РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Дмитрий Дедюлин

Бармы попугая

02-12-2022 : редактор - Юлия Тишковская





ИСФАХАН – ДАЛЁКИЙ КРАЙ
 
 
персидская миниатюра – татарский мурза беседует с Ибн Синой чувствуя
себя полной скотиной и размышляя о том что это полная авантюра
он хочет выведать у Ибн Сины секрет алхимических смесей
и это взаимно ведь Ибн Сина хочет узнать у него отчего этот месяц светел
а татарский мурза сопротивляется голоду и городу и играет на балалайке
месяц воротит от него свою морду а душа его такая хозяйка что правит всем
балом и не только в Мазари-Шарифе а ещё в каком-то другом месте
где рассвет почему-то алый вместе с горстью созвездий плывёт в этой
невесомости среди угодий городского сада в Гулистане или в Тебризе
и веет прохладой – эти наклонённые деревья над арыком и чей-то возглас
то ли это погонщик мулов на пороге своей комнаты то ли это комнатный
вор хватает воздух пронзённый кинжалом хозяина трактира а тот медленно
вытаскивает из него лезвие а завтра люди эмира
найдут тело среди предместий где пыль клубится
и растут абрикосы а также сливы
но татарский мурза – самоубийца и поэтому он счастливый
беседует с Ибн Синой стараясь выведать у него секрет алхимических
смесей и месяц висит над луною львиной – луной что отражается в озере
и поёт на верхушке башни заколдованный петел – поэтому жизнь – это горы
что встают там в дали Исфахана и исчезает этот заколдованный город
счастливый и пьяный – пьяный луной и рассветами – такие бывают только
в Тебризе – одинокий дервиш откапывает мешок с золотыми монетами
и шепчет себе: «вот тебе твоя луна, одинокий изверг»




ВОДКА – ЭТО БОЛЕЗНЬ ОДИНОКОГО САМУРАЯ ПОТЕРЯВШЕГО СВОЕГО ХОЗЯИНА
 

 
в обществе трезвости пьют водку и даже по большей части исключительно там –
а ведь больше и негде – все кабаки уже закрылись
и киоски возле метро не торгуют больше спиртным –
в супермаркеты тоже не пускают
после одиннадцати так же как нас
не пускают всюду и водку особам не достигшим
девяностолетнего возраста не продают – а на хрен она в девяносто лет?
поэтому бреду остывший уставший – воротник пальто поднят – я прячу в нём
свой покрасневший нос и ещё я прячу бутылку водки под полой взятую
у председателя общества трезвости – сегодня был «разливной день» – среда
и я несу эту бутылку водки как свою главную драгоценность,
как своё подлинное достояние, как чашу Святого Грааля,
как своего любимого ребёнка –
и я выпью её –
там в закутке под козырьком общего подъезда
ибо робот-местоблюститель
не пускает меня в подъезд со спиртным,
наркотиками и огнестрельным оружием –
унижения перед мерзкой железякой бесполезны
и я наклоняюсь над бутылкой водки сидя на ступеньках подъезда
а потом запрокидываю голову и пью – пью её – 
медленную отраву кружащую разум в своих железных объятиях
и уносящую его в логово дракона который ест своего
Прометея положив переднюю лапу
на порог пещеры и бия хвостом по полу
и о стены ещё хранящие наскальные
рисунки наших далёких предков – то ли неандертальцев,
 то ли питекантропов собиравших росу в чашечки рук и пивших её на рассвете




ЖЕНЩИНЫ – СОВЕТСКИЕ УЗБЕЧКИ
 
 
может игорёк просто не любит красивых женщин – мучается с ними
не может загнать в постель – женщин как братьев наших меньших
надо просто любить а игорёк тянет с ними вялую канитель
игорёк рыдает: «зачем вы мне бабы сдались? не могу вас понять. непонятны
вы мне. почему?» а рядом с ним ещё одна ложь умирает – что-то неясное
сердцу а не только уму – и игорь идёт сквозь пустые слои метели
чтобы где-то раздеться и снова упасть в постель и он не знает
что жизнь в его канители сделала круглый проём – 
вход для больных тетерь где они ползают – тыкаются носами а потом уползают
в январскую тьму и то что было создано то создано только вами
а то что над ним неподвластно увы уму и игорёк рыдает: «где вы шаурму вертели?»
а они отвечают ему: «там где была постель»
и он сидит как дурак
на своей одинокой постели и старается быть пророком
которого любит метель но метель уходит
а он внутри остаётся и катается по полу
прячась в себя как в тюрьму – то что было рядом увы не даётся
а то что даётся – даётся не сразу и напоминает увы кутерьму
поэтому жизнь – это гоблины что пляшут в чаще бездонной
чаще чем чаши на пол кидали тебя мудаки но посмотри
на стены могучего Иерихона
как будто зовут обратно заходят туда полки
и ты катаешься по полу – нервный опальный обломок
от какого-то Хлодвига что воздвигли во тьме две кирки – посмотри как сдвигается небо
во всю глубину потёмок и увидишь как тёмное светится словно обломок реки




И ЕЩЁ РАЗ О СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ
 
 
«ты должен был быть обнаруженным нами инструментом коммунистического будущего
или быть вне социума» – сказал старик
глядя невидящим взором куда-то в сторону –
в угол где росли фикусы но мне кажется он видел пальмы и песок на далёкой
Кубе – облучённый солнцем пляж– рыжебородые барбудос выпрыгивают на песок
из лодок чтобы идти в горы –
мне казалось они красят бороды охрой как далёкий – далёкий и от России и от Кубы
кавказский народ но я не сохранил подобных воспоминаний –
всё изложенное – выдумка воспаленного мозга
и не было Советского Союза и не было нашей славы – 
балета и ракет  и не было наших страданий – 
наших воплей в густые чёрные небеса а был лишь один красный флаг что
полоскался на заре – стяг наших желаний нашей любви
нашей изувеченной немоты –
всего что кануло в бездну
на бледном рассвете нашего утраченного рая




ЛОНДОН И КОЛОКОЛ В ОЧАХ НЕБЕС
 
 
харьковские очертания Христа равнозначны очертаниям города
а внутри одна пустота
та которая нами расколота
на семь памятных матерных дев
и на девять идущих вприсядку –
ты целуешь их всех не успев
съесть яички готовые всмятку провалиться в утробу твою
и насытить голодное сердце – я тебя как всегда узнаю –
дорогой и любимый наш Герцен –
ты идёшь золотой чешуёй весь обсыпан как новый Гагарин –
все мы станем твоею семьёй –
станешь словно Ван Гог популярен
а потом ты покинешь глаза наших дев
оставляя в златых окулярах только осень – осенний напев
и тоску что была при татарах
и поэтому жизнь коротка и поэтому пламя дороже
паровозного в небе гудка и его продолженья –
его же – эту длинную тень на стене –
вот качнулись и взвыли составы –
не ходи в голубом шушуне –
не ищи меня в пламени славы – меня нет – 
я ушёл в небеса с этим ангелом белым бороться
но смотри в голубые глаза – в них осенний пожар остаётся




С БЮСТОМ ИЛЬИЧА В ОБНИМКУ
 
 
«их знатно улучшает майонез – мои яички лучше всего в масле
амброзия течёт с пустых небес и ищет путь обычный безопасный
среди архангельских и золотых завес где старый ангел, молодой и красный
втроём вершат судилище Любви ища как беженцы во тьме под тайной крова
какой-то чёрный и монгольский лес и спать уходят вместе в полвторого
пускай Тоска зальёт любую ширь пускай архангелы трубят в пустые реки
как в Божии рога – один ковыль простого всадника во тьме простой приметит
откроет вниз огромный чёрный вход и всадник спустится к волшбе
как жизнь лукавой но если будет всё наоборот кумир расстанется
с израненною Славой чтоб есть спокойно чёрный бутерброд – который
есть она – моя держава в которой правлю как заморский царь
и отправляю вести в полвторого и их встречает тёмный государь
всё повторится как и было снова – и каждый день идём во мгле назад
в свои расшитые узором сени но если б был ты как Господь богат
тогда б сидел на ангельском колене и разводил на небе дивный сад» –
во сне сказал мне возвращённый Ленин


 

ДРАКОНЬИ РЕКИ И РЫЦАРСКИЕ ВРЕМЕНА
 
 
«и драконий шарф и драконии перчатки – это новое измерение вещей
поэтому наши дни так сладки» – говорил со своей зазнобой Иуда-Кощей
а потом вскочил на коня лихого и завеялся в чёрную тучу как один из нас
поэтому ты знаешь слово которое прячется в одной из фраз
дорогого и любимого Гильгамеша
который воевал с этой сворой врачей
которые мешали ему яд размешивать в этой собранной крови состоящей из
солнечных лучей – вместе нам правильную пробу брать не нужно – кровь –
она как извозчик везёт туда куда я лечу поэтому беру руками натруженными
эту белую реку несомую чуть замедленными течениями – 
то што было отвагой лишь штанга для моряка –
поднимай её, милый, помедленнее
чтоб налилась особенной силой рука –
чтобы скромные вены скрипели натружено
и гоняли по дальним улусам кровь – счастье – это наше скромное
оружие но ему подчиняться изволь ибо словно демон из стали снова
стоит на золотых рогах
и звенят золотые медали тех весёлых ослиц
что ночевали в стогах – как жизнь распоряжается –
как бессонное время нас уносит куда-то – в край глухой голубой – 
гнев весенний течёт в этой белой поэме и куда-то уходит – 
куда-то ещё где весёлые гаврики тенью растают,
где простые солдаты вновь честь отдадут
а бессонное небо
над нами летает –
надо мною гудит как огромный батут –
как весенние всадники время сквозь время
вновь уходит куда-то где каждый прощён
и бессонная совесть как новое племя вновь пускается вплавь и с рекою течёт
 



РАЗГОВОР В АЛОМ СУМРАКЕ РАССУДКА
 
 
«я жгу Париж» – «о чем ты говоришь?» – «не предлагай мне то чего не нужно»
«над бледным пламенем как тень паришь держа в руке безумное оружье
как тень из ста теней в январский бледный день выходишь из огромного роддома
и думаешь по-прежнему о ней – как это всё убого и знакомо –
по-прежнему паришь над головой пустого ангела разъятого на части
и повторяешь в небо: «боже мой!» – вот это и зовётся словом «счастье»
вот это и зовётся «вольной шаг» когда идёшь и ангелы немеют
а в небесах летит твоя душа средь томных облаков в большой аллее
прекрасных звёзд поставленных как ты над этой пустотой в окно глядеться
не терпит мой архангел красоты и запирает за собою детство –
оно летит на золотых крылах – всё в темноте невзрачного покоя
и ставит бедный ангел на весах мечту и пустоту – теперь их двое
бредут они под красной чешуей безмолвного и пьяного дракона
уходит бедный ангел за водой – на праздник в темноте глядит икона
и кажется что хочет он сказать – оруженосец белых славных судей
что он рождён чтобы во тьме летать и быть одним из ангельских орудий
которое растает в темноте но прежде чем улов забрали боги
оно висит на золотом кресте и тает белый ангел на пороге»




ФИЛОЛОГ В ТЕЛЕ ОХРАННОЙ ФИРМЫ
 
 
«по поводу языка я подумал – что он – язык, есть только тогда когда он несёт некое сообщение
что бывает так редко – мы часто талдычим одно и то же как попугаи не понимая
что говорим или лепечем что-то бессвязное – одним словом: «вода в ступе» – 
сорри не одним а тремя словами – святая троица архангела Михаила –
сообщение может быть где угодно и чем угодно например в кино в живописи в архитектуре
а не только в литературе и философии» – так говорил умный парень ковыряясь в носу
и рассматривая
в монитор пришедших гостей – глазок видеокамеры был направлен на
входящих – парень работал в охране одной крупной фирмы в здании
которой и намечался небольшой сабантуй – «гости съезжались на дачу» –
как говорил классик или не говорил а писал а наш парень прилежно
запирал за всеми двери – кавалеры держали зонтики над дамами –
шёл проливной дождь – а парень-охранник рассказывал как пройти
в большой зал где гости рассаживались за пиршественными столами
и ожидали президента фирмы поедая фрукты и попивая зельтерскую –
тем временем капли мутного дождя стекали по стёклам больших окон зала
и образовывали странные слияния и загогулины которые держались одно
мгновение на стекле а потом исчезали растворяясь в мутном потоке
хлещущей стихии не знающей забвения и памяти, желания и сатисфакции –
мутной воде этих тяжёлых этих ватных этих укладистых облаков
нашей приснопамятной Родины – Юго-Восточной Славонии – государству
которому тысячу лет истекает ровно в обед этих прекрасных дам и господ –
странников на просторах нашей Родины и вечносущих и живых блуждающих
меж облаками мелких приятелей мелких капель дождя лопающихся
пузырями в лужах – в этих гладких тёмных зеркалах отражающих
тёмные небеса




МОРСКОЙ АРХАНГЕЛ СЧИТАЕТ ЗОЛОТО ИСПАНСКИХ ГАЛЕОНОВ
 

 
я червь морской я гад небесный я белый конь Мафусаил
мне все известные известны я всех любил в огне пожарищ –
не просто так а на песке – не покидай меня товарищ от смерти мы на волоске

от смерти слаженной убогой поющей в такт и унисон но уходи
от тёти строгой покинь сей маленький вагон чтобы остаться на перроне
и танцевать там антраша
чтоб в этом маленьком вагоне ушла бессмертная душа – 
на первый вид ей лишь двенадцать на пятый взгляд им всем за сто
но продолжайте улыбаться ведь вам известно а не то всё неизвестное
воспрянет –
 согнёт крыла угрюмый бык и белый огнь из тучи грянет а я к архангелу приник
а я дрожу и извиваюсь и понимаю, кореша, я в мозг большой струёй вливаюсь
 а балахманная душа летит из балахонной тучи – но стыд остался –
ты один в огне янтарном и певучем – не ангел и не господин а просто
некий  пьяный малый
что открывается спеша в свою угрюмую Валгаллу а с ним любые кореша что
вмиг готовы опрокинуть грамм скажем двести или сто
и лечь на пьяную вагину как на пустое решето
но бык уходит – знамя тучи выпрастывается и язык глухого пламени могучий
похож на золотой родник
что вновь течёт в земле ужасной – то золото седых оков
но снег из синего стал красным –
в стране безумных дураков где все страдают по герою –
герой пришёл и тут увы – от вас, архангелы, не скрою нам дали дорогой травы
и мы картинно воспарили – кто с нами не был тот дурак – цветы архангелу
дарили и воспаряли в горный мрак – чтоб с розами во тьме расстаться – тут нужен Бог –
большой порог среди экстазов и ротаций
но я с тех пор забыть не мог – как лето – вся тоска в июне а я плыву
и не дыша я наблюдаю как две Дуни в воде купают малыша




МОРСКАЯ И ЗЕМНАЯ ЭЛЕГИЯ
 
 
милый поцман, где твои матросы – где стреляют стайки папирос
чертят схемы плана Барбароссы, жрут бананы и едят кокос?
где твоя утраченная свежесть? – ночью темнота приснилась мне
угол дорогой пустой медвежий – белый всадник на большом коне
 
где твои январские морозы, где твой золотой укромный мрак?
плещут девки свои чёрны косы в ледяной воде а Жак Ширак
собирает в небесах пространство чтобы ахнуть – небо отхватить
нет любви где хвалят постоянство но любви нам хватит чтобы жить
 
всем нам хватит золотого слова данного тебе, тебе и мне
смерть уходит в небо в полвторого – чёрный всадник в западном окне
промелькнёт и кончится забава – ветер малых – сон для малыша
посмотри на них – простых усталых – они все идут туда спеша
 
чтобы исчезнуть где ни первородство, ночи красота их не спасёт
есть лишь горечь облако сиротство и весной весёлый ледоход
он всё сдвинет – облака замёрзнут – белый лёд уйдёт куда-то вдаль
чёрный пруд большой плевой поддёрнут вновь посмотрит – чёрная вода
 
как слезами налитое око будет отражать огонь небес
гнев усталых, тишину пророка и растущий у оврага лес
жизнь расстанется с холодной тишью – только ты одна меня простишь
вновь услышишь как в воде колышут эти звёзды и шумит камыш




ПАСТИЛА И МЁД РЕАЛЬНОСТИ
 
 
Хуеда Кадзирадзяку – самурай, японский график, 
занимался также живописью – автор картины нарисованной для императора
«Восход луны над морем слив и диких яблонь» – 
картины которую император очень любил и подолгу любовался ею а Хуеда
писал другие где изображал крестьян и ремесленников – простой люд
из предместья Киото или разноцветных гейш-танцовщиц с веерами
в руках танцующих под музыку лютни и флейты и падающих
в изнеможеньи в объятья дуэньи в то время как художник
наносит краски на холст и жадно пытливо всматривается в лица своих
жертв – своих моделей своих бесчувственных истуканов своих живых картин
писанных с натуры чтобы запечатлеть то неуловимое мгновенье когда
тень расстается с телом и исчезает трепеща прозрачными крылышками
в этих сумрачных голубооких сладких и топких небесах в которых
покачивается диск луны и колокольчик на шесте старьёвщика звенит
серебряным звоном растворяясь в шестиэтажном иерархическом
устройстве китайского рая – картины одного древнего китайского художника
изображающего пагоду а рядом бронзового Бога – эту ипостась дракона и
тритона дующего в рог смотря широко и яростно на безумное солнце
встающее на Востоке



 
ЭЛЕГИЯ ЧЁРНЫХ ЗАКАТОВ
 
 
мне щас крышу как будто сомнамбула когтями рвёт и слегка отгибает
как  ураганный ветер лист железа потому что никто никогда не умрёт – и
думать об этом увы бесполезно
потому что вагоны метро все уходят на юг – тихий памятник смерти –
так черти качают невесту – если вывесишь флаг над окном тебя тоже убьют
вот такие читаю я в сумерках белых архатов свои палимпсесты
потому что округу обводит бедное чмо – оно с пони играет и мелом рисует
квадраты – пони тащит мешочек с песком и уже всё равно – все мы в круге тоски, дорогие ребята,
потому что белёсый песок это белая тьма что уходит с тобою и порчу свою не наводит –
этот бледный рассвет тот в котором ты сходишь с ума – он сияет над всем
даже в сердце систем и при разной погоде
и поэтому белые аисты в сердце летят – этот странный квадрат – тот
в котором все шепчут заклятья – они думают о тебе и конечно хотят
чтоб ты всё рассказал – эти бедные дети
и правды бескровные братья
потому что любовная мелочь – копейки в горсти – этот странный закат с этой
стройной луной что не знает свои пируэты – по одной, бледный ангел, ещё
по одной –
только ты нас и знаешь когда мы спускаемся в лето

  


ГВИДОН И ЕГО МЕЧ И ТРИ НЕЗАМЕТНЫХ ВОИНА
 
 
недолго музыка играла недолго фраер танцевал
 а я лежал во тьме подвала и доску мерзкую ебал – 
а я лежал мёж мёртвых точек – 
где твой триклиний, анаша? – дарил архангелу цветочек и безнадёжная душа
летела в медленное братство стихов и знаков и светил –
я не хотел с тобой расстаться но всё ж
не это я любил –
не это нами в бездну правит – огромной скорости сыны
забыли меч на переправе и с ним ворвались в твои сны и с ним разрушив
цепи братства с оружьем каменным прощён как волны светел средь акаций
стал подниматься князь Гвидон и в этом ледяном покое где снег танцует
не спеша осталось двое – только двое – святой Гвидон, его душа
и три малюсенькие точки которые взрывают смерть –
летел архангел этой ночью и нёс с собою славный герб – Гвидон
и меч, три человека танцуют джигу
под луной и едет бедная телега
и вы остались здесь со мной чтобы расправить свои крылья –
в седое небо улететь – я ненавижу пропасть
с пылью – я ненавижу слово «смерть»



 
КАЙ РАЗРЫВАЕТ ПОДАРОК ГЕРДЫ
 
 
человек человеку осколок подарил – в этом сонном стекле притаились две сотни иголок,
сердце смертное в хрустале – притаилась янтарная сущность,
семь проказников, семь грехов и влюблённая злополучность – та которая –
ты каков если с ней ты пытаешься в двери проскользнуть и устроить
впросак – скука бедная – я не верю то что может такое быть так –
сеткой правильной где на измене извиваются три калача и твои дорогие
колени – это то что я приручал но не смог – в этом медленном танце
мы закружимся, мой январь, я явился сюда с чужестранцем – он исчез –
я открывши букварь прочитал это слово немое что выписывает вензеля
я остался, мой ангел, с тобою и с тобою кружится Земля чтоб мгновения
отоваривать – чтоб играть в этой пьесе без сил – чтоб с тобою, мой друг,
разговаривать – оттого тебя нежно любил что была ты ужасной и стройной
ты ужасная словно стрела говорила: «мой мальчик, спокойно, я ведь сделала
что могла и поэтому в ледяном море ты плывёшь уповая красив словно Бог
на тяжёлое горе и ныряешь под этот настил чтобы встретить там чудо-рыбу –
чудо-окуня, говорят, что вы жить вместе с нею могли бы как с любовью
отряд октябрят» и любовь умирает в постели, белый ангел спешит в «Новый
стиль» – все мы сделали что сумели и поэтому сдали в утиль трёх юродивых:
бедного Ганса, негра чёрного и малыша что танцует в ночи свои танцы и
трепещет от счастья душа потому что она это знает – это главное что
прошло – тонет лодка в степи и взлетает в это чёрное небо стекло




РОСТОК РАССВЕТА – ИЗУМЛЁННЫЙ КРАЙ ШПАГИ
НАВИГАТОРА БЕСПЛОТНЫХ НОЧЕЙ

 
 
пёстрые цветы фантазии растут на фоне обыденности ничем не выделяясь
среди её серых лоскутов надёжно закутанные в фольгу для мороженной
рыбы стараясь быть незаметными они раскрываются только ночью когда
шелуха обёртки ниспадает и дивные голубые ангелы летают вокруг неё
кормясь ею как скорлупой орехов и лепестками засохших роз и умирая
внезапно на пьяном рассвете держа в руке веточку японской сосны а в клюве
кусок самшита падая на покрытый узорами подлокотник кресла-качалки
Тома Сойера – убогого старика на рассвете узревшего их и закричавшего от
ужаса и внезапной тоски как человек только увидевший ворота Ашхабада но
уже не понявший куда он попал так как сердце зашаталось в нем – это
иллюзорный маятник тоски задвигался а голубые вороны взлетели над тобой в ледяную высь




ГЛАЗ ПУСТОТЫ – НЕЗЕМНОЕ СВЕЧЕНИЕ СЕВЕРНЫХ МАГИСТРАЛЕЙ
 
 
ландшафты-призраки?! – а ведь они не убийцы –
некие сущности живущие сами по себе протягивая свои ростки
отражаясь в райках человечьих глаз и стряхивая с ладоней свою невидаль и
своё заколоченное солнце – пряча его в глубоких пещерах горы выросшей на
востоке и в ледяном солнце уходящем на запад – солнце прячется в солнце
как тайный брат как невесомый повелитель
как тёмный колодец прячется своим дулом уводящий сияние звёзд как
незадачливых птиц попавших в чужие потоки воздуха и падающих вниз к то
расширяющемуся то сужающемуся зрачку




НЬЮ-ЙОРКСКИЕ СТРАДАНИЯ ФРАНЦУЗСКОГО АРИСТОКРАТА
 
 
чья-то свобода – это монолог перед зеркалом а моя – это прогорклый сыр
красное вино и рука в гуттаперчевой перчатке душащая горло бутылки перед
тем как налить из неё маркизу де Саду – так я называю своего кота –
главного эстета в очках читающего «Илиаду» и в сердцах швыряющего
ложки, вилки – я не знаю он человек или кот – иногда мне кажется что он –
«человекот»–то есть нечто среднее – пушистый робот разматывающий наши
клубки читая монологи Гамлета перед толпой зеркал – в одиноком зале на
30-й авеню где иногда репетируют актёры любительского театра играя пьесу
Карла Шмита выполняя какое-то неясное им назначение – возможно они
нужны для того чтобы потолок в этом зальчике окончательно не обвалился
чтоб кастелян мог сделать косметический ремонт помещения чтоб эти двери
не рухнули под натиском тех кто хочет услышать монологи Гамлета
и чтоб польский эмигрант служащий управляющим этим зданием
смог заработать себе на кусок хлеба с маслом и на кусок жирного тунца
пока что плывущего в океане и не помышляющего о своей скорой гибели
в этой Атлантиде всех пороков – городе Нью-Йорке




БЕЛОЕ НЕБО НАХОХЛЕННЫХ ЛЕБЕДЕЙ
 
 
мексиканский китаец Хуан Цзы – учитель легендарного
Кастанеды рассказывал мне что любит смотреть сквозь пальцы на звёзды и
планеты кружащиеся в его загорелых руках, умирающие в облаках
а до других ему дела нету – «ну и что – сказал я ему в ответ –
семь стеблей не читают нотного знака а если ты водишь с собой
кобелей – знай то что знает каждая собака – что читает молчанье сквозь
плотную эту пургу – семь огромных зароков которые день нам оставил –
семь весёлых собак – их кидают стеречь на бегу то что здесь вырастает
стесняясь секретов и правил потому что в безумных ночах раскрывается то
что здесь есть – то к тебе переправа – худобедное неба зачатье – так
торгуется небо среди этих тварных завес – будто бедные тени бегут и к тебе –
эти смертные братья – даровая отрава попросится к тем палачам что
вздыхают угрюмо гитару терзая протяжно – это светлое небо летит к этим
белым мячам и кидает нам влагу – кидает кидает отважно


 

ОГЛАШЕННЫЙ РОБИНЗОН И ПРАВЕДНЫЙ СПИСОК
 
 
не так-то прост Роберт Фрост
и не так-то красив маяк –
маяк возносит свой свет до звёзд –
упорно буровит мрак – а я сочиняю свои стихи и Пятница в отчий дом приходит
и вводит объявленному стрихнин – ты памятник, Робинзон и чёрная пятница
в месяцах спит – объявится чешуя на коже которую спас пиит
но это увы не я –
но это увы этот странный снег
во тьме укрывающий лес глядящий
в  тебя за заслонами век как в чёрную бездну из бездн
и я замираю на медном кресте – 
ты справился херувим –
мы будем с тобою в ту бездну лететь – 
останется тёмный дым
что в слове клубится – как правильный шар летает во тьме естество
и ночь замирает – взлетает душа и хочет остаться с тобой
 



ПРОШЛОЕ НА ВСЕ ВРЕМЕНА
 
 
вообще давние времена не так удалены как нам кажется –
они наступают
нам на пятки –
они преследуют нас своей современностью
нервируя потомков –
мы изображаем их на костюмированных балах а они – это мы
просто мы которые ещё не опустились на дно этой чаши –
не коснулись
этого белого мрамора –
этого белого сахара который тает на дне  – во времени как в жидкости
растворяясь в нём
и проникая во всё –
во все поджелудочные и селезёнки во все замочные скважины
и во все подзамочные комнаты «и да будет так – аминь!» – 
вскричал недотёпа шлифовальщик
золотых пластин на которых и была записана это истина –
«наше прошлое – это мы растущие в своих обстоятельствах и не меняющиеся со временем»




СЕРДЦЕ ПОЭТА – СТЕКЛЯННЫЙ ШАР. А ВНУТРИ У НЕГО СНЕГ
 
 
из разбитого корыта Иванов глядит сердито
а растили Иванова Дед Мороз, тоска и слово –
он потряхивает бури в своём белом хрустале
там ведь снежные метели и рука там на руле – 
он разбрасывает мысли по дороге в Зурбаган
а на ужин сёдня мюсли – он опять сегодня пьян –
разворачивает снова он свой бедный вертолёт
и летит он в полвторого
навестить Воздушный Флот – он заманчивую мышку ловит долго на столе –
Иванов – котяра хитрый а рука-то на руле – 
едет бедный Иванович –
в хрустале играет дым
и следит за ним Петрович и соратникам своим
говорит он: «этот парень мазать в пустоте мастак –
будет он огосударен
и расскажет нам что как
нужно делать в этой смете – а других нам не найти»
тихо, зайцы, на планете – надо к Господу идти
 



РАЗГОВОР В СИНЕВЕ ХОЛОДНОГО УТРА
 
 
«мои стихи чертовски хороши
и я смеюсь над вами, злые люди»
«ты если хочешь ангелу пиши –
в конце концов мы все в забвенье будем
купаться и касаться голубей
которые летают в той лазури
которая архангела смелей
как тот батрак который тихо курит стоя в сторонке и считая жаб
чей честный хор возник и тает на рассвете» 
«во мгле холодной незаметный раб – вы будете рабами, злые дети»




МЕКСИКАНСКИЙ ДИВЕРТИСМЕНТ
 
 
охрана супермаркета скрутила пионера –
они рамсили его по голове железною дубинкою –
но голова пионера была из пробки –
она всё выдержала и тогда они заткнули его головой узкое горло бутылки из-под коньяка –
они бросили в эту бутылку письмо неизвестного содержания
и отправили его в океан бросив бутылку с берега – 
с которого когда-то орды Батыя смотрели на Северную Америку
и слали проклятия индейцам
пускавшим в них тучи стрел и бросавшим лассо наперегонки стремясь захватить
какого-нибудь темника чтобы снять с него скальп предварительно замучив пытками –
так наказал сделать Кетцалькоатль – Великий Бог и основатель династии
королей и магов правивших народом полторы тысячи лет размешивая кровь в
жидком шоколаде и попивая его на досуге
под раскидистыми кактусами королевской террасы в собственном дворце
в Мехико




* * *
 
как Троцкого тебя взломаю – что там внутри не понимаю
и всё же начинаю думать что он не просто так готов
отправлю как беднягу в Умань чтоб он смотрел на тех китов
которые читают песни и притчи пляшут впопыхах
сегодня будет интересно – кто тот кто испытует страх
и ждёт его во тьме невеста и хохлится над ним Аллах
 
как птица Он взлетит раскаян и в этой ледяной воде
от сих до сих простых окраин Он остаётся на звезде
чтобы её опять курочить и курам на смех вниз кидать
что будет этой тёмной ночью? – крадётся ко амбару тать
чтобы Иудина закона не соблюсти – чтоб вкус и слух
терзал как старая икона архангел пахарей – петух
 
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney