РАБОЧИЙ СТОЛ
СПИСОК АВТОРОВБахрам Ахмедзаде
Тверь. Destination North-North
22-10-2004
Тверь. Destination North-North.
Сон начинается в машине. Пригревает сиденье. Я выруливаю по холодной грязи на Фестивальную улицу. Паркуюсь рядом с мертвым деревом. Хотя зимой живые и мертвые деревья очень сложно различить, я знаю – дерево мертвое. Захожу в ювелирный магазин, меняю деньги на деньги. Протираю стекла и поворотники.
В машину садится девушка, блондинка, похожая на Нию Галинску. У нее две сумки. Одна спортивная, другая из супермаркета. Бросаю их на заднее сиденье. Из сумки с надписью «Перекресток» вываливается Карлос Кастанеда. Зеленая обложка улыбаясь падает на серый велюр. Двери захлопываются. Идет снег и едет автомобиль. Шоссе заканчивается и начинают мелькать городки. Белый снег с неба сменяется коричневым снегом из под колес грузовиков с московскими номерами.
Через пол-часа видимость из машины ограничена одним лобовым стеклом. Становится жарко. У нее муж, моложе ее на пять лет. Интересная работа и ребенок. У нее будет дом в Севастополе. Это стоит недорого. Два этажа. Каменный (зимний) первый и кюлефренги на втором. Она не знает что такое кюлефренги. Она любит Крым, я люблю другую женщину. О моей женщине мы не разговариваем.
Вчера мы договорились поехать вместе. Потому что нам по пути. Где-то восточнее в электричку садятся люди и исчезают с перронов в диаметрально противоположных направлениях. Дворники сметают грязь перед глазами. Еще через двадцать минут я уже смотрю из трапецевидной рамки. Как лицо отца встречающего блудного сына на известной картине. У блудного сына там грязные пятки. Вокруг и кажется внутри … снег.
Играет диск с критской музыкой. Номер 8 на рипите. «Мана» выезжает из деревеньки на повозке запряженной старой лошадью. Пыль невысоко поднимается на дороге и под тяжестью солнца падает на раскаленную дорогу. Мана не знает, что она на острове с которого нельзя уехать лошади. Мана уезжает из деревеньки восемь раз. Пролетает несколько деревень. Жители продают рыбу. Я в уме покупаю рыбу и отпускаю ее в реку Ямуга. «Йа, Мугань» - «О, святая земля магов» проносится в голове.
У нее есть дочка, а у нас заканчиваются сигареты. Через 90 километров мы останавливаемся в маленьком городе. Последний Макдоналдс по дороге на север. Мы берем хяппимилз с игрушкой для нее и горячий шоколад для меня. «Игрушка для мальчика, или игрушка для девочки?» - спрашивает Ольга. «Для девочки». Сиреневая кошка попала в коробку. Машина выруливает на заснеженное шоссе.
Светофоры заканчиваются. Кажется навсегда. Я не люблю думать о смерти. Я молюсь. Вспоминаю дом. Мы разговариваем о том, как работают колл-центры в России и там … далеко на юге, где у меня был дом.
Три деревеньки с домами, зелеными и желтыми, реже коричневыми. Несколько речек. Из неба просачивается солнце. Будто прощаясь. Но солнце провожает нас до Эммауса. Я радуюсь солнцу. Я забыл его взять с собой. Солнце, солнце. Она улыбается, наверное, понимая. Ее дочка родилась в Кронштадте. Поэтому она на несколько мгновений напоминает мне мою мать.
Я плачу сто рублей молодому человеку, одетому в форму. Он показал мне цифры 88 на маленьком зеленом экране. Это стоит сто рублей. Бесплатно он говорит «Счастливого пути, берегите себя». Я берегу себя. Мы покупаем три пачки сигарет и жадно курим. Становится значительно севернее.
В этом городе маленькие и странные дома. Но здесь жили путешественники и вырастали прославленные военные. Суворовское училище. Поступить сюда стоит 4 тысячи долларов. Двухкомнатная квартира в центре – 12. Мегафон не работает. Партия слова божия вывесила на мэрии транспарант «Не воруй». Воруют, по словам.
Есть «московские» клубы. В остальном – совок. Совок без веника. В центре дом, построенный французскими студентами. Дипломная работа молодых архитекторов. Дом с большими витражными балкончиками, а ля Кот-д-азур. Красиво. Когда дом строился, студенты заложили двери нескольких комнат в двухкомнатных квартирах. Некоторые уже обнаружили эти комнаты. Интересный кот в мешке. Бог дал, бог взял. Вспоминаю заложенные комнаты в своем Бакинском доме. Там везде жили соседи.
В однокомнатной квартире – чихуахуа. Животное с другой планеты. «Тёма, где все?» спрашивает моя спутница. Никого нет. Через десять минут мы переезжаем Старый Мост через Волгу, трамвайные пути и арку с большой ямой. Пустая голубая пятилитровая банка летит в мусорный бак. Я беру рюкзак и смотрю на окна. Сколько раз я смотрел на окна. Полтора года назад – это было в Праге.
В подъезде меня поражают батареи отопления. Снег усиливается. Разминаю ноги. Дверь открывает ее муж. Фамилия ее мужа – Македонский. Македонский спрашивает «Михаил Шумов?». Я киваю головой, задумываюсь, и понимаю, что Македонский хороший человек. На кухне сидит Марина. Марина больна раком. Через час она «зарядит» меня энергией, через два погадает цыганскими картами на мою печаль. Через четыре часа она скажет, что переспит со мной, потому что моим грустным глазам нужен секс. Моим грустным глазам не нужен секс. Но я этого не говорю.
Просто Марину оставляем в доме у моей спутницы. Муж ее уходит за сигаретами с таким лицом, будто это навсегда. Мы немного тусуем на кухне. Слушаем саунд ирландского балета, цитируем Вересаева, гладим за ушами чихуахуа. Я представляю как эти маленькие зверьки, которых Македонский называет упырьками, снуют туда и сюда по серым каменным полам больших ацтекских храмов.
Мы уходим. Я выхожу последним, рукавом вытирая облобызанные Мариной губы. Она будет плакать. (Она не должна была рассказывать историю про то, как ее дочка однажды разбудила ее ударом фаллоиммитатора по лбу. Мне кажется, что не должна была). На лестничную клетку за спиной выбегает женский голос. «У нас нет сигарет», я поднимаюсь. В третий раз за день я поднимаюсь на пятый этаж дома, построенного французскими студентами. «… да я был в Париже» … «нет, там в отеле и в косметологической лаборатории были лифты» .. В лаборатории были узкие лифты начала 20-го века. Они работали. Немецкие лифты наверное.
Я достаю из пачки десяток мальборо лайтс. У нее в глазах слезы. Слишком много против, и я просто прощаюсь. «Спасибо Вам» срывается с ее губ. Поэтому я не люблю пить. Потому что мы становимся кем-то еще, и нам хочется говорить на «вы».
Почему Фокин? – немой вопрос с доброго десятка транспорантов. Действительно почему. Why Fokin not? – перефразировали мои друзья. Мы разговариваем об Иисусе Христе. Я оставляю машину на стоянке во дворе Путевого Дворца, построенного Екатериной. Стоянка во дворце стоит 50 рублей. Икона с ликом Иисуса завешена постером 2001 года с конференции диджеев в Чикаго. «Когда ты на нее смотришь, ты понимаешь – Бог во всём» …
Мы смотрим «Легенду о Динозаврах», разговариваем о Карвае, разглядываем открытки 30-х годов. Я разглядываю коробку из под детективной игры «Clue». Лэйф энд Мэри = лав. Лэйф, Гэри и Метью. Гэри – 50 очков. Мы засыпаем под храп друг друга, немного поговорив о туалетной бумаге и о выпуклостях фигуры Джей Ло, а также о группе Будущее Хороших Людей. Будущего у группы нет. Хорошие люди, однако, возможно где-то существуют.
Утром я немного говорю с Рыбой. Потом одеваюсь и уезжаю. По дороге я покупаю две пачки сигарет, бензин и картофель по-деревенски. Я не покупаю незамерзайку, туалетную бумагу и чикен макнаггетс. Два раза меня заносит на снегу. Один раз меня сильно забрасывает грязным снегом. Я внятно молюсь про себя три раза. За десять километров от дома у меня возникает сильная эрекция.
Я проверяю почту. Новых писем нет. Читать старые письма пошло. Они должны забыться и созреть заново. Я должен состариться и родиться вновь. Как случается каждый раз, когда я забрасываю на себя рюкзак, с чужими письмами
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah
πτ
18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона
(ↄ) 1999–2024 Полутона
Поддержать проект
Юmoney