РАБОЧИЙ СТОЛ

Выступление стрелковой роты капитана Франса Баннинга Кока и лейтенанта Виллема ван Рёйтенбюрга, явно проходит не по правилам — точнее, изображено неверно, и слишком много лишних людей на картине, но курьеры на велосипедах вечером, отчасти компенсируют общую композицию, если приглядеться, неоновые краски их коробов, за спинами, мне нравятся больше, чем пищали, шпаги и алебарды — в особенности хороши жёлтые яркие краски в свете фонарей и фар. Куда они выступают? О первых — не знаю, а маршруты вторых вполне известны, они-то сейчас на работе. И на чём, как всегда, всё держится? Правда ли, что только на девочке, в золотистом платье, в центре? Правда ли, что как всегда, все держится только на девочке? 
И у мушкетёров, и у велосипедистов?

Лето ещё ничего не знало о потерях
И я забывал о дереве на стене — точнее,
О тени его, что когда-то была очень важным и значащим делом, важнее, чем само дерево , —
Так занимать всю стену и даже асфальт под ней, полностью и надёжно забрать под себя —
Как важно было знать про эту тень на доме, в котором ты жил.
А почему важно — забыл.
 

Я пришёл через год после того, как Рустам провел свою акцию «Осенние жесты гнева»,
Когда он отчаянно рубил капусту — жест неприятия ухода Лиды Б.
Камера не вполне передает застывшую гримасу на лице Рустама.
Аннушка Химмельстранд из Швеции пыталась выразить ему свое неприятие подсыпав орехи на постаменты, где он рубил капусту (зачем, Аннушка?) но Рустаму вряд ли могло что-то помешать.
Его лицо не выражало отчаяния, он был сосредоточен.
Отчасти ситуация полнее отразилась на лице Наташи М, которое было белее чем её белоснежная рубашка, с отложным воротником.
Я пришел позже, я пропустил камлание в горах, когда Серёжа Маслов и Витя Воробьев, вымазавшись в муке, голыми рычали и прыгали у костра — Господь, жги!
Я не видел, как на выставке в Москве Аэлита схватила за руку охранника, когда он попытался помешать Канату пролить жертвенную кровь — это было как плавать в бассейне с акулами!
Я слишком многое пропустил.
Я не слышал, как Лена Воробьева пересказывает Рустаму Ирину Петровну:
— Твое искусство, как любовь через три презерватива…
Я не видел, как Сережа Маслов в селе Ширяево, на Волге, не захотел делать перфомансы и написал на стене дома: «Будущее никогда не настанет, мы просто состаримся».
Я так и не прочитал книжку «Рукопись, найденная в Сарагосе» о которой он мне говорил, и теперь уже видимо не прочитаю.

Телесность.
Мне всегда нравилось слово,
Да и ощущения тоже, — телесности.
А вот одна
интересная история:
У известного нашего кинооператора, Мурата Сапаровича, был дом на жайляу и лошади там, в общем хозяйство, я там был один раз — там потрясающая поляна эдельвейсов, перед домом, поскольку это уже альпийская зона, но сейчас не об этом...
Мурат как то привез туда своих маленьких детей из города, перед Новым годом, и пригласил детей своих работников в Дом.
И вот пришла маленькая девочка, лет пяти, и принесла зайчика, с перевязанным бантом на шее, удавленного зайчика, подарок под ёлку.
А при чём здесь телесность?
Да ни при чём, в общем, просто история.
 

В красивых брюках приходил в гости и в рубашке-жатке.
А вот с обувью всегда были проблемы — обувь сложнее было и найти, и выбрать, — хотя — если только совсем дорого. Дорогая обувь уже появилась, но выбрать было сложно — чтоб ещё и подошло.
Часто, кстати, покупали на первые деньги костюмы, а вот с хорошими туфлями не вполне справлялись...
Но мальчики приходили — ставили на стол вино, смотрели серыми прозрачными глазами, светлые глаза это не мёд, это озёра.
Потом мы танцевали в галерее, собственно, может быть, галерея больше нужна была не для картин на стенах, а для танцев. И обязательно был хорошо подготовленный импровизационный номер от Серёжи, он внезапно его исполнял и всегда остроумно и в тон настроению, а вот его голубые картины в другую сторону уводили, совсем в другую даль.
Разве ты где-то ещё танцевал так?
Разве смеялся так и не сдавался ночи? Даже не в тех, совсем не в тех ботинках.
 

Время остановилось — и это оказалось проще, чем можно было себе представить
Мы замерли, как комар в янтаре
Горе и радость — как занесённые для удара руки, как крылья — остановлены в полете
Ничего не происходит
Ничего
Ничего не происходит
А ты пойди пока, налей себе вина, пока мир висит и не шевелится, как марево
Пока мир плывёт, и замер
Пока мир