РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Николай Мех

Метро

20-11-2006





В московском метро между станциями "Тушинская" и "Щукинская" есть заброшенная платформа. Вернее, не заброшенная, а недостроенная. Ее заморозили, по одним слухам, из-за того, что геологи давали какие-то чудовищные сводки, по другим - из-за того, что сверху поступил приказ о перепрофилировании объекта под всякие секретные нужды. Здесь мы приплетем известную метрополитеновскую легенду, которая вообще-то происходит из центра и даже из совсем другой эпохи, но нам до этого дела нет. Слушайте: похоронили на станции все бюсты вождя пролетариата товарища Сталина Иосифа Виссарионовича, якобы ликвидированные и переплавленные, - свалили горой, согнали рабочих, повелели установить две черных отгородки с нарисованными проводами вдоль платформы, чтобы пассажиры проезжающих поездов ничего не заподозрили. Провода выполнил малоизвестный московский художник. Рабочих и художника, как нежелательных свидетелей, раздавили поездами. Рабочие - Василий и Петр, а также их братья с неразборчивыми, в пятнах крови, фамилиями, - погибли, художник выжил, вжавшись между рельсов, уполз незаметно по расчлененке, пролежал сутки в сортире для обходчиков путей, а ночью, когда поезда перестали ходить, доковылял глухо до "Тушинской" и почесал гулко по перрону. Прыгнул мимо пустой будки дежурного, ударился с размаху о стеклянную дверь, отключился, под видеокамерами проспал до утра, - короче говоря, с ним много еще чего приключилось, пока он не добрался наконец до своей мастерской, где на дырявом диване провел весь день, дрожа в загрязенном воздухе и обливая кофе то голую, то одетую сожительницу. С тех пор он стал рисовать размазанные пейзажи. Друзья его высмевают, иные ценители утверждают, будто бы после смерти он станет знаменит. При слове "смерть" художник прыгает в сторону, словно боится, что из холста на него вырвется поезд. Это единственный его закидон.

Художника зовут Виталий Александрович, и в метро он спускается только для того, чтобы провести инспекцию своих картин. Он живет в Северном Тушине, дом его расположен через дорогу от угрюмого здания НИИ, куда каждое утро, пока Витальсаныч спит, тащатся чернокожаные и портфелерукие инженеры, каждый с ключиком от своей лаборатории или кабинета. Когда Витальсаныч просыпается, то сразу, даже не почистив зубы, идет к окну. Отодвигает цветок, который голая сожительница утром обязательно выставляет посередине подоконника, и, упершись в теплую батарею, смотрит на пустую дорогу и громадный НИИ с деревом на крыше. Постепенно в художнике накапливается столько ненависти к этому неподвижному пейзажу, что он едва успевает кое-как надавить пасты на зубную щетку, кое-как перекусить, после чего, замотавшись самошитыми тряпками, бежит прочь из квартиры. Обычно после получасовой беготни по району Витальсаныч устремляется к станции метро "Планерная". Там его засасывает страшная память, он сует карточку в турникет, - и турникет засасывает карточку! Художник становится на эскалатор, и расторопное мужичье уносит художника вниз, запихивает в вагон. На подъезде к "Щукинской" Витальсаныч достает специально приготовленную для таких случаев книжку "Преступление и наказание" и углубляется в чтение. Все у него рассчитано так, что на словах Порфирия Петровича: "Ну, а холод-то этот в спинном мозгу?" за окном должны заплясать его, Витальсаныча, полотна - местами поистершиеся, местами, конечно, подправленные свежезавербованным молодняком, но все-таки узнаваемые - его, его провода. Тут Витальсаныч обыкновенно бросает страшный взгляд на свое отражение в исцарапанном стекле, и одновременно выбирает какую-нибудь линию на картине. Таким образом он как бы видит себя насквозь с размазанной душой. Все это время художнику кажется, что поезд так неестественно прыгает из-за того, что между рельсами скопилось слишком много костей неудачливых его собратьев, а иногда даже чудится хруст и вопль, и тогда блестят краски за окном неистово, и совсем уж халтурным кажется Витальсанычу изображение проводов. В такие момементы он думает, что молодняк погубил его детище, и незаметно он себя от начинает легонько подпрыгивать, желая причинить дополнительную боль молодому халтурщику, лежащему под колесами.

Перерыв.

Итак, мы продолжаем историю о художнике, который нарисовал провода для московского метро, был брошен под поезд как свидетель (и, главное, соучастник) засекреченного действа, однако выжил, и даже практически не пострадал, только обляпался, конечно, изрядно кровью неудачливых работяг, откомандированных ему в подмастерья. Художника звали Виталий Александрович, но это вам уже скучно слушать, потому что в первой части рассказа мы сходу лихо переименовали его в Витальсаныча и столько этих Витальсанычей наставили через запятую, что сейчас они уже начнут отваливаться и нам придется тогда продолжать повествование очень-очень короткими продолжениями. Укр-р-репляем фонетический строй! Г, на плац! Кочергой по ногам! Р, на закорки! Ш, в стакан! Пыль - в пластилин! Тут уже появляются вместо отдельных звуков целые слова и мы чувствуем, что стиль спасен. Спокойные предложения разрастаются, гребут рабыни Запятые, ходит по строкам жестокая И, хлещет рабынь длинными оборотами, и больно, надо сказать, хлещет, иногда, кстати, даже издевается, ну, это если совсем уже, понимаете ли, скучно ей, сука, и царит в сюжете полный штиль. "Ах!" - спохватывается тут Автор и хватает строку за кудри, волочит суку по лощинам бумаги, сажает буквы в камеры слогов. Выходит Автор этаким Тираном. Так оно и есть. Посмотрите, что сделал он со своими героями.

На станции живут два музыканта, вернее, - грустная семья музыкантов: гобоистка и саксофонист. Они сидят подле застекленного товарища Сталина - гобоистка в ногах, саксофонист чуть поодаль в тени - и джемуют, пока не начнет точить боль в животе. Своих героев Автор представляет в виде пластилиновых фигурок, и, когда подходит время боли, он с иголочкой проникает на станцию и начинает тыкать музыкантов, а, увлекшись, иногда отрывает целые фрагменты тела. Ужасный метод. Гобой и сакс, к счастью, настоящие, просто уменьшенные, так что им от авторской иголочки ничего не делается, ну, разве останется пара микроцарапин.

Тут мы (неожиданно!) выбрасываемся из Витальсаныча, буравящего свое отражение в стеклянной двери поезда и параллельно критически наблюдающего декаданс своего творения, попадаем прямехонько на засекреченную платформу. Полотно нам не помеха, поскольку мы представляем собой в данном случае Взор Автора, кстати сказать, зачастую совсем не связанный нервически с Рукой автора, а если и связанный, то лишь через слабехонькую пластилиновую ниточку, притом способный легко проникать сквозь любые слепленные Автором стены. Автор, к слову, все делает из пластилина. Очутившись на станции, мы понимаем, что застали тирана за его любимым занятием, а именно, за ковырянием в животах наших трогательных героев с помощью длинной сапожной иглы, легко проходящей в тоннель с загибом. Чтобы герои не пришли в негодность от терзаний, Автор решил создать для них восстановительный материал, и с этой целью превратил гору сталинских бюстов из цветмета в пластилин. Однако даже здесь проклятый злодей устроил ловушку. Пластилиновый саксофонист не мог замазать разорванный свой живот, поскольку для этого нужно было какой-нибудь бюст смять и раскатать лепешкой, а затем к себе прилепить. На первый взгляд это казалось плевым делом, однако, когда саксофонист попытался расплющить небольшого товарища Сталина, он только сам к нему приплющился, поскольку был с ним одинаковой твердости. А автор, хохоча желтым жерлом, вертел в жарком тоннеле сапожную иглу. Мучимые голодом, музыканты решились на первую вылазку. Но вот тут Автор отправляется спать и объявляется очередной перерыв.

Автор просыпается и начинает начинает садится за фортепиано и нервически соединенный с куском пластилина начинает выклепывать новые аккорды. В процессе сочинения у него получаются следующие темы:



Пальцы вперехлест, музыканты движутся по тоннелю, поминутно приклеиваясь к рельсам и собирая пыль. Быстролетящие крысы делают им зарубки, летучие мыши чиркают по суставам. У каждого в руках по бюсту - гобоистка несет Сталина поменьше, саксофонист - Сталина побольше. Они приближаются к платформе станции "Тушинская", где очень темно и на скамейке в центре мигает красным глазом голенькая ведьма-уборщица. Насчет швабры у нее все в порядке. Движутся музыканты по широкому выдраенному перрону под густым потолком, сражаясь с уборщицей, толкущей их деревянной ручкой швабры (все в порядке!). Втыкаясь в пластилин, уборщица рискует потерять курс, поскольку при контакте с материалом Автора ведьмины локаторы блокируются.

Так и вышло - во время очередного захода на саксофониста она застряла в подставленном бюсте товарища Сталина, и тут началось веселье. Во-первых, начался день, и крупное Солнце проплавило потолок станции. Во-вторых, легла от музыкантов тень, и навстречу им хлынули такие же с тенью нагретые горожане, в основной массе не владеющие нотной грамотой. Саксофонист запустил ведьму прямо в вагон под ноги слипшимся джентльменам голую красноглазую швырнул девку, и оттого приплюснулся уже необратимо к стеклу совершающий очередной раскольниковский рейд наш художник Витальсаныч Пиридин. Такая у него была отвратительная не смешивающаяся с именем-отчеством фамилия.

Расправившись таким образом со злом, музыканты поднялись на поверхность и продали оставшийся бюст товарища Сталина балалаечнику в переходе. Сразу после их ухода балалаечника стали терроризировать местные пенсионеры, из которых лишь немногие умели играть хотя бы на аккордеоне, балалаечник глядел на них через темные очки, а пенсионеры мутузили его по животу, но, поскольку, как вы уже знаете, пластилиновый человек для не способен нанести ущерб другому пластилиновому человеку, от этих ударов старичье только слипалось, и в итоге прибывшие милиционеры выкатили по ступенькам на снег многорукий и многоногий комок с товарищем Сталиным в ядре.

В это время музыканты, купив карточку на две поездки, пристали к кафельной стенке возле кассы и принялись имровизировать на тему заброшенной станции. Кассир в негодовании стал швярять сдачу на блюдце с такой силой, что монетки крепко прилипали, и интеллигентным пассажирам стоило немалых усилий их отодрать под напором нетерпеливых бабок с тележками.

Пришлось вновь вызвать милицию для выдворения джазистов в переход. Там они околачивались до вечера, мокли и играли для студентов-технарей, проталкивавшихся мимо киосков в облипку с худыми инженерами. Гобоистка во время соло на саксе сбегала в супермаркет и отоварилась на деньги, вырученные за бюст вождя. Ближе к ночи музыканты спустились на станцию, закатились под скамейку, где было безопасно, покуда не вернулась ведьма, замотанная по кольцевой ветке. Переждав последний поезд, они спрыгнули на пути и пошлепали домой. Саксофонист тащил тяжеленные пакеты с продуктами. Инструмент болтался него за спиной, покорябывая хребет.

Показалась из-за поворота холодная недвижная игла Автора. Автор спал. Музыканты пролезли через секретную дверцу в стене на перрон и расположились подле вождя - гобоистка - у ног, саксофонист - чуть поодаль. В тени. Пока разбирали продукты, игла куда-то уехала.

Художник Витальсаныч толкал под одеялом голую сожительницу, проверяя, не прилипает ли его рука к ее животу. Не прилипала. Значит, решил художник, это все вымысел. Тут раздался звонок: Автор пришел к Витальсанычу на чай. Смотри, сказал он, не переступив еще порога, чем я разрабатываю своих героев, и воткнул в Витальсаныча сапожную иглу. Идиот, ответил Витальсаныч, слизывая кровь. Оба были потрясены.
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney