РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Игорь Просолупов

СТИХИ О ВРЕМЕНИ

24-10-2017 : редактор - Алла Горбунова





***
Кто видел их – как от создания красивы
монголы на конях!
Их шапки с бантами, монеты в черных гривах,
и солнца меч на зыбнущих слоях

степного воздуха. Их луки глаз надменны.
Они быстры, затем что не спешат
от сотворенья своего ни к переменам,
ни к праотцам. От времени бежать,

как нам, им некуда. Они себя вливают
в сосуды времени, а сами пьют кумыс
и кровь. Их дети ловки: то, что наши понимают,
они, подняв, бросают, и пускают в рысь

коней тугих. Татарский полумесяц –
монгольский он, а звёзды в поясах.
Им только крест неведом. Нам – окрестность,
а им – набег и кисло-горький прах

бессмысленной победы за плечами.
И дети, и колчаны за спиной.
А впереди обрыв, холодный, ранний
чужого неба. А к обеду зной.

И гомон тысячи – как тысячи от тысяч.
И лязг оружия, и ржание коней.
Их женщины смирны, но горды – высечь
их легче саблей, чем хлыстом. Верней

они по злобе злому господину,
чем суженному верность по добру.
Их дети крепки с детства. Нам – крестины
в воде. Им – крови пар на жертвенном жару.

Ни Воскресения не зная, ни Субботы,
лицо земли скрывают табуны,
оседланных коней. Разбег для них работа
и удовольствие, тончайшее, чем сны.

И в них стрелять – как в вечность из нагана.
Кто им судья, тот им и поводырь.
Века и веки сомкнуты в курганах.
Нам их понять – достаточно, и мир

откроет сокровенное. Но кони
затем и быстры, женщины верны,
а дети взрослы с детства. Нам – иконы.
А им – полынь, звезда, и бог войны.

***
Я болен. В зимнем поле колокольцы,
за языки подвешены, молчат.
Под снегом кости спят голов монгольских,
Надменные, за давностью времён,
когда они положены там были.

Наступишь на одну, и вслух вздыхает
безвременье, заждавшись, под ногами.
И шагу прибавляешь, вместо страха
бессмысленной поспешностью гонимый.

Тоска в отечестве сильней, чем за границей
она по нём. И солнца мало, и звезды
не взять в ладонь, не разменять на гривны.

От этого, когда вернёшься с поля в дом,
бывает, хочется, чтоб ближе быть к престолу,
из старой драной шапки смастерить
подобье шутовское шутовского
убора головного. В бубенцах –
когда зимой вернёшься с поля, недостатка
обычно не имеешь.

***
Луны не видел ярче я, чем ночью
сегодня. Воздух тонок, как вода
озёрная, и кажется, источник
прозрачной тишины – дыхание листа
опавшего. Высоки звёзды в небе,
иссиня-чёрном, тёплом, как елей
в лампаде ветхой. Отпевают время
пустые колыбели пустырей…
А перед домом падают с деревьев
ещё листы с отрывками ветвей
и, вслед шагам, ложатся звука тенью.
И, вынос времени храня, воздушный змей,
как смотришь вверх через плечо направо,
качается над городом в дверях,
ведущих в прочий мир. Ложатся травы,
сентябрь кончается, и в воду октября,
на час вперед календаря, блесну луны забросив,
исподне бьётся сердце, как улов.

***
И вечер был, и были фонари.
И бархатное небо было синим –
в местах, где не успели утеплить
сплошые облака его под звуки
протяжные осенних поездов.

Прикуривалась ночь, к вниманью взгляда
луну холодным донцем приложив.
Пальто не грело в целом, но на вдохе
был ценен воздух тем, и согревал,
что был он шага шириной, и ускореньем,
и призмой, цвет рождающей, и звука
пространством.

***
Середина июня. Полночь. Северный ветер
срывает с деревьев контуры облаков
запаха, подметает редкие звуки, света
аквариумы колеблет... Маятником шагов
прохожий сдвигает на градус жерновы времени
и, удаляясь, опускает руку в карман,
сам не зная того, пригоршню муки из зерен
перемолотого пространства прячет… Пустой экран
неба над городом, как монитор радара,
ждет своих самолетов. Люминесцент
бархатный мягко мерцает… Влюбленных пара
за кулисами зрения нежно вонзает ланцет
нефизически острого удовольствия
в красивое тело будущего…

***
Без вины умирают кони.
Их глаза красивы при этом.
С них за это не пишут иконы,
но по светскому делу поэты
им за это стихи посвящают.
И хотя стихи не иконы,
но панихиды вполне заменяют.
И спят в земле спокойнее кони.

***
День тяжелый, странный, длинный -
как измученный прохожий.
Оглянулся - слева льдины
дальних облаков похожи

на воспоминанье цвета
бледно-красной розы –
хрупкий флирт тепла и света
с вечером морозным.

Поцелуй тепла и света
с вечером морозным.

***
Найдя водопровод подобьем телеграфа,
в стакане растворить воды строку,
и перед наполнением прибавить
напор на полсекунды, тчк
поставив таким образом, и выпить
написанное залпом – как стихи,
дурные, впрочем, как вода из крана.
Припомнить и про неба полубак
с водой, посеребренною крестами
и шпилями над черною Невой,
заброшенными в воздух суеверно
как против отравленья талисман…
хотя для залпом выпитого длинно,
по-видимому, это – лучше взять
четырехсложное какое-нибудь чтенье:
А РЫБЫ БЫ – такое, например.

***
Какая-то унылая погода.
Прохладно, пасмурно, нечастый птичий крик
после дождя. И вместо обновленья влажный воздух
во всем находит ветхость, как старик.

И веет сном и сыростью, и тленьем.
И неба свод – как времени подвал.
И детских слёз немое привиденье
стоит при сердце и не знает, кто позвал
его сюда.

***
Дорога к храму. Старые дома.
Забор разбит и в мостовой канавы.
Забвенье Леты, времени бессрочная зима,
с Господним летом спорит в этом воздухе за право

им обладать. И в нем всегда висит
вопроса пауза. Но колокольным звоном
надколот воздух. И в раскол сквозит
обратной перспективы свет – мгновенье делая иконой.

***
Красиво ночью медленное время,
когда лежишь и смотришь в потолок
больничный. Думаешь без темы,
попав в просторный времени силок.

Кругом все спят. Иные, просыпаясь,
идут с закрытыми глазами в туалет –
курить в холодное окно. А потолок, качаясь,
под скрип троллейбуса меняет полутень на полусвет.

***
Поодаль от дороги - башня,
как времени забытый склад.
В ней равно спят и день вчерашний
и день такой же, век назад

прошедший. В старых круглых стенах
былого образы хранит
вседневный мрак, связав их тени
единой тенью в монолит.

Проложен от земли на небо
зовущий вечно тайный путь
внутри неё. Как древний ребус,
в ней скрыта зиккурата суть.

Почти чужая для пространства,
как форма времени она,
живет забытой речи частью,
в кольцо замкнутая стена.

Стоит она камней расчетом,
как полупризрачная, днем.
А ночью мнится звездочета
колпак при взгляде на нее.

Минуты страж, глядит на осень
потусторонний житель грач
с ее стены, и ветром сносит
грача бесплотный черный плащ.

Проходишь каждый раз поодаль
и видишь словно область сна
вокруг нее. Смущают воздух
настоем крепким времена.

И если нет прохожих, станешь
и долго на нее глядишь.
Чужую жизнь себе представишь,
чужие сны разбередишь.

Как древний житель Вавилона,
уже не глядя на нее,
сквозь башни тень, взираешь в лоно,
предвечно бывшее свое.

***
Деревья в сумраке чернеют
над снегом. Медленно идешь,
и путаешь с прохожими в аллее,
когда на них издалека взглянешь,

стволы иные. С редким наслажденьем
возможность не спешить, вдыхая воздух, пьешь.
И чувствуешь себя коляски детской продолженьем,
а не ее своим, когда за ней идешь.

***
Сложно сказать, что тише –
осень или осенний лес.
Опавшие листья дышат;
деревья не дышат, вес

свой потеряв – бесплотны,
призраками стоят.
Из солнца ветвями соткан
времени новый наряд.

***
Бывает, листья падают спокойно.
Бывает – неприветливо летят
по ветру, выгоняя из пространства
пространство. Голый времени скелет
напоминают ветви дерева без листьев.

***
Бывают дни, когда весь воздух пахнет
травой кладбищенской, куда ни поверни.
И как кащей, над златом солнца чахнет
пустого неба безответность в эти дни.

И время все - в кладбищенской ограде,
как бесконечный тихий час, растворено
во вкусе приторном. Кузнечиков рулады
вращают пустоты веретено.

И даром шум вокруг, и даром дует ветер -
лишь пустоты веретено вращается быстрей.
И вместо вести воскресенья, весть о смерти
приносит он с крестов и с некрещеных пустырей.

И лето, словно канувшее в лету,
меняет внешний зной на внутренний озноб.
Как будто настоящему внимает с того света
прошедшего и будущего гроб.

Идешь по городу, и внешне все обычно,
но есть намек во всем, что вкус небытия
ему паров бензиновых привычней,
и с нашей смертью он на « ты и я».

***
Лилово-фиолетовые тучи.
А настроенье, как палитра к ним, примерно час уже.
Не до конца замерзнувшие лужи.
И дерево в дрожащем неглиже.

Закрыть глаза и оказаться дома,
поужинать и сразу лечь в кровать.
Еще закрыть глаза и ни о чем не думать,
не помнить ничего, чтоб ничего не забывать.

Но если глаз не закрывать и посмотреть как ослик
на трудность времени, то осликом идешь
и мудро думаешь, что безусловно после
и это настроенье счастьем назовешь.

***
Зима, январь, четвертый час после полудня -
сиеста северная для уставших глаз.
На снежных улицах еще немноголюдно.
Сосуд незримый дня наполнен в этот час

почти до края, горизонты ясны.
Еще чуть-чуть и время выпьет свет
глотками крупными, закусит солнцем красным
и, как салазки, за прохожим вслед

скользнет между домов. А там узбек печальный
уже почистил снег и стоя видит сон
про минарет и рощи вкус миндальный,
и на его лице частично отражён

другого солнца свет, идет другое время.
А здесь, за кадром, вечер и зима,
и я, который думает на тему,
что сумерки приятны для ума.

***
Ещё сверчки по вечерам стрекочут,
но лай собачий отдаленнее уже,
и дым, по ветру улетая, прочит
всему прочтение в прощальном падеже.

Всё падает, всё землю осеняет
собой, в пространстве оставляя гулкий звук
и лёгкость пустоты. Пространства чуждость оттеняет
заметно почужевший ему жук.

А небо широко и высоко без меры стало,
как будто не было до этого таким.
Оно как свод старинного вокзала
в момент отбытья времени со скарбом городским.

И сердцу это так приятно и знакомо,
и тем приятней, чем трудней его понять.
Как будто много дней предмет искомый
осталось наклониться и поднять.

Разомкнуто пространство, тает время –
совсем, не временно – и это хорошо.
И плюнув на решенье теоремы,
идёшь свободно, словно твой вопрос решён.

***
Какой-то странный час, так тихо – на отшибе
пространства или времени, не сразу и поймёшь.
Устав за день, молчишь, и ум, немой, как рыба,
по воздуху плывёт, и ты за ним плывёшь.

Есть совершенство в недоделанных мгновеньях,
вернее, в их приятии. Как осень, хороши
их смерти. Листьев падающих тени
их укрывают за спиной, в оставленной тиши.

А впереди полнеба, и полнеба -
уже не впереди. И чтобы их сложить,
ум продолжает плыть опять туда, где не был,
оттуда, где он был, и воздух чуть дрожит.


blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney