошишь.
Ещё бы! –
подпалить гербарий!
оставить лишь клочок палитры!
А были хрупкие –
уронить боялся.


Листаю..,
так и сказано: казнил.
И только тьма проглядывает.
Там...


3


летим.
И извергаем семя
в словесность нашу брошену в пески.

Один - второму:
Тогда и потаскался по Синаю ищущи места –
мало Палестины.
Ещё как йог душа
к спине могла прилипнуть
на день-другой без корки,
молод был.
Теперь не то.
Рассохся. Рассыпаюсь.
Хотя не очень.
Да, соврамши...
И представь –
набрёл!
Родник из глыбы пробивался.
Холоднющий.
А рядом –
с сердцевиной ядовитою –
стояло дерево.
Я пил
и жесткие плоды срывал
в тени пережидая
разгар Весов.
Затем,
когда уйти пришлось –
оскомину набил
исповедальный мрак пустынный –
два неразгаданных огня
вдали перемещались.
Я шел за ними.


4


Но! –
вернёмся в русло.

Своё поместье опишу в подарок.
Чисто.
Ни пылинки.
Зато какая птица
тончайшей бронзы ножками упёрлась в
льняные струи занавеси.
Ус.
Глазок.
Брюшко кинжальное.
Павлиньи лилии слюды сокрылий.


Ну,
и еще перо –
изгрызанное гнутого металла.
Кусочек сердца – тоже золотой –
звенит в ладони.
Устья уст.
И слог.



ОПОЗНАВАНИЕ ИМЕН


Опознавание имен – стезя науки:
движенье – танец
тьма – столбняк покоя
движенье тьмы – безвкусица,
хотя
находим в Азбуке прочтений:
«только танец
способен эту мглу заворожить,
в чем боги
усматривают власть его над тьмой».
И ниже – комментарий:
«тьма,
которая объять его стремится...»
Стремится?! Что за странность!
Подчеркнём.


Урок второй острее ставит тему:
Узоры танца.
Известно что узор –
хитросплетения извива, где извив
на редкость змеевиден.
От змеи же (толкуют древние,
грех не принять в расчёт)
и хитрость происходит.
Налицо
сплетение обоих – знак движенья.
Но тут уместно вспомнить – тьма
питает к танцу страсть.
И более того –
объять стремится.


Так.
Обратимся к выводам.
De facto:
a – узор красив собою
(по определенью);
b – пером неповторим
(как пляска змей неповторима);
c – неподобен тьме
(стремление которой – отсутствие движенья,
т.е. точка).



ВЕРСИЯ ГЕОМЕТРА



Всем скороходам!
Во все Углы и Щели Поднебесья!


Зачитываю.
Мы –
поэт,
лицо поэта,
а третьим – тень лица (безвестный персонаж) –
мы
вооружимся на мгновенья оком:
мир – изреченье,
наша песнь – всего трактат о знаках,
так
предметом созерцанья выбрав луч
пыльцой луча оставшейся на пальцах
мы разум линии натуры уснащаем –
в занятье этом вкус голубизны.


Когда же пристальнее, с холодком, взглянуть –
вас мучит жажда жижи истин, -
а солнце?..
а свобода смысла?..
Нищ опыт странствий.
Опыт веры учит
надёжнейшему из обманов:
цель...
Пред нами, всмотримся, снедающие дали.
Как ни высматривай – там голо.
А не время ль
градостроением занять свой ум?
Вперёд:


ключ
на который в поисках питья
меня и вас дикарь навёл лохматый
орнаментом ограды обнесён.
Вокруг,
из плит шлифованных
(на них изображения чудовищ
тринадцати невероятных видов:
Рух разевающая хищный клюв,
дракон с драконихой и выводком стоглавым,
Абракадабра – пастырь их),
вокруг
в округе площадь.
Сон и покой её лишь время охраняет.
И обелискт – с двух сторон.
Теперь пройдёмся,
я люблю
когда шагов число удваивает эхо.


Перст указателя на север указует,
оттуда и начнём.
Сто белых ромбов отделяют монумент
от центра площади что обозначен выше.
Хирам воздвигнув наш мемориал
велел облицевать гранитом чёрным
сооруженья грани.
А внизу – вот вы на ней стоите, -
умельцем выбита
стремительная надпись:
И тогда вас настигнет галоп барабанов
Круговерть тьмы и света ворвётся со свистом


Далее,
рассматривая как резвится нечисть
под каблуками, -
а водопой и так закрыт –
наитие диаметра выводит
к другому каменному стражу.
Он пирамидой меди малахита
под небом высится,
вблизи
мы различим прожилки в этом камне –
как в поединке меж собой сплелись.
Соперник архитектора (болтают –
из племени раскосых был)
гвоздём!
на гладком постаменте! - полюбуйтесь –
коряво, варвар, нацарапал:
Ветку кинув в пасть огня
Наблюдай его оскал



ВЗГЛЯД НА ПРЕДМЕТ



Перетекающее шкурою своей
лениво тело пламени скользило
в подставленный объём -
о дно прозрачное ударив
заплескалось...
Стекло и вмятину у горлышка приняв
за неизбежное себя поющих форм
оно пылало упиваясь волей
и ликом собственным огня.

Себя не помнит миг собою полон –
наука здесь
как не пеняя влаге языка
дать растекаться ей по стенкам тростника
сосуда звука.

В этом весь предмет.




* * *


Фрагменты света преломлённого землёю
в памяти моей
давно забытых мест названья.

На карте этой отразилось ясно
отсутствие погоды,
налицо и ось,
а вид с ребра адамова, увы,
дик и внушителен –
там выползают мхи
осы кружатся
кость белую нетронутых пластов –
мяс`а породы –
грунт обнажил ссыпаясь
и скрюченные корни нависают –
пьют из пустоты.

И по достоинству часть ветра оценив
пейзажу что в сознанье прорисован
я возвращаю имя:
Время?..
Час?..
скорее просто -
Время час небесный.

Как будто всё, он ожил,
уходи,
но уходя я понял –
мне открылось
роение узоров –
их узор.
Осколков множество,
событие одно.



ТРОФЕЙ


На выставке, посвящённой памятной дате – 3000 лет со дня основания Киева, - впервые будет экспонироваться драгоценный ларь Владимира Мономаха.
Ниже мы приводим найденное в нём письмо, автором которого является, по-види-мому, один из княжеских волхвов.



Моя голубка (в документе здесь дыра).
Напоминая сам (гипотеза: вора)
в садах темнеющих ворующего воздух,


я объявил себя души своей истцом –
отвергнув же (испорчено писцом)
вкушаю от трудов законный отдых.


О лучшем (тут пропущено и: ать*)
как спать завалишься – широкая кровать,
вещают сны над самым ухом,


а просыпаешься – царит в хоромах лень,
кругом тоска, напастей дребедень
бессвязная да бормотуха.


Бывает выпорхнешь (неясно) упорхнёшь,
с Бояне (расплывается) зальёшь
за (вариант: заморскою конфектой)


на Соломоновы златые острова
(строка замазана, в конце строки: трава)
ну как не вспомнить тут про это!


Ах, я любил (по смыслу здесь: люблю),
хотя и благовоний не терплю,
твои персты и коготочки –


а бедра зада! а твои глаза! –
(предположительно: последнего туза)
когда стоишь в одной сорочке...


___________
* Значение слова «ать» установить не удалось.



НА ЧЕРНУЮ ВЕСНУ БРЕТАНИ


Смерть посетила этот дом
хотя и в облике безумья.
В тонкое лицо
швырнула горстью мрака, сволочь.


О брат мой милый
вольный острослов –
не вынести всей боли плач и скрежет.
Я вспоминаю свист кристаллов смеха
вонзающихся слёту цели в зоб!
А изощрённый штопор их речений,
а мягкий стебель вслед –
выдумка улыбки!


Когда б дано мне было душу удержать
я удержал бы
молча бы в ладонь
сняв с твоего лица собрал тьмы скользь
и медленно сдавил бы твари
хребет до хруста –
не уведёт
не выкрадет
не сгложет.


О брат мой брат мой!..

1986




ОПЫТ ОТСЧЕТА ВРЕМЕНИ

А ветер бьёт листом о лист…


1


Когтистой – по камню –
тысячепалой лапы
изощрённая клинопись,
меты незрячего зверя.
О поступь!


Повадки его несказанны.
Тварь небеса опаляет дыханием.
Несравнен эталон допотопной свободы,
несравнимо ни с чем
раскрепощённое «царю» его безличия.


2


Залежи дня
вплывают слепят меня
будят –

выныриваю со дна
заводи кружев сна:
будет

чем расцветить рассказ –
столь неподделен час
ломкий

что нанизать.., - позволь,
яркою вязью вдоль
кромки

чистая речь лучей
мозаики свет ручей
кладезь

я зачерпнул огня –
ишь, весела же дня
завязь.


3


Мне издавна знаком
припев о том что будет -
тусклой смыслицей вторглось сейчас -
и конечно конечно же
мне придётся скрывать своё недоумение
по поводу потери тары веры
там,
на том
(если Там – светел),
но здесь, но прям теперь,
по краю…


4


Собор скалы,
который сам воздвиг
себя пред взором ищущим моим,

чьи мускулы –
земли и неба стык –
всей мощью каменною каменно немым

он возвышался – дюжина голов
изрубленных да тела истукан
ряды глазниц – бездонных - тёмных снов...
Клыками Времени обглодан ветеран.

Смотря туда,
где сам себя воздвиг,
чей камень тих,
но вперил в меня взгляд -

я понял - да,
не смерть его а лик -
пик поединка их,
сиящий карат.



* * *


Жизнь так длинна
что не сочтёшь всех драм...


В своём раю наткнулся:
время
как таковое фикция уму.


Муму конечно согласится с этой мыслью,
ведь столько лет топили –
выплывает.



* * *


Лицо –
я снова о его чертах –
лицо –
тень образа,
чей неотступный свет –
живое искаженье воли света.

Вещей прозрачных.
Прозрачно слово.
Душа вещей –
моей
глагол
хвалы.


* * *


Каменный карнавал
башен и горизонта
ныне застигнут сном
коконом облака скрыт.


Святости запах липок.
Камень от хроник зыбок.
– Эй, а чему веселье?
Налейте и мне вина.


Благословение черпай, -
чашу подав мне шепчут, -
облака коконом теплым
наша спелёнута речь.



* * *

Геннадию Айги

Стебли вершений души –
образ по краю скользнувший
всполох наития
всплеск.


Кто мог подумать,
я донную дань собираю –
соли мерцающий след
облако
льдистая ветвь.



* * *


Назови меня велением жизни, -
сказала любимая мечта
об укрощённом завременьи
(вот она, на блюде лежит).


Я копаюсь в карманах..,
нашёл..,
спички.


Фокус в том
как прикурить на ветру.




КОЛЕЧКО ДЫМА


«Мощь яростная рёва вод слепых
Аидом скованных до срока в недрах
у средоточия узлов Пяты
прорвёт
земной коры гранитну толщу».


Приятель мой
от зрелища времен
улыбкой виноватой отлетая..,
дохнул колечко дыма:
Отлично!
Видишь, уходя
уйдём и не погасим солнце.
А стало быть, -
он выждал паузу, -
стало быть не зря
недаром
мне довелось рвать гроздья бедной жизни,
нет, не променяю
мякоти ягод молодой воды.
И главное,
вид казалось прост –
в нём капище небес
и сердца всплеск
наитие мгновений
след за ними –
но странно,
стынь его сиянья
влекла загадочная намекала.


Торговцев с рынка доносились крики –
Метровые бананы! Шекель! Шекель!
Забыв о сигарете он продолжил:
А в час лучей
(пощиплем струны памяти раз ею
диктанта нашего поляна зацветает)
в час лучей
ветвистый рокот в дельте был рождён –
засоловьюжило самой свободы соло –
блажь и блаженство мимики души.
О да,
вольнó!
вольнó ей вспомнить волочить припасть
и пестовать палитру плена: любит.


Приятель мой
от зрелища тех пен,
улыбкой виноватой отлетая..,
тянулся к пепельнице:
Познания изюм, пожалуй, завязь.
А зрелой крепью сочен –
ритуал.



* * *


Карзáо л`ючит вдосталь
курлыбéком:
Пи`яй апиуве`юнь.




ПАЛОМНИЧЕСТВО В ПУНТ



Сок ягод этих на губах
настолько в новь казался
что я не верил –
сад в пустыне?
Откуда?


1


Мы плыли в Пунт.
Один проверить басни думал,
кто ноги уносил,
кому – проканителить время.
Нам население державы Земноводной
вослед глядело
долго долгим взором непытливым провожало
усеяв склоны и причал.
Мы плыли в Пунт за золотом их копей.


Я на палубе улёгся слушать шелестенье волн.
Месяца осколок –
хлада узник –
как изваяние кивал кивал кивая плёл
невнятную канву...
Я выпускаю этих крыл движенье –
нить львиного лета.



2


- Побалуй, архивариус. Что видел?
- Я видел озеро и рядом ось земную.
- Почтенный, бай попроще.
- Воля ваша.


Пролив.
Врата.
За их чертой – безбрежье.
Разорванные позвонки материков
тут расползаются,
влажное жало Океана
проникло в пекло – пышащую сушу.
У берегов
коралловой грибницы первозданные строенья
как воинов мышленья Вод отряд
стояли в пене.


В богатых землях троглодитов –
что рядом с Нубией что близ истоков Нила –
племён мы насмотрелись
всех мастей.
Мой глиняный чилим оттуда.
Сюда – здесь углубление, как ямка, от неё
отверстие по черенку насквозь –
сюда и сыпят снадобье,
пыльцу растений жирную как грязь.
Когда ты это куришь
возникают грёзы.
Мы наблюдали как туземцы празднуют блудливо сходки
перед истуканом,
пуская эту дурь по кругу.


Сицилла там ходил травить кентавра –
перевелись как выяснилось –
но тушу приволок:
единорога (есть такая особь).
Зажарил целый вертел!
Угостились.
Потом взбрело ему
кормить гиен с трезубца.
Омерзительные твари
рвали куски
хрипело кувыркалось
визжало это месиво во тьме...
О-о, он порывист!
Помню, на мели
глубокомыслием страдал.
С кем не бывает, впрочем.


Зато под полночь, к ананасам
нам двух красоток ломких подвели
и терпкие напитки.
Ах, сёстры жаркие осьмнадцати-то лет!
Ах ах, медовый месяц!



3


Вам тут записка.
Вам обоим.

Дорогой учитель!
Мы,
бесплатные худые ученики
просим рассказать нам
про всё что мы не знаем.
Про птицу-кáпнист например не знаем
и о Демьяне бедном и голодном
мы все хотим послушать очень
очень.


- Капустки, может хрену, хорош к перцовочке.
- А что же с ним случилось?
- С лоцманом? Содрали шкуру. Запечатлей-ка нас, Косой.
- Ужé, ужé.
- А ну!.. Смотри ты, как мы бравы, - купцы Рембрáндта перед
тостом!
- Гуляет... Расскажи что видел.
- У-у! Другого Света дебри – там
долго долгим взором непытливым провожал кивая...
- Понятно. Дальше что?


4


Как-то в тех краях
я встретил дервиша
на полпути к Пещерам.
Он в белой джелабии у костра
сидел в ложбине греясь.
Был мрака шёлк вокруг разостлан.
Безмолвие луны вверху.
Огню мы скармливали перья пальмы –
тьме скалилось скользя хвостато пламя
и тающей струей пылало –
пляс этот осветил
задумчивые губы его зренья,
бормотал блаженный:
...яблока бликами яви
дымящаяся вязь узора на стволе
яблока бликами яви мне
залежи прозренья
стремлений мне сплетение яви
яблока бликами
одно мгновенье...
Я был смущён.
И размышлял над странным перифразом,
как он вновь
- Разве ты помнишь чудесное крыльев
полуулыбкое осенённое?..
Разве ты знаешь новое свитка
пламени света и тени явление?..
Собственным миром осколки живут
затаив как зрачки единого эхо.


А утром я беседовал с душой.
Разъехались мы вдоль дороги.
Она озирается.
Она любопытствует.
Покажи ей златокрапчатую ящерицу –
вон та, с короной –
вьюрк, за камень шмыгнув.
Покажи еще стопу полиловевшую
края ея вычурныя литыя ея
сама в лепестках туго раскрытая –
не перечь, милая,
я налил, дорогая,
ты ведь одна у меня, единственная,
со мной всегда, при мне,
не отстегнёшься от тебя, ненаглядная,
пей-пей, пей-пей.


5


Застолбим пространство.
Смена декораций – свидетельство движенья.
Тронулись.


По месту назначенья
плыл молодой помещик.
Владелец сотни душ.
И все – в телеге, на соломе размышлений.
Ещё бы! пожуёшь тут!
Приобрести поместье позарез
владельцу сотни душ и масок.
Кто продаст поместье? виллу? печь и баню?..

- Смотри-ка, целый дом навстречу.
- Зайдём, я вижу дверь открыта.
- Эй, осторожней, спрячь копыто.

- К свече придвинься. Так. На чём прервали нас?
- На владеньях, мой повелитель.
- Продолжим.
Во владеньях
потомков Гора измененья.
Царь Аменхотеп
открыл границы беженцам –
тем, оказалось, культ Единого по нраву.
Оборотистая шваль Нового Царства
гостей использовала быстро –
искать опору в сброде вздумал.
Куратор драгоценностей Хеп`ер
предупреждал о том в посланьи-донесеньи
но слабый фараон поддался магу
потворствуя ему во всём.
Теперь на гербовом. Пиши.
Из Береники
в тот же полдень
отправлен караваном груз в столицу -
двенадцать амфор мирры
ожерелья – несметное число
и полтораста бивней
до четырех локтей длиною.
Перед тем
могущественный царедворец
гонцу китайский талисман вручил с приказом
доставить в царские покои.
Всё.
Печать - со сфинксом.
В Гелиополь.



6


Пунт Пунт Пунт Пунт Пунт!
Город Тысячи Маковок.
Эти кувшинки на темячках шатров,
эти беседки с ларами остекленелыми,
чёрного дерева идолы глухие
стоят по нишам.
О Пунт!
Град Столикого Эдена –
Нежного Сада Иллюзий Чистых Вод.


Ах, странник-вестник,
причуда выжженных берегов!
Поведай любезный скажи –
не к тому ли ведет в гору тропа
Алтарю алтарей знаменитому
где как врата перед входящим
в два крыла
застыли арфы белой кости.
Не там ли
из золотистого кольца венка
как будто рос необычайный крест –
он весь в глуби переливался
и как Дракон горел во тьме.


И хмелея хмелела дурела пьянела
забылась душа моя, странник.
И изумленно разжалось во мне
плясало притоптывало
во мне
и не верило, странник!
Как я набрел на эти небеса
обезумевший соловый соловелый!
Как услыхал
как пригубил этих рос
нежданных нетроганных!
Я шепчу их, мои вязкие молитвы
кумиру Пунта –
реки рекою пенящихся уст
дари мне эту огненную сладость
кто бы Ты ни был...



7


Мы о сокрытом речь вели.
О костном мозге.
А вы? О чем же вы?
Всё о страданиях.
Не ново.
Смерть? Интересно –
век кивать на смерть! –
она того не стоит.
А-а, вы о пустоте, вы о пустотах,
пустяки –
глагол глаголю чтоб заполнить –
пустоту-то! заполнить! а?
Задача. Цель. Искусство!
Исцеленье!


Опорожним бочонок мёда в пустоту,
пусть сладко булькает в её прорехах мёд...
Не надо мёду? Как??? Водицы?!..
Всё-таки, мёду. Мёду, значит. Мё-ёду!
Губа не дура.



8


Я на палубе лежал и слушал
шелестенье волн.
Светил омытые безмолвьем
сверкали силой души –
самородки смысла.
Мантия ночи аравийской покачивала их –
и плыло Мирозданье.
А Копт, сириец,
у коптилки сидя
выстругивал свирепо древки для острог,
Петроний пьяный
плел Петру что тот не петрит,
Филон – как водится,
Вий
всё вил канаты молча.


Бывало
кто-нибудь нырял близ рифов,
со дна сковыривал заросших склизкой тиной
перламутров урожай.
Потом всё утро их стилетами вскрывали
на ловле зёрнышка –
одно, второе, этот пуст – но что за лоно! –
сияющее пенным блеском.
А то дельфинов стая за кормой
ну – плескаться!
Лоснились туши
плюхались –
брызги, охи, ахи, -
экое диво! –
а кинешь корма –
сразу рыла высовывают,
одних лепешек полмешка скормили белобрюхим,
доверчивы.


Так
щедроточащее Начало
ковш ковчежный Солнце
нас уберег от дикарей и скуки.
Мы плыли медленно. Высматривали даль.
А в вахты штиля я заглядывал, листал
страницы рукодельной книги –
она служила изголовьем по ночам,
звалась – Путеводитель.



* * *


От молодой воды еще попробуй стебель.
До дня которым смертью уводима
иначе не узнаешь
дно трепета признаний сердце.
На.


* * *


Медведицами меченую деву целовал.
Вкруг левого её запястья контуры ковшей –
Большой и Малый –
я глазам не верил!

Неужто с атласа созвездий?
да и кто?
кому вдруг, чья это игра? –
отметить родинками
все до одной вершины!



КОГДА ОДИН К СЕБЕ ИДУ

Рутоньке


Когда один к себе иду
мне часто та же мысль маячит:
на пределе..,
как будто вечность – завтра.


Помню первый день
наощупь начинался –
вклинивался шарил полз на свет.
Бывало, невидаль простая – он сияет,
что облако – малинник,
что песок.
А этот
этот стал разборчив,
сам на вещи
дыхание расплёскивает
вкрадчив.
Одно, пожалуй, несомненно –
смерть
особый отблеск придает затеям
даже глаз
повсюду ищет совершенства штрих.
Забавно, между прочим, -
на загадку
такая очередь что в бездну хвост уводит! –
а там, на дне на самом,
там
на тело как на патоку слетелись –
ещё бы! чудо тискать!
чем не сахар?


Ага, орехи. Обойдёмся. Где же хлеб?
Цветов не надо, вянут быстро – климат.
А что у них?
Цветы, опять цветы.
Тогда, ну хорошо, тогда без хлеба.
Тогда бессмертников.
И незабудок.
Ей.


КАРТИНКА С ВЫСТАВКИ


Ты поникла, дорогая.
Выпрямись.

Смотри, объятия медведя дева снит.
А это что за муза с мызы?!
Художнички! рисуют всякий сброд.
Та-ак, вот и ваны – кагалом целым.
Ван Гоголь – их звезда -
был, между прочим, некрореалист.
Ты, кстати, Ван Гагарина видала?
А жаль. Я видел.
В цирке выставляли.
Ну как тебе обрисовать,
такое,
ну знаешь, слишком рделое пятно.

Идём туда.
Там манускрипты, слышишь,
поскрипывают.
Ты представляешь,
здесь их скрепками скрепляют –
живые манускрипты! скрепками!
кретины!!

Тут пыльный старичок пришёлся б к месту.
На полной ставке,
капельмейстер, - как считаешь?
Тогда и заскрипят согласным хором...

А что, прости, ты вся в меня воззрилась?
Сама ты моль.
На шарфе?!
Гнусь какая,
в музей не сходишь,
насекомые кругом!



СЕРДЕЧНЫЙ РЕЦЕПТ


Кусочки откровенности прожарьте
до появленья крови.
Залейте "стоиком" и дайте им остыть.
Тем временем
в саду нарвите лести,
нарежьте её тоньше - речь о сердце! -
ума (толчёного) добавьте с коготок
и самолюбия (горошину-другую).

Заправьте блюдо.
Сумрак не мешает.
И подавайте с выражением в глазах.




ОСТЫВШИЕ СЛЕДЫ


Взгляд в ппошлое души –
прекрасный из соблазнов пира.


Мне видится случайным выбор страсти,
но страсть – закон.
Случайных Совпадений.
На камне сидя
я пытался вспомнить
кто мною был любим,
кто не забыта.

Незабываемая Е.,
С. – та была прелестна,
покорность И. Пленяла простотой,
Р. несравненна –
как душой, так телом,
А. сладостна,
К. сказочна глупа.
Зато вот М. была богата, М.
мне заплатила за проезд до Н.
О? – фикция! О. не было,
О. смылась,
Ц. я не помню ни одной за двадцать лет.


Amores аморальны –
всем простится.
Простят и мне –
себе остался верен.



* * *

Оно удобнее конечно ж
жить на поклаже на своей –
сидишь и трогаешь, свое ведь, не чужое.
И то бы так да тыкать звёздам нас учили,
тыкать.
К тому же тень на жизнь – счастливый ученик –
всё повторяет за тобою,
повторяет.

Вы!
Рвите когти –
пусть её корёжит.
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney