ADV

Aldo parquet каталог модульного паркета модульный паркет Паркет Сервис.
 

РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Звательный падеж

Анна Инфантьева

27-09-2011 : редактор - Женя Риц





Автор живёт в Кемерово.

***
я просил дождя для тебя, тростник.
когда ты обзавелся чертами лица
и насквозь проник,
я тебя
встретил там, где оставил тебя вчера.

там я стоял. и буду.
как человек, не понимающий, что есть другие люди;
так же,
занимая место у тебя, земля,
я наступал ногами. пресный
дождь узнает о моей пропаже,
когда промокнет место,
на котором я стоял.

следы от шагов создают впечатление,
кого-то в упор расстрелянного.
заикается зеркало, вторя меня,
и меня здесь уже не меряно,
и дирижабль не отличается от журавля.

небо, разлитое поверху, точит
линию горизонта.
тростник, направь туда свою почву -
он расширяется, как зевота
и распрямляет
по горизонтали.

***
когда дом, в котором ты был, станет тебе впритык,
возьми молоток той рукой, которой привык,
и ударь его по ногам,
пусть он весь останется там,
откуда возник.

выпадет все с головы земли,
как женщины с раком груди,
потом ты увидишь, что очень медленно
новые волосы отросли
абсолютно белые.

а потом собери зверьё,
которое в паре или без неё
и выбрасывай за борт,
тебе это не надо -
желудок океана
переварит всё.

руки, которыми ты брал,
стонут,
губы говорят овальное слово -
"больно".
и следом еще - "живой"
и тонет
дом, который ты пополам сломал.

но не скучай ни по кому, ведь очень скоро
все будут отпущены домой.

***
я поворачиваю тебя к себе и обратно,
говорю "уходи и уводи с собой своего брата",
в тебе есть то, чего не было в твоём отце
и в его отце -
во взаимном расположении черт на твоем лице
есть что-то, свойственное акробатам,

небо кашляет басом, как дьякон церковный,
глотки домов поедают людей, как сдобу.
ты не добрый.
это ты поедаешь людей, как злобу,
это ты берешь ножницы
и готовишься "ну мало ли!",
гремишь так, будто кто-то посреди улицы
читает огромное евангелие.

готовься, трава. я сейчас по тебе пройду.
возвращаться я буду по памяти.
мною уже получено
решение госдепартамента -
выдали, хоть и замучили.

отдайте будущую девочку мою
я напишу бумагу, озаглавлю "просим",
я обратно разомну траву
и обратно
возьму слова про акробатов.
ей через десять лет наверно будет восемь.
готовься вода. я здесь тебя пролью.

***
упавшему на солнце
ничего не остаётся -
кому он нужен с такими ожогами.
он ощупывает эти метки,
называет божьими
и ждёт, что когда-нибудь заживёт.

но ничего на это не укажет -
только уплотнение пород
земли.
и вот уже
глашатай с надорванным голосом
становится звонарём,
за спиной образуется слепая зона,
где копятся те, кого мы больше не узнаём -
это тоже особый орган,
опрокинутый водоём.

человечьи открытые веки -
способ попадания солнца на землю,
проникновения
в грунт.
но чем больше ты видишь,
тем меньше свободного места в глазах,
всё к ним становится слишком близко,
и земная орбита
схлопывается, как подмышка.

упавшему на солнце
становится некуда торопиться.

***
колени - самоубийство ног,
сокращение жизни вдвое -
так же сгибался, кто был застрелен
в живот,
и здесь их - двое.

это особое время - первые пять минут
после того, как становится слишком поздно -
несущим стенам этого очень жаль,
когда падает, раненая серьёзно
торжеством постели над тем, по чему идут,
раненая вертикаль,

которая моим хребтом брюхата
или просто глотает его натужно,
которая, в конечном счёте, тоже
часть тела моей кровати.

об одиночестве говорит
угол дома в окне,
видный всё время с одной и той же точки,
я не то, чтобы очень несчастен -
просто нет рук, с которых я мог бы есть,
или я голоден не так уж очень.

углы - это способ избегнуть гор,
величина, обратная остроконечным крышам.
на каждом три шва -
как прочно заштопанные рукава,
и кто-то вдел свои восемь рук,
восемь сторон, чтобы уйти отсюда.
я не то, чтобы очень устал -
просто я ожидаю чуда.

но оно не спасает, а ровно наоборот -
поскольку для "помогите" больше нет места в горле,
глотавшем обиды и кишку в больнице,
я так лежу три часа, а потом ещё тридцать три года,
и всё это время мой плотно зажатый рот
оставляет последний воздух для "слава богу".

***
изымается
из имени,
повторяемого многократно,
что-то всесильное.
поэтому - покинь его -
то, что ты вынул -
положь обратно.

разрастается имя, уже
дошло мне до рта
и вымачивает меня,
и вымалчивает меня.

рот хочет воды,
имя хочет огня
по обе стороны от меня,
четыре стороны от меня
и вот оно -
....

***
под сердце подложена перепелка,
чтобы не билось,
кровью не обливалось.
а некоторые, говорят -
подкладывают ребенка -
он ручки тянет,
кричит звонко,
если что-нибудь не в порядке,
а вот у меня
перепелёнуто перепёлкой.

крылья - два склеенных маятника,
движущихся синхронно,
не оставляющих выбора
гравитации.
крылья требуют выреза в майке,
сноса несущей стены
для размаха
и операции
по пересадке.

воды небесные
ходят неприкаянно -
ищут, где земля,
чтобы им прилечь.
я их приглашаю
только в чужие дома -
я слишком плохой хозяин,
чтобы им течь
в меня.

нет никакого сходства
между долго ли коротко ли
с тем, что остаётся после,
с тем, что новая поросль
всегда загораживает,
под одеждой носит.

на обложке паспорта написано,
что morituri ave,
и как бы то ни было,
когда моя дочь спросит, где я её взяла -
я скажу, что она-то всегда была,
а вот меня ей дали.

***
руки, одетые на три четверти
рукавами,
что-то в очередной раз на мне рисовали
и мелочью
посыпали.
наверное, полагали,
что буду быстрее расти от этого
а я только засыпала,
как будто уже много лет мне.

я спросила "пожалуйста,
можно я отнесу это маме?
то, что поётся низкими голосами,
передвигается только горизонтально
и иногда даже бывает радостно?"

мне ответили, погодя немного
и неуютно шевеля большими пальцами,
мне ответили "нет у тебя ничего такого,
тебе нечем похвастаться.
ты не меняла одежду так долго,
что она уже стала гнездом,
и юбка вот эта особенно.
ты всегда на проверку оказываешься слишком простой:

у тебя во рту накопилась соль,
а в руках, как обычно, много того, заветного
человека.
зря ты,
твои руки всегда оказываются заняты
тебе нечего отдавать-то,
кроме того, что питательно тебе самой"
конечно же, я возражаю - нет,
а мне "переставай быть между,
устали с тобой обращаться нежно,
ты же вся голая под одеждой
и, ей-богу, ты видима на просвет"

мне говорят "уходи, раз уходишь.
не растеряй ничего тут,
что носишь, как пояс верности
или сосуд,
в котором никогда не меняют воду.
ты от этого уже никуда не денешься"

знать правду всегда почему-то нечестно,
и я ухожу дуть на больное место.
тех, кто обидел, я опять заранее простила,
задула то, что коптило.
из всего, что затрачено на создание мира,
я почему-то внебюджетное средство.

у синего рта в зубах
как обычно, застрял самолёт,
загородил окно.
я полувпотьмах
сбегаю по лестнице лишний пролёт.
все двери чем-то заволокло,
и я попадаю мимо.
я пролитое молоко,
которое никто не пьёт.
и я снова обрываюсь где-то на середине.

***
улыбка –
это просто вывих губ,
после неё легко вправляют лица –
наложат шину – будет кляп во рту.
улыбка – это лишь
в размахе крыльев птица.

она пересекает пол-лица,
и между нами
воздушный шар вздувается под носом,
полёт губами.
Но летально просто

ты перед ним захлопываешь дверь
и не даёшь тобою заразиться.
но бывают – я знаю теперь –
у людей шестикрылые лица.

***
подошвы домов
натирают асфальту
бока
уходите, дома!
птицы зажаты
промеж проводов
опустелых
суженых в нить
увидь!
их вены
тоже хотят пить

***
Набухли небесные дрожжи,
Засевшие кучей тряпья
В моей полузадохшейся прихожей.

Наверно, я сама их привела.

Отрезанные волосы седеют.
Я надышала на стекло – и не смотрю,
Как стынет хромоногая качеля
В бездетном моём саду.

Мне вызывали – знаешь – сотни скорых –
Разносчиц неотложных мер.
Но не успела ни одна.
И ты, который
Войти не ждёт ко мне, стучать не смей

В мою парализованную дверь.

***
и ты пришла.
небо не устояло на ногах и опрокинулось на спину, обнажая мякоть своего нежногобрюха.
и я припал к его набухшим соскам.
и я пил.
пил, и не мог напиться его сухим пенящимся молоком.
и тогда я взял твоё лицо в ладони и пил из него.
и я захлебнулся.

***
я выйду из дома, надену на ноги
дорогу,
вытяну голову
и буду ловить в нее самое богово

я буду плакать, выливать
на все изношенные лица
жидкий джаз,
и будут птицы
вить гнезда у меня в рукавах

приду домой, задерну дверь и буду
складывать лицо тебе на плечи
и знаешь,
мне сегодня станет легче.

***
Односторонние аплодисменты,
Когда никого по ту сторону нету –

Сколько навзрыд тут ладоней стекло,
Пытавшихся выдавить это стекло.

Что сквозь прозрачное там разглядели?
Детские там кверх ногами качели.

Детские – там. За стеклом – повзрослели.

В горло настырно забившийся ком,
Следуя моде, меняет свой пол –

Моею становится комой.

Выйдете. Я без свидетелей тронусь.
Выйду, если тронется автобус.

***
Стекло ударил луч и выбил зубы –
Светастые осколки на полу.
Чтобы они не распугали будни,
Я их крылом оконным запахну.

Не видно, что в углах не очень чисто,
И до смерти не хочется вставать –
Тенеустойчивые комнатные мысли
Вросли в меня уже по рукоять.

Я их – на лист, и сложен самолётик,
Его – в окно. Не ускоряя бег,
Планировать он будет, даже если
Летать разучится последний человек.

***
Холодное меня целует в лоб,
Наверное, с него стирая что-то..
Наутро обессилев, ждёт
Зависшая задумчивая нота.

Мгновение. Вот утро навесу,
Со светонищетой прощаясь взглядом,
Холодное, меня целует… – всю –
И вот уже висит со мною рядом.

Задвижка. Выхожу из дома – в дом,
И засыпая, снова просыпаюсь.
Туман, газообразное стекло,
Как будто не дождавшись, уступает.

Устало-серый, очень хочет спать –
Как столько раз почти бывалораньше –
Любому шагу отдающийся асфальт,
Как прежде,
снизу вверх сочувственносмотрящий.

Несладко засыпают фонари –
Закончилась для них ночная смена..
Чуть слышно сам с собою говорит,
Кто тоже разучился вслух, наверно.

Достаточно. Пригрелась. Замерла.
Охрипшая, простуженно мурлычит,
Свернувшись на коленях у меня,
Всё та же непричёсанная туча.

Я здесь. С обратной стороны окна.

***
Я яйцо. Кто из вас меня выел?
Я между эмбрионов и детей
и этот клин я выбиваю клином
журавлей

ведь я от них не научилась защищаться
пусть знак неравенства покажут мне они
у нас с тобой есть пара общих пальцев
синица ока между них

сожми
– пусть ухмыльнётся гоголь-моголь
губами моего лица.
они, как мы, так никогда не смогут –
до конца.

***
город
ставит пломбу в дырявый рот
неба -
самолёт.
и ставит дома
как роту своих солдат,
я пережеван и смят.

вот так-то.
мои ноги растут не из туловища, а из асфальта,
подо мной не дорога, а ее карта
с неизвестным масштабом,
мой дом повернулся подъездом в ад,
а ко мне задом,
я сгорблен и сжат.

я, как фонарь,
смотрю себе под ноги,
я руками двуствольный,
собираю и распыляю гарь.

я напуган и ранен я
посреди огромного
мотора внутреннего сгорания
я поднимаю восстание
и я сам себе главарь.

я голосую,
и среди дорог, переходящих одна в другую,
лукаво не мудрствуя
наверняка найду хоть одну такую,
что заканчивается собственным отсутствием.

***
Одиночество это просто
отсутствие вещества
или длинное поле после
запятой на конце числа,
верхняя половина стакана,
которая полупуста,

односторонняя анаграмма -
слишком проста.

***
если бы было можно
черпать красоту ложкой,
хотя бы чайной,
я бы ее уже проглотила столько
много и отчаянно,
что наполнилась бы и от чая
отказывалась всегда.
я б себя очертила мелом
и держала лицо в темноте,
чтобы не мялось и не старело,
как те.
я в зеркале играю в салки
с собой, обращенной вспять,
вывернутой наизнанку,
слежу, как упавшая прядь
разбивает лицо, как палка,
и его уже не собрать.
я люблю людей или книги, если
их можно читать в любую сторону и с любого места
кажется мне,
что в некоторых именах
буква Ж так похожа на пальцы,
растопыренные вовне,
а с буквой М (читается - МЭ)
очень хочется целоваться.
я бы этим довольна была вполне.

***
сегодня вместо пуль
брошу тебе истоптанный словами рот -
на вот -
целуй!

солнце облизывает белых своих пуделей,
как сука -
так и ты меня приласкай - не жалей
потратить на это руки!

если считать конечности и голову,
то ты похож на пятерню,
перед другою пятернёй совершенно голую.
это -
будут долгие аплодисменты,
а потом я крепко тебя пожму.

у сосулек стекают слюни,
все кричат: смотрите скорей!
давно ли вы видели
настолько голых десятерней?
зима распускает нюни,
белое своё исподнее марает в земле
и вообще ведет себя очень низменно.

другое тело - это только
возможность позы собственного тела
в пространстве, отличной от своей.
на очертания его ты неумело
накладываешь собственные. мокро
становится во рту, как у сосулек,
и остаётся тень на месте двух теней,
на месте ртов один дырявый след от пули.

***
я весь день избивала чужих людей,
потому что когда
все они разом вдыхают воздух,
его не остается для меня,
и начинается отмирание клеток мозга.

я весь день продержала открытым рот,
чтобы каждый мог
меня накормить
или просто пустые пальцы в меня вложить,
а потом убрать.

из всех мест, на которые делится этот дом,
ты по-прежнему в том,
что не открывается изнутри,
молчишь про всё, кроме чёрт побери,
потому что твой рот
банкрот.

***
прости меня, оставшаяся в небе вода,
как в неводе,
если ты там осталась по моей вине,
прости, что у меня был стакан всегда,
а рта не было.

у меня теперь больше еды, чем голода
болезней больше, чем боли.
а перила на лестнице длиннее вдвое,
когда они для одной руки
и движутся по синусоиде.
кровь, что била в висок изнутри,
теперь бьёт по нему же
снаружи.
независимо от единицы меры
нет сожаления хуже,
чем наступившее раньше потери,

которая делает
в пространстве
отверстие
и добавляет ношу.
нет одиночества больше,
чем ожидание чьей-нибудь смерти.

ты знаешь, вода,
я знаю того, кто с тобой
останется в небе.
в всесильной дали от меня.

***
земной воздушный шар
летает низко
над моей головой -
наверно, к дождю.
он станет мокрым,
и все поскользнутся,
и упадут сюда, вниз,
но не так низко,
как я.
христианский бог
приходит ко мне по ночам,
но вместо того,
чтобы зачать ребёнка,
он отворачивается к стенке
и засыпает.

blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney