РАБОЧИЙ СТОЛ
СПИСОК АВТОРОВПавел Фрегатов
Молоко событий
12-10-2025 : ред. Сергей Круглов
***
Избыточно и неточно, содрогаясь всем садом застывшим, -
исключительно темперой по левкасу –
вникаю тебя, твоих дымных бровей барочные дуги,
возвеличиваю тебя – перепёлку пречистую, сшедшую свыше,
перемноженную на собственных стадий движенье –
перешедшую через облаки семижды семи небес –
в город мой, в стан мой на границе дикого поля.
Будто крылья, льющиеся позади, оперённые трепетно, сложно,
всеми прожилками убранства пуха смертного, нежного, обористого,
с поверх трафаретами – ран глаз, ран уст, ран ран, –
и лице твое там – в окаймлении блюда пушистого –
с пещрящимся, пористым, непрерывным пламенем взгляда
подступает меня воскрешать.
Я и создал его, чтобы оно воскрешало.
Всякий раз находило меня
в опрокинутом мраморном мире, победившем траву и солнце,
в ограниченном рае гранитном, где сердцем плещется чайка.
У окна на Смоленку.
У огня робкой свечки.
У сосланного в Сибирь себя молчальника-мальчика,
взявшегося тебя печатлеть.
***
Он совершенствует свое косноязычье:
он хочет говорить никак,
на сломанном дикарском диалекте,
невнятно и наперекосяк,
на мёртвом, на другом, на птичьем.
И в этом цокоте и посвисте кипящем
свариться заживо и заново восстать,
стать, наконец, пустым стволом гудящим,
стоящим… нет, растущим, в чаще
(на фонетическом ветру шумящей) –
и ветра ждать.
***
Молоко событий и хворь слов.
Слабое тело гласных –
из чистого состояния первородств.
Прорубь небесного света и лестница
ангельских голосов.
Между небом небесным и небом земным
непроницаемая птицами обитель.
Как преломится твоё слово в узкой, мозаичной
теснине воздуха? Говорите, пожалуйста, на иврите.
Ломкая песня ломается, как глаза стрекозы.
Блестящие рыбы поют, как тростник, сами в себя.
Неверным пламенем каждый замыслен,
и искрится проточно на дне его взора.
Если это псалом, я хочу, чтобы все одиннадцать братьев
несли его как можно торжественнее
на бархате плащей – прямо к ногам его.
Пусть державная песня исполнится.
***
Из пригородов бьёт светом невечерним.
Непонятно, кто почувствовал это первым.
Пора, – говорит дерево, распрямляясь.
Аггелы идут, – шепчет старуха, отворяя дверь подъезда.
День не начался. Это иные звёзды.
Не для этого взора – зренье,
не для этого слуха – ухо.
Что теперь ты впустишь в свою
расхристанную, негодующую, прогорклую речь?
Кто соберёт распавшиеся переборки,
обоюдоострым эхом вернётся в твоё полустёртое сердце?
Если что и удержится в руке слова,
то не то и не это; но даль их,
но отсвет, но приторный вкус
горечи обновленья.
***
Юле
Вот прямо так – в проёме двери появляясь, чуть восклонясь,
дабы не распороть облаком головы своей бычьей
твои чаяния, тщания, перспективы.
Ну и кто я ещё, как не палач пенья девичьего?
Герой-однодневка, пьяный собственным голосом,
Там, внутри легкомысленных посулов, неожиданно свежих эклог, гримас у зеркала, - я настоящий.
А ты? Посмотри мне в давно-не-моё лицо (самовлюблённость ли это?),
посрами, открестись, отвернись и застынь сердцем колотящимся.
Вот оно, это чудовище, входящее в твоё утро
неуместным углом преломленья. Куда мне увлечь тебя, пассия, одалиска, отражённая Саския,
сидящая на колене, глядящая в вечность или в глаза глядящего?
Почему ты не я? Почему мне приходится слишком разводить краски?
Вязкое, лишённое плана пространство, светлый праздник окна,
растворённого в бледно-карминный цвет. Слепок со слепоты –
и звукопись здесь ни при чём; так не смотрят, но чувствуют
радость, горе, весь спектр причин разрыва. Страха, как света, бывает порой впритык.
***
Если остановился ты. И давно
роскошь ошибок и бог деталей
не тревожат, и белая чайка на голубом
не несёт твоё пенное воображенье
через Финийский залив к стенам Анхиалийским.
Если детство твоё отошло.
И стало добычей
жадной птицы-синицы;
если косточка боли
не пустила побегов. Замерла насовсем.
И ты, подожжённый с обеих сторон равнодушием,
тускло взираешь на волны клюющих дельфинов,
на пробитую рогом рассвета брю́шину неба,
на кудлатого зверя-зиму, быстротелую рыбу-лето;
если мир притупился,
и в хижине старого храма неосторожно и гулко,
кариатиды когтя́, бродит голубевремя,
и к чему ни притронешься, всё понадкушено кем-то
и залапано в кровь, до полной потери себя,
то зачем эта готика смыслов, партитура скорбей и пороков,
благовещенья строгие крылья, обратная перспектива,
вся тоска Абеляра и Мильтона высь, потрясающий Тютчев,
перистальтика войн и сыворотка золотого сеченья,
поцелуи в пятнадцать, окровавленная орифламма?
Поднимайся в последний поход! –
лучше сдохнуть на подступах к Смирне.
b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h
Поддержать проект:
Юmoney | Тбанк