РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Звательный падеж

Никита Сафонов

05-11-2007 : редактор - Женя Риц





родился в г. Рязань
3 года состоял в театральной студии «экспромт»
в 2006 году переехал в Петербург
пишет 2 года
в данный момент – участник арт-клуба БОЛТ
печатных публикаций нет
сетевые на shadow-stop.livejournal.com



А.П.
1.
ночи совсем тихие. александру п.
кажется, что звонит телефон.
капает на стекло.
раскаленной иглой
распинает на синем листе
светло-серые крылья. вздыхает. еще одно.

по вечерам он печатает. старенький ноутбук
6 дней в неделю пылится.
в пятницу на рабочий стол
маленькое письмо, весом 15-ти букв
отправляется сашиным пальцем.
как мокрый осиновый кол.

по таким вечерам александр
не может ни есть, ни пить
занят единственным делом, как женщина на тахте
своими ногтями.
в словарях к дефиниции «жить»
прибавляет ловить
не удачу
насекомых в воде.

разворачивается в периметре комнаты.
ставит в винампе плэйлист.
выбивает прицелом точно, щупая каждую горсть
воздуха.
нервно и резко
ловит березовый лист.
«сука» шепчет неслышно, задевая собачью кость.

после прищепкой сушится. выключен ппк.
сплюнет с балкона, все-таки
можно: первый этаж.
заснет с обычными снами
как с недавней женой, пока
не прозвенит двенадцать.
вариант - не повысится стаж.

утром
2-2: сигареты
и чай
и рукой по своей
натянутой по диагонали нити
шелестящей сотней ангелов
александра п.
по его отрицанию пыльных вещей
исключению слов
и любого чп

2.
и пока горит желтая лампа
и пока залетают туда
одинокие и немые
александр не вырвет из словаря
ту страницу
с той дефиницией
подписанной левой рукой
и пока
те, которые залетают
каждый вечер
в конце рабочей недели
живут под куполом
для него
он выходит в город
закуривает спичкой
прорезает биссектрисой центральную площадь
садится в кафе ближе к полуночи
и приглядывается к своим окнам
зная, что там есть
жизнь
закипающая для него
в мутных затертых мокрых
своей преданностью
смерительно
до последнего сантиметра
на 3-ех сантиметровой игле
заставляя не допивать
кружку балтики
а возвращаться туда
ложиться на грязную простыню
и разговаривать во снах

и в тот же день
когда от количества оборотов
конечных
лампа не будет давать света
он пересечет комнату
и запишет все
и закроет дверь
на вокзале договорится с проводником
сесть без билета

3.
и александр поедет в Архангельск.
там море и корабли
пересекая глубокой ночью
районы светящей Твери
будет под нос напевать ту песню
которую выучил пока жил
в своей маленькой комнате
здесь. пока стоял. смотрел в движущееся окно
и курил.

и пачка лм’а кончалась.
из тамбура сразу в купе.
накрыв в эмбрион простыней
на подушку свой сонный мат.
а ночи такие же тихие. александру п.
капает на стекло.
ритмично колеса стучат.
4 августа 2007



ЧЕРЧИЛЛЬ, ПИСЬМО ПЕРВОЙ ПРОСТИТУТКЕ,

любимая сучка, дрожащей рукой, я почти не скучаю
я почти разучился болтать. мне стукнуло больше чем сорок.
и я бы бросился искать тебя в Ливерпуле, но, к черту, хромаю;
так, что и в кабинете не поднимаюсь во имя закрытия створок.

любимая сучка, я по ночам глажу твои коленки
не нахожу себе места; уже вот пошел тридцатый
или сороковой, как я припирал тебя нежно к стенке,
и как ты кричала на весь двор в неоне заката.

а ты без морщин и сейчас, без единой растяжки
такие же белые кудри, такие же липкие губы;
только вот я изуродован так, что страшно
смотреться в зеркало, вдруг выпадают зубы.

мы не британская пара, но битлз на 6 позиций
в рейтинге Форбс отстают прилично от нашей
истории, даже с учетом того, что лица
вместе уже не измажут пустот фотографий.

и будь я каким-нибудь доберманом, ротвейлером, пусть болонкой
я вынюхать смог бы тебя за тыщи морских узлов
и лаять заставил на баржу с песка так громко,
что юнга не вой разбирал, пары связанных слов.

ты слышишь? читаешь? меня от политики уже вырывает
я каждый день ненавижу работу все больше и больше
спастись бы войной, смотреть, как всё умирает,
пока сам не сдохну. похоронят пусть где-нибудь в Польше.

любимая сука, я жду тебя, как прочитаешь
все это. я знаю, тебе не окажется в падлу
забить на клиентов, ведь ты понимаешь, ты знаешь
как при тебе я теряю любимое свойство казаться жадным.

давай снимем номер где-нибудь, пока про меня забыли
ты станешь опять моим преданным смыслом, женской
моей популяцией. я отдыхаю у тётки в Сибири
на полке – портвейн и четыре куска одесской.

на полке – кольцо и браслет, из твоих коллекций
я с ними и спать ложусь, словно с плюшевым зайцем.
особенно сладко. особенно после вечерних инъекций.
заснуть как с тобой и устраивать гонки пальцем.

давай никогда больше договоримся не видеть
друг друга. как хочешь. достаточно даже часа.
я заплачу. прости, не хотелось обидеть.
я дам сполна за любовь твоего окраса.

письмо до востребования. дату специально не ставлю.
чтобы приехать могла и без цели, когда я сгину.
любимая сучка. единственный твой. сам себя я на фунты плавлю
только за тем, чтобы Вас называть, как прежде, своей Мариной.



КАК ПРО ИНДЕЙЦЕВ

сядь на коленки
я конечно не Май и не Рид
и даже не Л.Толстой
но у меня должно получиться тебе сказать
так как то что я думаю - это взамен "постой"
взамен тиканья
идущего ровно вспять

завтра покинем квартиру
отключи телефон
скажи друзьям
почисти зубы, может, в последний раз
спросят родители, не важно чьи - я пьян
если со мной - выбей один глаз

так вот. давай руку
наши пути
с этих пор
действуют симметрично, как два ствола
даже когда мой удар придется в створ
нужно будет признать: два-два

у тебя преимущество
я ведомый
даже когда
повышаю громкость; нас теперь больше нет
оставь приемник включенным, АМ 62
тогда нам будет по двадцать лет.

и мы станем первобытными
почти индейцами
не краснокожими но
и не черными чтобы не привлекать свет
и чтобы отличать себя в зеркале до
и после очередного лета
первых пяти-шести лет.

на улицах толпами люди
останутся кроме нас
время блюсти
то есть прикроют спины, сгоревшие от жары
чтобы те, другие, ничего пока не просекли
до момента как те, которые мы
успели выдохнуть буквы Р Ы.

от самого места
откуда мы соберемся уйти
не составив карт
потребуется только скотч, не забыть
календарь - исключая март
нужно будет чем-то скреплять в темноте руки и рты
вторые - особенно. чтобы не быть на ты.

забьем пару копытных
только руками без
помощи лезвий
потому что лезвием сможем вселить страх
друг перед другом. и разожжем костры.
и будем жечь волосы на кострах.

не будет подопытных больше
fuck you, Мишель Монтень
хоть и рот заткнул
станем последними в своем роде для себя
чтобы на скамейке перед сараем не помянул
ни один рюмкой и коркой меня и тебя.

и потом обойдем стороной
только что построенный дом
и соберем новое племя
не вдвоем
но только с тобой и со мной
и нам дадут право как обычно дают
разрезать ленточку в офис-центре
молодому экономисту
пустить стрелу
в первого человека а потом
нас убьют.
бережно-бесполезно-чисто
по-детски чисто.

и будут смеяться долго
те которым сдали двоих
а на самом деле - даже ни одного
еще раз показательно
для своих
оттереть от капель лобовое стекло

потом успокоимся
сядем на землю
станем привычно дуть
потому что будем не в раю
и не крикнуть: «Эй!»
а где-то между собой
что не сказать никому хвалю
а только тихо сквозь зубы
пожаловаться на зарю
и по-привычному, по-индейски завыть:
кто-нибудь знает путь
does somebody know the way?
26 июля 2007



ОБРАТНАЯ СТОРОНА ЗЕМЛИ

нам по ходу осталось
совсем немного
лето отыгрывается в такси
давит ногу
и вроде пересекаешь еще один км
но просто смотришь в стекло заднего вида
посылаешь по отметке - 164
которую проглядел
или не подал вида
чтобы оставались шансы
у тех, кто на задних сиденьях
разговаривают с Джонни Уокером
зная, что увидят его в ближайшем будущем
в каком-то сортире

и запас сигарет оставляет привычный шлейф
с собственной скоростью, покидающей постель
закрывающей уши
только бы не услышать звонка
мимо тянутся охотники, поддавшие часа 2
назад
и один обнимает почти целует другого
и солнце
светит тебе в глаза
и никотин спокойно, смело
утекает в форточку между пальцев
разъедая зрачки
заставляя закрыть их от сквозняка.

остается столько
пересчитать по пальцам
если не забыт до этих секунд пошаговый счет
если не забывается
const последовательность чисел, неразменной
оставаясь вместе с сотней в кармане
и пятачком
и кто-то поет мы едем
едем
кто-то пишет смс
кто-то спит за рулем
и охотники так и тянутся
ночью
при свете фар одинокими индейцами
пальцы без дела
играют рублем

нам по ходу осталось
нам по ходу
осталось
оставаться на месте
приближаться в уме
и сколько не остается
счетчик молчит
отсчитывает не в такт
девочка Лиза налегке
в горах путешествует верхом на муле
ботаник костя выращивает кактусы
и разводит тлю
в ауле
пьют
Лиза, сидя на стуле
стягивает ремни
Костя смотрит и курит
смотрит
и курит.

4 попутчика, 9 попыток на счет
противотуманные фары
дорожные знаки - 168
на трассе девочка с кактусом
одиноко мул везет
за собой жигули и субару
разные пары.

все, что осталось
остается асфальтом
разбитой бутылкой
Walker
сбитой собакой
тормозным путем
краской на серпантине
сохнущей мухой
на скале, в паутине.
потом в ладони
нашими с тобой руками
нашими с тобой руками
в ладонях
рублем.



*

я выжигаю тебя окурком
на туалетной бумаге
мой курьер запутывает меня напрочь
если верить ему, меня должно было не стать
меня вообще не должно было быть рядом с тобой
старые знакомые по одному возникают, как пятна на флаге
я падаю на спину
на землю
навзничь
мне приносят прогноз
изо рта с паром тянется твою мать
меня вообще не должно было быть
по крайней мере - здесь и сейчас
Санкт-Петербург. 3 июня 2007. +20
минус твои крики в трубку
выпады шпагой
у меня ломаный клинок я расстегиваю рубашку
посмотри у меня остается еще час
до того как перегорит предохранитель. ситуация
прямо как из тупых книг.
я выжигаю бумагой
тебя на окурке. разбиваю чашку
и ложусь спать не дописав дневник
собственного робинзонства
тюремного заключения
на 15 суток в рамках твоих слов
у меня по ходу ангел спятил. я до онемения
конечностей добиваюсь отчетливости снов
о тебе.
я выжигаю тебя
на туалетной бумаге
своим окурком.



*
соне

остановка - на ней мы с тобой стояли
сцепившись, как пьяные клошары, сияли
авто, проезжающие сигналом давясь
место - метафора. архив и кладезь.

но - затирая с бумаги слезы
теперь перо скрипит в ожидании дозы
клавиш как шприца, тишиной и тьмой
аллегорию присутствия здесь с тобой

вырождая в то, что и не начертить
не обмануть местного бога, только учить
его мне загадки. типа как здешний сфинкс,
согласный беседовать только после поллитра хард-дринкс

дальше от меня. ровным счетом на столько
позволяет старая близорукость. сколько
еще можно высмотреть без очков, не сощурив глаз
кадров, сходящих не на нет, но за этот раз.

пока мы не сходились, меньше вариантов было
и больше констант. в то в время не ныло
как сейчас порой. лучше, проще, хуже
не разобрать. и ремни я затягивал туже.

под весом общих концов, начал
теперь тебя обнимаю, хоть одичал.
и много. больше прошедшего времени
появилось в глаголах. одной ногой в стремени

другой - на пороге твоей площадки.
кнопка звонка ожидание сетчаки
продлевает, хоть и стучу 3 раза
ну, как обычно. 3 стандартных заказа

на твой взгляд, привет и талию, шаг на меня, но
очнувшись, руками, видимо, уже давно
цепляя столб, пропустив где-то 10 раз момент
когда пора ехать, понимаю, что на слова патент

не у меня в руках. голубиным крылом
по почте никуда он передан. небольшой облом.
и от этого взгляд теряет доверие ко всему,
что способно любое множество сводить к одному.

а это - занятие всего вокруг
всех плоскостей, сливающих свои поверхности в круг
земного, завесами прикидываясь и
пытаясь обмануть, дабы ты сказал им "мои".

это - цикл, только без смены лиц
его составляющих. дух пепельниц,
меняющихся с периодом в три сигареты
той, что была вчера, может быть, нету,

а может, это она глядит на тебя.
но не об этом. твоя, моя
общая наша печать мажет мимо листа
так что если начать мотать с конца,

обнаружишь, что я это тот же я
лохматый, щетиной покрытый, вот здесь стоя
узнаешь это место? она, она,
самая остановка. теперь сполна

платим за то, что делимое мы
меняли местами с делителем, располагая сны
стремиться к нулю, а туда нельзя
так что тупик. и ты, и я.

и до тех пор, до этих, еще пока
нам с тобой под одним, и не взять с потолка
я меня, ты тебя, сколько можно - раздуть
сколько нужно в ответ. и к щеке прильнуть.

это противоречие того что нет
к тому что было, возникший квинтет
четырех и в добавок к ним приставки "без"
которая больше, чем весь общий вес

сказанного, написанного, триллионов букв,
распростертых объятий, скорее, поднятых рук в
ожидании тяжести одной кисти
и в единственной просьбе ее с собой нести.



***
М.

я не попадаю в твой объектив, вверх ногами
ты не можешь меня сфотографировать, ты боишься
лечь на землю, полагая, что я лягу сверху
и заставлю задохнуться от самого. боишься
тебе сложно, знаю, ты никогда не зачеркивала в тетрадях,
не переписывала страницы, писала в моих книгах
каллиграфически. я не стираю помаду
даже силуэта твоего не достигнув.

ты больше меня хочешь сослаться на черта
на то, что все херня и вообще не нужно
болтать и смешивать. нашего сорта
больше не выпускают. слишком бесполезная служба.

я хочу на двадцатый день рождения получить от тебя в подарок
наш портрет, где ты будешь вся в белом, белом
хоть и не любишь сей цвет, с некоторых пор для меня чайки
тоже, что для тебя мое имя, написанное на стене мелом.

ты оборачиваешься на улице и каждый шорох
дома равносилен мысли о том что я все же
забыл кеды или стихи, или попрощаться вернулся
и тихо сижу в ванной, чем-то похожий
на героя идиотских сериалов, ты должна плакать по плану
но у человека вроде воды в организме не так много
и глаза не позволяют себе сжиматься. ты звонишь маме
и говоришь с ней о погоде, сжимая губы, долго.

от наших с тобой лиц и пальцев остаются
лишь тени на плоскости кафеля в ванной
я запинаюсь и забываюсь на месяц, вернуться
и оставаться синонимичны. еще недавно
я нашел наши с тобой любимые записи на сидиэрах
ты подписывала их маркером, как и книгу,
страницу из которой я не выдираю. ты на нервах.
я обещал свозить тебя в Ригу.

пора завязывать. знаю. до последней капли
палец нужно дожать чтобы получить анализ.
теперь не осталось твоей жидкости в моей. эффект цапли,
собирающейся с гордо поднятой ногой совершить катализ.


*
луч прорубает в жалюзи себе путь к родинке на моей руке
чуть меньше, чем света вне комнаты, больше чем внутри
убрать руку. схватить мобильный. добавить льда. распластать на столе
так же, только медленней, в перспективе превратиться в угли.
недогоняются слова даже включая громкую связь. денег после нет
говора слышно только начала фраз. встречу тебя с работы
чуть опоздав. солнце бьет лупами муравьев. 5 сигарет.
23 дня и холодно, следствие осень. ладно, сплюнь. кого-то что-то.
6-ая рука закрывает игру в четыре и начинает драку. summer уже долбит
в город без мыслей отрезан. счастья кулак. на щеках соль. стороной
ларек журналынапиткитабак. встречу с работы - по-любому должен быть орбит.
на маршрутку мелочь рыбой в сетке в кармане. четверть пятого зной.
поправь крест, он выделяется на фоне твоей майки. слов хватает
пока хватает ответов. молитвы не получается прошептать даже. дождь не идет
ни к лицу, ни к окнам. соседский шаман, соответственно, в новость, лажает.
фальшивит на своей ноте "ммм...".открылся сезон охоты. 3 бытовое не в счет.
пьяные рыбаки попадают под перестрелку. дед Иван вспоминает 42-ой,
прямую связь с радисткой, переходящую в половую, по трубке пуская почти как семя.
морскому волку попадют в бедро. воет в 6 вечера. уходит в запой.
остальные окапываются. пьют апельсиновый. как результат - порядком тянут время.
и мы с тобой в это лето по ходу не вписываемся, как в тетраэдр круг
боком только касаемся сторон. я бы назвал тебя независимой. читай – спин.
каждый четвертый на время авитаминоза разыскивает пары-тройки тупых подруг
у остальных это не предосенние загоны общих черт на языках. августовский сплин.
но встречу с работы чуть опоздав. сегодня к тебе. закурю так что останется 4.
в подъезде пахнет почтой и засохшей рыбой. и никого нет – сегодня опять охота.
старые простыни, готовые целовать ноги, если о них еще не забыли.
29 обратно. уже сейчас куплю сигарет в поезд. ладно, сплюнь. у кого-то что-то.



*

Ветер как-то резко подгоняет идею,
поднимает над куполом и вбивает в пол;
Руки. холод. я. в закоулке грею.
Разогреваю на кухне, получаю карбол.
Становлюсь на углу, в рюмочной, недалеко от дома.
Чавкаю колбасой, запиваю сухим вином...
И тихо крадется ко мне вечерняя кома,
Сейчас допиваю, а в порядок приду потом.
Разбирая полеты совместной с кем-то позавчерашней тёрки,
я подумал, блин, а в общем-то, равноценно:
спиваться в Питере, колоться в Москве или бомжевать в Нью-Йорке,
только делать все в срок и не менее одновременно.
То есть не место определяет тебя, а ты,
шевеля ногой, ставишь на стол стакан,
садишься в кресло, пялишь для профилактики выключенный экран,
как бы ни были комнаты вместе с тобой пусты.
Это не Греция, да и ты вовсе не геркулес,
так что по числам бегать - единственно верный выход
наряду со сдачей позиций, сматыванием удочек, что угодно. Прихоть
если не удвоится, то к удивлению наберет себе вес.
А лишний груз, если едешь куда, не нужен.
Отсюда и вывод - зачеркивать адреса,
рыться в помойке, отвечать подряд, что простужен,
и сминать записки, игнорируя голоса.
Менять надо, короче, насадку, если хочешь
попасть куда-то еще кроме санузла или "ноль-три".
В конце концов, право двигаться молча
пока за тобой. Ты где-то в районе "Пи".
Старый знакомый подходит, пододвигается ближе,
перегаром в ухо рыча: "Мать твою, ты не прав!
Где, к черту разница: воровать в Париже,
курить в Сиднее или дышать в рукав...?"
Ответить хочешь? Ответа не надо.
Здесь то, что покатит – уже вне игры.
Первичный абсурд, хреново эльдорадо.
Бильярд с Фаустом и одинаковые шары.




БЛЮЗ

I
Сядь на кухне, подхвати ноту
бутылку резко открой рукой
в голове бьются склянки, должен где-то 5 штук,
не думай, что это сон или знак;
сигарету выхвати, запой мимо,
в тональности, требующей особого склада
обстоятельств, и дуй в окно, в чужую весну,
убей собаку, пни кота, почеши затылок...
закопай все вместе с днями на окраине,
поплачь о них дома за очередной;
вылезай на крышу, ори на голубей,
сжимай в кулаке Исаакий, чисть себе перья...
никуда не деться. чем времени реже
на твоих приходится спешить/отставать,
тем больше приходиться пить или петь,
срывая голос и мечтая о шляпе...
ну а в общем-то сносно, раздетый, танцуй;
разбей 3 яйца, пропусти пару кофе,
сядь на место и жди...это видимо, космос,
твой микро-космос сдвигается в твою же ладонь...
муза летает где-то в районе лампы,
бьется крыльями, дура; выключи свет.
дай ей пощечину, швырни на кровать,
заткни ей рот - ну, а дальше –смотри сценарий...

II
Это северный блюз, обстоятельства места,
пустых карманов, одиноких рублей;
и чем сильнее берешь, тем больше и не с кем,
поэтому грамотней просто быть ниже вещей...
Не забудь покашлять в пустой тоннель
дворов, оцепленных эхом надежд;
забудь свои пальцы, завернись в постель,
предполагая пропавшего выше невежд...
Ведь постоянство играет тебе на кларнете
поминальную песню, спиричуэлс судьбы;
затянись покрепче, чихай при свете,
в порядке греха и в то же время мольбы.



АПРЕЛЬСКОЕ. ДЕЖУРНЫЙ СТИХ В ЧАС СОРОК

ходит
голодом по комнате воздух через меня
проходит, мимо, черпаю, на стекле наскрипываю,
исключаю себя
из алгоритма, составленного самим собой,
или нет;
сводит
скулы отсутствие боли в них. свет
позволяет добраться, скорее, доползти
до ручки двери,
попросить сигарету на лестнице.
слушай, опусти
меня у себя в глазах, а? бей в переносицу.
мы будем наверняка чаще пересекаться.
а вообще, не стоит, чем больше меня становится,
тем меньше в меня начинает вмещаться.
сваливается
все валится, жара в воротнике сама от себя
охлаждается
начинает с ветром в районе плеч пресмыкаться;
тихо так, первостепенно мотор работает
мой;
я бы, вроде, и гепатит вколол себе в вены,
если с тобой.



NUAHC

[Заколотый под сводом арок
Мой крик, летящий
В глубину тоннеля. Привет
Ловлю тебя беспомощностью рук,
Глотаю пыль, отождествляя
Ее с твоими образами…Невелик,
Как фото в старой
Советской будке этот голос. Как-то так.]

Ну, здравствуй еще раз, теперь уже
В десятый, так как счет
Сбивается с четвертого. С тех пор,
Как запах пыли там переродился
В гнилой пар водорослей слева от моста,
Я забиваю трубку бегства от простых,
Не облаченных букв провинции. Сижу
На подоконнике пятиметрового окна.
Прикуриваю, и тушу, и забиваю вновь,
И кажется, что голова не превратилась
Во что-то большее, чем просто сор счислений.
Давай без символов. И так полно объектов.
Глаза, как бешенный автограф, оставляют
Свои пометки в затхлых подворотнях.
Теперь еще и дождь. Но в общем-то, терпимо.
Обреченный. Подумать только, где-то 1000 веков,
Но все условно, он, как бомж,
Слоняется и пашет объективы
Вселенских цифровых. Хотел вписать – как червь.
И только рама не дает мне выпасть.
Давно забыты фразы, обрамлявшие
Всю пошлость и беспечность обстоятельств.
Помню ли тебя?
Скорее то, чем ты была до этих пластов
Диагнозом – беспамятство.
Перрон, вокзал, твои глаза. Казалось,
Проекция их на мою фигуру, скользко вдаль,
Дает плюс-double минус в партии. И вот
Уже смотрю на бешенную скорость. В тамбуре темно.
И здесь теперь не более светло, чем в бункере. Совсем не скоро
Подключат электричество. Зависит от тебя?
И если да, то прямо. До утра.

[Хватаю волосами остатки вопля.
Ложусь на мокрую землю. И один.
Всего один Nuанс и я – безбрежен.
Никчемность, не зависящая от
Того, что впопыхах несется мимо.
Закрывается лицо и окна
Там, напротив.]



*

Туманная икона, в деревянной раме, ты,
Прозябая в дыму сотни грязных кафе,
Заплетая лентой колкие пальцы, считая дни,
шлешь поцелуй, набирая автоматом номер…

И мимо проходят люди, садятся рядом;
Чуть дальше, к соседнему, к стойке, загружая
Квадрант помещения своими выдохами, идя
По улицам с пакетами горя, задевая друг друга…

Не смотрят в глаза, а только, скрипя
Зубами, шипят на соседа по светофору;
Встаешь
И идешь через них, сквозной по резонансу шагов,
Опуская на левой и ноги, и руки…

И наверное, правильнее поднять.
Присмотреться, сдергивая махом челку
С виска, но чего не отнять,
Так это присутствия трепета, должного сердцу;

И поэтому вновь приходится стучатся в подъезд,
Открывая скрипящую дверь, расстояние гладя, садиться.
Даже сглаживая…И твердить без умолку молитву шепотом
На ночь, включая приглушенный свет,
в свежей постели, не засыпая, по часу,
а может и дольше кривиться…



*

Крохотный Орест
в тисках кровожадных
рук своих собственных
рассеченный по полу,
мим для сгорающих,
мнимый сторожевой,
векторы треуголкой
мечущий напополам;
редких вагонов
и кладбищ пропахнувших,
в гудроне по плечи
в масле дней своих бедственных;
да если пусть даже и что-то вечное,
давно уже пластом фальши затепленное;
кусками сдирая массу едкую,
запечатлев взмахом кисти момент отречения,
и только не восклицай стереотипное "если бы",
и не разрывай мне пространство течения;
дополненным голосом хрипло заглушенным,
корявыми буквами по липкой бумаге,
у таких. прощения. просят. придушенно.
с травой. вне времени. в якутском овраге.



*

Разделенные вертикалью,
наши шаблоны из старых
осенних листов
жалко лежат, скажем, где-нибудь
в Достоевском; ты уже
не пьешь чай, пропуская
дым сквозь голову. Просто
быть другими...
А может, двигаются не точки, но наши прямые,
параболы, кубики?
Крутятся, вьются и постепенно
превращаются в синус, дерганный, резкий. Возьми
пару писем, включи Миллера –
пару песен, ведь одиноко
может быть только
вместе с мыслями, а они
давно уже утрамбованы
в этой макулатуре. Кто-то
из нас может думать, что люди
сравнивают себя друг с другом
по мускулатуре выносливости, способности
терпеть укус ручных птиц
в плечо. Это тоже про нас.
Ты узнаешь меня по почерку?
Подпись, бумага, числа – улики,
превратились в одну строчку...
Как бы то ни было, мы пьем чай
на прогрызенных легким кашлем
словах, кто как,
кому что. Ты запомни
этот сон, тревожный, глубокий,
как осенью море. Не стану
фальшивить в четвертом такте
переходя на пятый,
расшатывая ногу. И они,
как и ты, поймут – нужно
доигрывать сразу, по правилам ритма.
так что отсчитывай.
я догоню.
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney