РАБОЧИЙ СТОЛ
СПИСОК АВТОРОВНина Ставрогина
Карин Бойе (1900–1941)
08-10-2015 : редактор - Женя Риц
ИЗ КНИГИ «ОБЛАКА» (MOLN, 1922)
БУДДИЙСКАЯ ФАНТАЗИЯ
Распахнуты врата миров.
Под сводом их я в вышине
просторы вижу без краёв –
бескрайним зреньем, данным мне.
Ввысь, вдаль, на самое ли тло
взгляд кину – сквозь и персть и твердь
скользит. Привычное – ушло:
большое, малое, жизнь, смерть.
Лишь шаг бесплотною тропой –
и мне заказан путь назад…
Чего страшитесь? Вверх, за мной,
в разверстые объятья врат!
СФИНКСУ
Ты точно улитка: себя таишь
в прохладной воде стоячей.
В ракушку забившись, во тьму да в тишь,
не может она – иначе.
Кто дух горячий,
кто всю отвагу –
поглубже прячет
в гнилых корягах,
тот вечно-нем –
а уж подвиг тем
не будет свершён – тем паче.
Иронию ты предпочёл борьбе.
Бесстрастней прочих
казаться хочешь,
все чувства прячешь – но вот тебе
изменит прежний
твой тон – и краской
зальёшься нежной
под бледной маской.
В тебе не пустошь –
сад пышный! – но
ты никого
туда не впустишь.
Страшишься – так нежен, так вял и слаб –
любого разлада
ты пуще ада.
Тебя лишь броня защитить могла б
от жизни. Ты душу таишь в пруду
улиткой – чтоб только не на виду! –
недостижимую,
непостижимую,
а такой – никому не надо.
VIA MEDIA
Молила я о радости безбрежной,
молила я о скорби безграничной.
Но не становишься ли со временем скромнее?
Прекрасна радость, скорбь – прекрасна тоже.
Всего ж прекрасней – на страданий бранном поле
бестрепетно смотреть, что солнце – свет.
ИЗ КНИГИ «СОКРЫТЫЕ КРАЯ» (GÖMDA LAND, 1924)
ДУХИ СТИХИЙ
Мы много старше, древнее вас,
о дети земли, что горды, юны!
Хаос бескостный вещает в нас –
его мы голос, его мы струны!
Мы – кочевые тучи, мы –
воды текучи, ветра летучи!
Cтон наш летит из осенней тьмы –
наш стон певучий, наш стон плакучий.
Мы – беспокойство, мы ложь и блажь,
мы забавляемся – со слезами.
Мертвенный месяц, властитель наш
скорбно-блаженный, играет нами.
Дети земли, под дождями вы
светлые строить жилища стали…
Силы, вам данной, страшимся мы:
в твёрдых руках – закалённой стали!
К нам! Колдовским упейтесь вином,
нас причаститесь из лунной чаши,
с Хаосом слейтесь, рассейтесь в нём,
бросьте орудья стальные ваши!
Но возводите солнцу за храмом храм,
где не настигнут ни ночи, ни тучи…
Горе – единая радость нам,
водам текучим, ветрам летучим!
ОДНОМУ ПОЭТУ
Так ты всё знал!
Ведь – если бы не ведал –
то разве смог бы то сказать, что ты сказал!
Дня угасающего светлое открытье, что и ты
знал эту тяжесть.
О друг, ты сквозь века меня находишь.
И утихает жар.
Когда ж, утешенная, засыпаю,
то мнится – как отец, у изголовья – сидишь, ладонь мою держа.
АСЫ И АЛЬВЫ
I
Асы и альвы делят власть
Асы по радужному мосту
проезжали во всеоружье,
зорко высматривая вдали
чудищ, что в Чаще Железной кружат.
Светлых клинков бряцаньем
всяк великан привечен.
Клич богатырский, цокот копыт
раскатывались далече.
Альвы по нежной весенней траве
поступью шли неслышной.
Древо, чьи корни перешагнут,
вмиг расцветало пышно.
И весь мир ликовал,
и земля цвела,
и от ликов их
ночь была светла.
Асы и альвы сошлись на тинг
мир поделить меж собой.
Асы – колоссами восседали,
мощью дыша седой.
Альвы – скользили, как тени,
всё наугад да вразброд:
тени всего, что не жило ещё, –
но когда-нибудь жизнь обретёт.
Асы и альвы совет держали
и земной поделили круг:
асам – всё то, что в словах выразимо
и ощутимо для рук,
всё завершённое – асам,
всё, чему имя ведает молвь;
альвам же – что осталось:
ещё безымянная новь.
Асы и альвы совет держали
и людской поделили род:
асам – всякий, кто свято
предков закон блюдёт,
всяк вождь и всяк воитель,
всяк жрец и всяк, кто только
в храмы приходит молиться, –
с запада до востока.
Асы и альвы совет держали
и род поделили людской:
альвам – любой живущий
завтрашним днём, любой,
кто жертвы приносит в чаще,
кем предков закон поруган,
кто дикому древу подобно растёт, –
от севера и до юга.
Так рассудили, и стало так.
Так на земле царят.
Асы решают исходы битв,
зримого судьбы вершат.
Но альвы вещами правят,
что имени лишены,
и все дары их, все владенья
сил животворных полны.
II
Альв Даг поёт об Одине
Девять дней, к мировому древу
пригвождённый, он провисел –
никогда я не видел, чтобы
бога ль, мужа ль был лик так бел:
стрелы прямее, уста сжавши в нить,
властные пальцы сцепивши,
муку свою сносил,
жертвенно веки смеживши.
Змеёю взвился мой ум
потревоженной: “Чьё злодеянье?”
Голос ответствовал, глух, угрюм:
“Моё деянье.”
Об источнике мудрости мало знаю –
никогда не тянуло меня туда.
Его воды темны. Мне другой родник ведом,
где светло серебрится вода:
в глубине, там, где корни жизни,
омывают мой дух его волны.
Никто не потребовал ока в залог.
Пью пригорошней полной.
Как речка, мой день течёт,
точно во сне еженощно я не
слышу ответ непонятный тот:
“Моё деянье.”
И все вёсны земные с их цветом пышным
для меня точно прах мертвы
рядом с ним, принесённым себе же в жертву
в сенú ясеневой листвы.
Тщетно источника ищет мысль
достойного истовой сей
жажды, напитка, что был бы
платы такой – ценней.
Не сокрушить ничему
свершивших тот подвиг в молчанье.
Пламенем ярким горит сквозь тьму:
“Моё деянье.”
Вёльва-пророчица правду рекла:
сильных удел в миру –
предстоять пред верховным взором
да певцов вдохновлять на игру.
Чем больше сильный претерпит мук –
тем больше поймёт и откроет,
и норнам угрюмым отрадно знать,
как тяжко бремя героя.
Даже легчайших нош
несть никогда не имевший призванья,
слов горделивей не знаю всё ж:
“Моё деянье.”
Ш
Один и Ринд
(Один обманом покорил Ринд, дочь альва, которой, как предсказали норны, предстояло родить того, кто отмстит за смерть Бальдра)
“Грозные вырезал руны, руны запретные выбил
я, в чертогах небесных чтимый за короля.
Небо с землёй недужны. Им надлежит погибель.
Однажды неизбежно кончится всё, что конечно:
вырезанное в камне верно во все времена.
“Владыка, мне ведомо нечто, что возвращается вечно:
святое земли дыханье – осень, весна.
Земные леса шумели ещё у времён подножья –
шумят и сейчас, пусть асам вся отдана земля.
Норны прядут, и судьбы сплетаются – движет всё же
всем животворное море, ясней хрусталя.
Веретено, усни же! Не будет – превращений.
Очнётся мир навстречу нового солнца лучу.”
“Однажды уже вершил я; поступок мой неизменен.
С радостью, выйдя на Вигрид, долг мой сполна уплачу.”
ВОИТЕЛЬНИЦА
Мне чудился меч в эту ночь
и воинский клич – в эту ночь.
Что рядом с тобой я шагаю в бой,
виделось в ночь мне, в ночь.
В руке твоей вспыхнувший луч –
и тролль пал к ногам твоим.
Сомкнув ряды, отряд наш пел,
чтоб тьму разогнать, как дым.
Чудилась кровь мне в ночь,
чудилась смерть мне в ночь,
снилось мне, будто пала
рядом с тобою – в ночь.
Не видя, что друг убит,
сжав плотно строгий рот,
уверенно держа свой щит,
ты молча шла вперёд.
Чудился огнь мне в ночь,
чудились розы в ночь…
Лёгкой и светлой – смерть.
чудилась в ночь мне, в ночь.
ИЗ КНИГИ «ОЧАГИ» (HÄRDARNA, 1927)
ПОСВЯЩЕНИЕ
3
Руки твои возьму –
измождены, усталы –
грёз, что подчас займут
душу, – как не бывало.
Кроны цветущий ком,
коробы урожая –
рядом с твоим крестом
тяжкий свой вес теряют.
Блеск озарённых скал,
пляску волны искристой
застила мне тоска
сумерек твоих мглистых.
Если судьбы удар
я исцелить не властна –
дай мне с тобой тогда
день твой делить ненастный.
В осень свою возьми!
Холодом не приструнишь!
Разве дать гаснуть мы
можем надежде – втуне!
Чтобы средь вечных туч
был хоть один – бесплотный,
слабый – тебе дан луч, –
жизнь отдала б охотно.
4
Твои слова – как семена,
и всем им – всходы дать.
Боль ночью тайная меня
разбудит – не унять.
Как жажда, сушит каждый жест
случайный твой и взгляд,
всё повторяясь без конца –
но ярче во сто крат.
Моим и мной наполнен день,
как мутною водой,
но мир ночной кристально чист –
и полон лишь тобой.
8
Раз сказано, слово в тиши опочить
не может – хоть сделайся нем,
и, как ни казнись, ни кайся в ночи,
не вырвешь его ничем.
Не странно ль, что словом – малейшей из птах –
заклёваны – стаи других,
оставлен от замков воздушнейших – прах
и горечь – от лет дорогих?
Два года – два древа, когда-то в цвету, –
теперь головни лишь – с тех пор,
как слово единое – ввек не сведу! –
мне жизнь превратило в позор.
14
Ничего, что вся продрогну да промокну:
лишь бы видеть свет вон в тех двух окнах.
Та, кто там, за ними, всех дороже мне.
По живому сердцу – свет в твоём окне.
До угла пройдусь я, а потом – обратно.
Промелькнёт, быть может, силуэт твой статный...
Как ты близко! Чтó ж я, почему я не…
По живому сердцу – свет в твоём окне.
ВО ТЬМЕ
Во тьму вперив бессонный взгляд,
я молча слушаю набат.
Он ровен, тяжек, гулок так,
что кажется – то дышит мрак.
Мир оглушённый ввергнув в сон,
с вещей срывает маски он.
О мерный, тяжкий, гулкий бой,
мой разум одержим тобой.
Среди бесплотных – тоже – дух,
я сохранила только слух –
и слушать сердце тьмы должна:
заря назавтра – не страшна,
заря назавтра – не нужна…
ДЕТИ ВОД
Нашу люльку, мягкие, как морские травы,
бесплотные качали водяные духи.
Мы времени не ведали в безветренных глубинах.
Кто вырвал нас из-под крова блаженного?
Точно лёгкие пузырьки, устремились к свету,
серебряными рыбками рассекая пучину, –
и вот, выжимая волосы, стоим на берегу
поутру на чужбине.
Никогда не попасть нам домой.
Мы блуждаем как будто во сне.
Наши глаза – тёмные, влажные – страшатся солнца.
Наши руки – прохладные, нежные – страшатся свершенья.
Наши души – текучие, вёрткие – страшатся страсти.
Они избегают, как змеи, всего, что может обжечь...
Мы бредём как во сне, наш мир – пена.
Прохлада наших улыбок – привет из далёкого отчего царства,
где смыкаются своды врат из зелёных стеклянных вод –
врат, за которыми вечный покой.
Переведено зимой 2009 г., Далькарлсо.
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah
πτ
18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона
(ↄ) 1999–2024 Полутона
Поддержать проект:
ЮMoney | Т-Банк
Сообщить об ошибке:
editors@polutona.ru