РАБОЧИЙ СТОЛ
СПИСОК АВТОРОВДмитрий Достатнев
Тихо идущее время
09-01-2016 : редактор - Екатерина Завершнева
Радист
Диспетчерская пуста и единственная взлетная полоса заросла травой.
Шум двигателей, создававший плотный звуковой барьер,
теперь доносится иногда, если прислониться ухом к земле,
закрыть рукой второе ухо и, самому начав гудеть, воображать
всю эту мощь, оставшуюся в безвременье – в памяти или на фото.
Вот и смотрит с этой фотокарточки загорелый радист в темных очках
с широкими стеклами, бывшими в моде тогда. Смотрит неясным взглядом.
Я стою в его комнате, спустя десятки лет после его смерти,
смотрю на него, и хоть я без очков, мой взгляд может казаться ему также неясным.
На фото работают датчики, в громоздкие наушники во время съемки вряд ли что-то передают.
В этой радиорубке прошла его зрелость, в комнате, которую занял я – старость.
Отсюда до ближайшего аэропорта час езды, до того аэропорта – час памяти.
Может оно и к лучшему, что прошлое остается позади и не переходит в настоящее.
И всё же определенный переход возможен – как бы говорит спокойное лицо с фотокарточки.
Зрелость (не без помощи Жозефа Ньепса сотоварищи) вернулась на место своей старости.
Ступая по безмолвной траве, тянущейся из рыхлого асфальтобетона,
я вижу, как на месте, где разворачивались Ан-24, Як-40 и только однажды Ан-12,
разворачивается, свистя покрышками, оранжевый москвич.
Это подростки учатся водить. Радист в очках стоит рядом со мной.
Мы смотрим на то, что бывает после смерти.
август / 2015
Сражение
На старом зеленом диване готовятся к сражению.
В жизни так не бывает – силы равны.
Мальчик собирает из кубиков укрепления.
Никогда люди так не любят друг друга, как во время войны.
Слишком много света, будто идет сложная операция.
Это мальчик зажег все лампы сразу.
Через порог балкона тянет-пьянит акация.
Залп! Солдатиков сложилось столько, что негде упасть противогазу.
Страшнее войны только голод в войну.
А страшнее голода в войну только мирное время.
Когда ещё ничего не случилось, и мухи вялые по потолку.
И тогда нет ничего невыносимей, и напряженней, и злее, чем тихо идущее время.
Мальчик собирает с поля убитых, и значит – никто не стреляет.
Через минуту они снова ринутся в бой – в жизни так не бывает.
март / 2015
***
В тени этих безумных и приговоренных вязов
теперь уже не отдохнуть, вбирая носом холодок,
обращая внимание на неброские следы истории,
доедая недорогое мороженое и думая о квасе.
Единственной и безопасной прогулка этими блокадными улочками
становится, если совершать её по обыкновению – по памяти и в памяти.
Выходя, скажем, с набережной (на которой, к слову,
вода мало чем отличается от той, что образует кольца Сатурна),
и пересекая равнобедренный перекресток с Ленинградской,
прямо и далеко простирается улица известного критика.
Не злоупотребляя, впрочем, бесконечностью, она обрывается вполне бытово:
на современном продуктории по ул. давно не современного начдива РККА.
Если позволяет время, то можно обойти кругом стадион
имени сплава железа с углеродом, и через переулочек,
перешагнув всё ту же с желтыми домами Ленинградскую,
пробраться на Московскую – топонимическое удовлетворение!
На этих улицах никогда не было ничего значительного, и пусть бы себе,
но мало где удается прогуляться с ощущением, что про город все разом забыли.
Из скворечников, как из динамиков, доносится тихий
и такой привычный уху клёкот повседневности:
мама-синичка кормит птенцов, папа-синиц воспитывает,
малыши рассуждают о том, что впереди тяжелая жизнь.
Даже самый безразличный город не может не окружать и не ютить того,
кто – даже будучи самым безразличным ко всему, – так или иначе в него попал.
К монументам стоило бы отнести не только ветхие,
но и вообще все дома. Дома-монументы – мрачно!
А признаки воинской славы для определенных иностранцев
не более чем признаки воинского поражения, слёз, утраты.
Небо – синее, чуть присмотришься – серое, ещё чуть – становится всё темнее, –
тем больше, чем пристальней присматриваешься. И – совсем тьма.
Конечно же, это – метафора. И обезглавленные вязы,
как и ты – головой – качают успокаивающе в такт обстоятельствам.
Нет никаких синичек, и папы с мамой тоже возможно уже нет,
а осталась одна большая площадь посреди уставшей памяти.
Не носятся на ней и не щеголяют, не садятся голуби и не отбрасывают тень шары,
куда ни посмотри – везде всё то же, что и было в памяти. Так что же изменилось?
март / 2015
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah
πτ
18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона
(ↄ) 1999–2024 Полутона
Поддержать проект
Юmoney