РАБОЧИЙ СТОЛ
СПИСОК АВТОРОВПётр Брандт
Монголы
16-10-2010 : редактор - Дмитрий Зернов
ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА К ПОЭМЕ «МОНГОЛЫ»
Композиция поэмы «Монголы», быть может, требует некоторых пояснений.
Дело в том, что поэма эта написана не только о татаро-монгольском нашествии на Русь, как это может показаться с первого взгляда, из названия, хотя тема эта является чрезвычайно важной её составляющей. И все же, главная ее тема — иная.
Поэма «Монголы» — это некая фантазия о любви к женщине-татарке. Сразу замечу, что несмотря на то, что поэма написана от первого лица, она не является в полной степени автобиографической, хотя некоторый повод для ее написания существовал, однако, всё же следует воспринимать именно как фантазию.
Итак, поэма начинается с пролога — стихотворения «Молитва». Далее, параллельно развиваются две темы.
Одна из них — действительно тема татаро-монгольского нашествия, причем в ней автор намеренно отступает от исторической достоверности, смешивая детали, порой исторически несовместимые, придумывая несуществовавшие имена, стремясь создать абстрактный образ зла, образ русской беды.
Вторая же тема — это тема обреченной любви нашего современника — молодого жителя Петербурга 70-х годов XX века, тема одиночества человека в любви среди жестокости и непонимания современного ему мира большого города. В конце концов в сознании героя зарождается мысль о некой таинственной связи всего того, что происходит с ним с событиями давно минувших лет — татаро-монгольским нашествием на Русь.
Две эти темы развиваются параллельно и независимо и сталкиваются, наконец, в маленькой поэме с названием «Татарский триптих», являющейся составной частью поэмы «Монголы». Здесь и происходит развязка и объяснение всему.
Далее следует эпилог — стихотворение «Туман».
МОНГОЛЫ
ПОЭМА (1970—1973)
Ты хотел войны —
ты ее получишь.
Чингиз-Хан
ПРОЛОГ
МОЛИТВА
Апрель, блуд, колокольная высь
И кони пущены в рысь,
Помолись за меня,
Помолись за меня,
Помолись,
помолись,
помолись...
Знаком тебе топот этих копыт,
Знакома ль походка коня,
Помолись за меня,
Помолись за меня,
Помолись,
помолись
за меня…
Мой первый грех — в том, что я рожден
И рожден, как все, во грехе.
А второй — что холодный и крепкий меч
Застыл у меня в руке.
А третий — в том, что руки твои
На шее моей свились,
Помолись за меня,
Помолись за меня,
Помолись,
помолись,
помолись…
К утру запоют, закричат обо мне
Пустое седло и обрез,
Помолись… Да родится молитва в огне.
Да коснется молитва небес.
1971
* * *
На звоннице — «доньи!» «доньи!»
У дороги белая кость…
Отчего ты так бледен сегодня,
Мой неожиданный гость?
Как мучительны эти встречи,
Как бесплоден холодный зов,
Ах, зачем же ты, зимний ветер,
Так стучишься в мое окно…
Знать, и мне расплата настала,
Отголоском русской беды
По щекам меня отхлестала
Тетива Золотой Орды.
КЛЯТВА БАТУ-ХАНА
Он привязал зеленый платок
К седлу своего коня —
Бог впереди, языческий Бог,
Бог войны и огня.
Он не cпешит со словом своим,
Черное войско Орды
В полном безмолвье стоит перед ним,
Плотно сдвинув ряды.
Юное сердце под царским плащом
Бьется, будто сейчас
Посыпятся звезды легким дождем
Из черных скошенных глаз.
Войско застыло в паузе, ждя
На легких монгольских конях,
Слово вождя, волю вождя,
Поднявшись на стременах.
— Я пойду на запад так далеко,
Как только видят глаза,
И ступит копыто коня моего.
Так велят небеса. —
И он повернулся спиной к полкам
И долго смотрел вперед,
И мальчику виделся новый стан
В долине прохладных вод.
— И будет концом моего пути
Великий город Сарай,
Волны далекой реки Итиль
И древний славянский край.
МАРТОВСКИЙ СНЕГ
Заблудился и умер слепой человек
В подъездах сырых и глубоких,
Мартовский снег, мартовский снег —
Белая пыль одиноких.
Где же твой суженый — смуглый грек
И моя чингиз-ханова дочь?
Белое кружево — мартовский снег —
Покрывало нам в эту ночь.
Эту песенку выучи наизусть
И тверди ее по ночам.
Последняя стужа — снежная грусть,
Последний взгляд палача.
НАШЕСТВИЕ
В глубокой долине сибирской реки
С верховий до самого низа
Идут полукругом густые полки
Наследника хана Чингиза.
Земля, не окончив дневной поворот,
Споткнулась под ним и легла на живот.
Стук-постук, и сломанный сук
Несется из-под копыта,
Уже позабыта дорога назад,
Давно,
давно
позабыта...
Под ханским копытом Шираз и Багдад,
Ступив в города халифата,
Язычник услышал названье — «Джихад»
Священных боев Шариата.
Коран не коснулся чела дикаря,
Но имя войны подошло для коня.
Стук-постук, и сломанный сук
Несется из-под копыта,
Уже позабыта дорога назад,
Давно,
давно
позабыта...
На золоте сбруи рубиновый глаз
Венчает убранство граната,
А в самой вершине граненый алмаз
На сорок четыре карата.
Оленьим ремнем перетянут крестец,
Арабская кровь — вороной жеребец.
Стук-постук, и сломанный сук
Несется из-под копыта,
Уже позабыта дорога назад,
Давно,
давно
позабыта…
Ты, — идущий вожатой птицей
В этой хищной затее,
Ты — сумевший не усомниться
В безумной своей идее,
Ты — впереди увидавший звезду,
Да будет тебе однажды
Разрешено на земли вражьи
Набросить
свою
узду.
* * *
Моя жизнь откровенно пошла на лад,
Так сходит на нет волна.
По законам «голодных» я виноват
И отвечу теперь сполна.
Октябрь вернул мне стих и мираж
Отставших от стаи птиц
И порченной крови пустую блажь
В зеркале встречных лиц...
Только бы не увидеть в толпе,
Пустившись в ночной разгул,
Черного плата на голове
И холодных татарских скул.
Упаси меня, Господи, от беды,
От любви чахоточных век,
Только бы дотянуть до зимы —
И в снег,
в снег,
в снег!
1970
* * *
Кони ревут и от крови и пота
Рвут боевые поводья,
Нет не будет сегодня охоты,
Нет по весне половодья.
И не успеть серебром и сапфиром
Наполнить пустые карманы,
Или богатую сбрую эмира
Сорвать с жеребца басурмана.
Хитрый монгол, схоронясь за осокой,
Заметит нас глазом лисьим,
Когда пробежится в траве высокой
Легкой арабской рысью.
Бранное дело — лихая забота,
Рвутся уздечки казачьи,
Нет, не будет сегодня охоты,
Не будет сегодня удачи.
И ныне, когда пересохли реки
И земля в степи задрожала,
Восток поклонился далекой Мекке,
Мы — щиту и кинжалу.
БЛАЖЕННАЯ
Посвящается Н. Лебле
Благословенны травы,
Поющие в унисон
Старым степным хоралам.
Благословенный сон.
Не потому ли так страшен
Крик ночных поездов
И крики ворон над крышами
Северных городов.
Снежен твой путь, и стелется
Солон след твоих слез,
Все пройдет, перемелется
Пылью из*под колес…
Весной, в голубых проталинах,
Светись, мой ангел, ясней
Росписью на развалинах
Православных церквей.
* * *
Я опять улетаю в степи Монголии
Звездою в Млечном Пути,
Звенит колокольчик, встревожены кони
И уже далеко впереди.
Мой тяжкий бред навязчив и стар.
Я издавна в кружеве строф
И в золотисто*алой заре искал
Тень азиатских шатров.
Тяжелое время странной любви,
Пролетевшей в степи верхом,
Живет и дышит в моей крови
Холодным и злым стихом.
* * *
Я каждый вечер снова болен,
Я каждой ночью несусь за ней,
Разбейся, рассыпься же в чистом поле,
Светлая тройка моих коней.
И будет во веки веков отныне
Ясен путь над моей головой.
Молись же,
разбойное сердце пустыни,
Молись
о возвращенье домой.
1973
ТАТАРСКИЙ ТРИПТИХ
ПОСВЯЩЕНИЕ
Быстрей, чем бежит архар
По крутым отрогам Саян,
Чем в камнях Алла'Тао день
И ночь летит его тень,
Чем легкой рысью войны
По степи прошли табуны, —
Огни монголо'татар
Уносят села славян.
Чтоб из края Джан'Наари
Пришла пустынная мгла,
Чтобы в жилах этой земли
Азиатская кровь текла,
Чтоб славянский страх, что уснул
В чуть раскосых глазах твоих,
Точным рисунком скул
Превратился в сиротский крик,
Чтоб, однажды встретившись нам
На распутии двух дорог,
Уйти по своим сторонам —
На Запад и на Восток.
I КАРТИНА
ВИТЯЗЬ НА РАСПУТЬЕ
А ну-ка, Витязь, выбирай
Из трех дорог одну —
Мой путь
на Караван-Сарай,
Мой путь
на Караван-Сарай,
Мой путь
на Караван-Сарай,
В Казань мой путь,
в Орду.
Твой конь горяч, в нем кровь войны,
И шаг его упруг,
И вены крепкие видны
Из-под тугих подпруг.
Веселый звон его подков
Взбодрит любую рать,
Но аравийских жеребцов
Ему не обскакать.
Твой меч — булат, едва ль один
Сравнится с ним, едва ль,
Но он в Европе господин,
А там — кривая сталь.
Казань такого не простит,
Не вырастет трава
В том месте, где тебя казнит
Слепая татарва.
Подумай, Витязь, не пытай
Неверную судьбу…
Мой путь
на Караван Сарай,
Мой путь
на Караван Сарай,
Мой путь
на Караван Сарай,
В Казань мой путь
в Орду.
II КАРТИНА
ПЕРЕД БОЕМ
Взяв на копье змеиный флаг,
Татарский вождь, косой воитель,
Приподнял перст — старинный знак
Готовности кровопролитья.
Орда рассыпалась кольцом.
Свирепый царь косого рода
Был тверд пред каменным лицом
И волей своего народа.
Но смуглая рука бойца,
Давно привыкшая к металлу,
Вдруг на глазах затрепетала
В слепом предчувствии конца.
Ему теперь не уберечь,
Не сохранить венца и славы,
Не этот ли кровавый меч
Мне нынче послан для расправы?
Не этот ли священный бой
Мое растерзанное царство
Благословляет на коварство,
Благословляет на разбой?
Держись, монгол, в такую ночку
Ты от меня не спрячешь дочку,
Я заплачу тебе калым
Кривым надгробием твоим.
III КАРТИНА — ЦЕНТРАЛЬНАЯ
СМЕРТЬ ХАНА ХУ-КУ-ХУ
Неверной крови басурмана
Не остановится поток,
ХУ-КУ-ХУ
не считает раны
ХУ-КУ-ХУ
смотрит
на Восток.
Нет страха на лице азийца.
Холодной страстию войны
И твердой волею убийцы
Его глаза напоены.
Но, чувствуя, что час явился
Ему последний на земле,
Взгляд старика остановился,
Упал на щит и заискрился
Чеканкою на серебре.
— Не думай, что сгубив жестоко
Моих людей, моих коней,
Ты рассчитаешься с Востоком —
Великой родиной моей.
Холодный взгляд татарский девы
Да будет долгие века
Преследовать твои пределы
И мстить за гибель старика.
И горе тем, кому приснится
Во сне, летящая вослед
Языческая колесница,
Далекий призрак давних бед.
ЭПИЛОГ
ТУМАН
Выстукивают капли дождя,
Выстукивают пустоту
— Не спать. не спать, не спать по ночам,
А только глядеть в темноту.
Налево глянешь. — туман, туман,
Направо — туман, туман,
Налево — исаакиевский крест,
Направо — Троицкий храм.
Налево глянешь — два фонаря
И мостик через канал,
Большая Подьяческая моя —
Веселый цыганский квартал.
Здесь, однажды, легким ненастьем
Первых октябрьских стуж
Мне улыбнулось случайное счастье
В зеркале черных луж.
Где-то запел, закричал на рассвете
Пьяный старик-цыган,
Налево глянешь — туман, туман,
Направо — туман, туман.
Налево глянешь — туман, туман,
Направо — туман, туман,
Налево — исаакиевский крест,
Направо — Троицкий храм.
Словно сироты стоим вдвоем
У полуразрушенных стен
Я
и старый брошенный дом —
Прядильный переулок, семь.
«Отчего ты боишься войти, не трусь,
Я не здесь и уже не вернусь?» —
«Не знаю,
но почему-то боюсь,
Почему-то,
почему-то боюсь».
1973
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah
πτ
18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона
(ↄ) 1999–2024 Полутона
Поддержать проект
Юmoney