РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Олег Дарк

Два эссе о Гамлете

07-12-2007 : редактор - Анастасия Афанасьева





О «Гамлете».

Гамлет сводит с ума. Эта идея важнее, чем проблемы его собственного безумия: был ли сумасшедшим, с каких пор, на чем он помешался и т.д. Теперь мы знаем, что Гамлет был безумен всегда. (Безумие Гамлета всем в пьесе хорошо известно и не вызывает сомнений: могильщику, королю, Офелии — кроме раз-ве что его самого. Или он тоже знает?) Пьеса начинается с того, что его безумие, прежде мирно спавшее, замкнутое в его теле, выплескивается наружу, разливается, затопляет все вокруг себя. (Призрак безумия Гамлета.) С этих пор Гамлет начинает разрушать окружающий его, прежде хорошо упорядоченный, комфортный мир. Разрушает своими призраками, своей манией. (Вносит хаос в окружающий космос — как говорит Н.Ч. То есть поступает как поэт. Гамлет — поэт, он сочинил фрагмент пьесы, в котором мало драматического содержания, зато в избытке поэтического. Это поэтический фрагмент.
Не следует думать, что поэт организует космос, что он вносит космос в мир. Конечно, это так, и вносит, но какой космос? Не- или вне-человеческий, который по отношению к человеческому всегда будет мыс-литься как хаос.)
Мир вокруг Гамлета начинает колебаться, плыть, рушатся его главные основы и связи: государственные, семейные, дружеские. Сходит с ума Клавдий, вообще-то изначально воплощение здравости и трезвости (как, в другом совершенно роде, Лаэрт). Если он и убил своего брата (не исключено, что это фантазия Гамлета), то тут нет ничего болезненного, напротив — холодный расчет, верно выбранный кратчайший путь к власти. Кроме того, нам известны примеры того, как узурпаторы, взошедшие на престол с помощью заговоров и убийств, затем становятся, получив власть, заботливыми добросовестными государственными деятелями, выше всего ставящими интересы подданных и государства (Борис Годунов, Екатерина Великая). А именно таким мы и знаем Клавдия. Гамлет его поначалу (а отчасти и в дальнейшем, насколько Клавдий еще сохраняет способность мыслить здраво) пугает как возможная причина государственной смуты. Но с тех пор, как им овладевает Гамлет (ему передается безумие Гамлета), поступки Клавдия противоречивы, смутны (смута в нем самом, Гамлет вызывает смуту, он — автор всех смут), неуверенны, безуспешны.
Он мечется, к нему приходят фантазии Гамлета (тоже становится одержимым смертью брата). Он то пытается Гамлета приручить и успокоить, то избавиться от него. Хотя бы эта делегация в Англию. Спрашивается, почему не убить Гамлета прямо в Дании, наемные убийцы надежнее и лучше сохранят тайну. Разумеется, будь Гамлет убит, как планировалось, о том, что это сделано по распоряжению Клавдия, сейчас же стало бы известно (а иначе с какой стати?). Интересно, как бы он разбирался с Гертрудой. Но ополоумевшего короля, истерзанного и отчаявшегося, это мало заботит, он об этом уже не способен думать (вообще потерял способность мыслить трезво). Прежде удачливый, теперь он терпит крушение во всех своих начинаниях. Его просто преследует рок (Гамлет) — вплоть до смерти жены и собственной гибели, когда и его безумие, в этой почти уже агонии, вырывается наружу.
Гамлет хитер как все сумасшедшие. Бог безумия хранит его до времени.
Одержима Гертруда, сходит с ума ловкий царедворец Полоний, планы и поступки которого противо-речат друг другу: предостерегает Офелию от Гамлета и тут же готов ее ему подсунуть, его рассказ королю о влюбленности Гамлета напоминает шутовство помешанного, и так вплоть до его нелепейшего подслушива-ния за ковром. Безумна Офелия (она сходит с ума раньше, чем умирает ее отец и не из-за этого; в разговоре с Гамлетом, в их знаменитом объяснении, она уже ненормальна, ее мир прежде тихий и стройный, рушится, она не знает, что думать и как себя вести, сбита с толку, ее реплики (и все последующие) — эхо слов Гамлета, она становится почти его двойником. Она одержима Гамлетом, и в ее безумных песенках образ Гамлета то сливается с образом отца, то вытесняет его. На самом деле она сходит с ума от Гамлета.
А эта «сладкая парочка» Розенкранц и Гильденстерн, совершенно петрушечная, ярмарочная. Их бе-зумие взаимно, переходит от одного к другому, курсирует или переливается. Они полностью выбиты из ко-леи, не знают, как себя вести, делают промах за промахом, потому что вообще перестают воспринимать окружающим мир адекватно. Мир вокруг них — сплошные фантомы, наваждения. Они льстят всем напропалую (причем едва ли не бескорыстно, просто от того, что им нравится говорить приятные вещи каждому, они в мире собственных представлений, ушли в него, утратили чувство реального; этот их мир уже почти не связан с миром окружающим, назовем его реальным). Стараются говорить на языке каждого, с кем вступают в контакт, и утрачивают собственный язык, то есть самоидентификацию; то, что их двое, тоже многозначительно: это воплощенное (буквально — в теле) раздвоение (двойной портрет шизофреника).
Сходит с ума простодушный хлыщ Лаэрт. Его истерика в могиле Офелии — совершеннейшее безу-мие (что называется «мысли его смешались»), и не зря он составляет такой славный дуэт с принцем, соскочившим к нему (прекрасный материал для дуэта во вкусе Верди). Другой гамлетов двойник.
Это цепная реакция, от одного к другому передается безумие, пока не происходит взрыв (гора тру-пов). Безумие Гамлета подобно радиации, заражает все вокруг, включая народ, самого значительного, множественного сумасшедшего в пьесе. Народ, пошедший за Лаэртом, за безумным Лаэртом, безумен и одер-жим. Какими правами подкреплено их выступление и какие могли быть надежды? Они требуют престола Лаэрту, которому не дает на это право ни происхождение, ни положение. Его сестра Офелия заведомо не пара Гамлета, а уж для того чтобы выйти замуж за принца, нужны были меньшие основания, чем чтобы получить престол. И Лаэрт никогда не был народным вождем. Это массовый психоз. Безумие охватывает не только дворец, но и всю страну, Данию.
Гамлета надо было убить за полчаса до начала пьесы.

«Гамлет».

Все, что происходит с Гамлетом — его фантомы, собственные его болезненные порождения. Гамлет изначально безумен, уже безумным он впервые выходит на сцену. Его безумие — в том, что все эти споры, разговоры, выяснения, обвинения, все его терзания — плоды его фантазии и происходят у него с самим собой. Он бешено жестикулирует, разговаривая с собой, споря, насмехаясь, обвиняя, борясь сам с собой, обхватив себя за плечи, представляя сразу двух, трех, четырех участников: печальную Офелию, прячущегося Полония, неистового Лаэрта, коварного дядю-короля, продажных двух друзей-близнецов, вроде Кастора и Поллукса (это их сходство, почти тождество помогает их изображать одновременно), смущенную королеву-мать, Призрака, особенно Призрака. Все это маски Гамлета, которые он в своем безумии примеривает одну за другой, не успевая снимать, а оттого зачастую одна маска видна из-под другой. Он мечется, перебегает, то прячется, то присаживается, то произносит монологи, то напевает женским голосом, как бывает с одержимы-ми, как будто кто-то говорит из них.
Вот почему безумие Офелии и Гамлета (то, что принято считать его безумием или изображением безумия, спорят: действительно ли безумен или притворяется, потом спорят о целях притворства; но понятно, что безумен он всю пьесу) так похожи, в мельчайших деталях, интонациях, жестах, словечках, как будто пе-редразнивают друг друга (Офелия — Гамлета, одно безумие — другое). Пересмеивающиеся безумия. Они отражают друг друга, как в немного кривых зеркалах, безумие Офелии — почти пародия на безумие Гамлета (или наоборот, если правда, что это безумие одно и того же человека, то совершенно, неважно какое предшествует). Если бы безумие Офелии существовало в реальности (в реальности пьесы), то Гамлет, наблюдая его, должен был бы очень смеяться, узнавая свои слова и жесты, переиначенные, преувеличенные. Но ни в какой реальности этого ничего не было. Гамлет — Офелия (но точно так же можно сказать и то, что некто, кого мы называем Гамлетом, — Гамлет, то есть изображает Гамлета, совершенно распавшийся, утративший себя в этих изображениях других, в том числе и некоего Гамлета, которого на самом деле уже нет, есть его маска, одна из многих), и Гамлет — Полоний, и Гамлет — Лаэрт, и Гамлет — Розенкранц/Гильденстерн, и Гамлет — королева-мать, и король-отец, особенно последний, потому что мы ведь совершенно не видим его живым, до того, как он стал Призраком, не видим иначе как в изображении на сцене — актерами, которым Гамлет заказал сыграть пьесу.
Этот сыгранный актерами король и есть отец Гамлета, и другого тут нет, король на сцене полностью подменяет короля бывшего некогда, им и является, то есть королем воображаемым. Во всяком случае, отеческие ласки шута (тоже мертвого и уже сгнившего), на коленях которого сидел маленький принц, даны очень ясно, но представить точно так же родного отца Гамлета совершенно невозможно. Большое искушение пред-положить, что и убийство отца, и сам отец, есть также продукты уже свихнувшегося сознания. Тут, правда, теряется причина безумия. Одно дело — если Гамлет, переживающий смерть отца, подозревающий (и вот уже начало безумия) преступление, сходит от этого с ума. С фантазии на тему смерти отца (явление Призрака) и начинается его перевоплощение мира, создание своего мира с этой Офелией, этим Лаэртом, этими Розенкранцем/Гильденстерном, с этим Полонием… И совсем другое — если причина безумия вовсе неизвестна или отсутствует (беспричинное безумие, виной всему почва, и ничего другого), если на троне никакой не дядя, а истинный отец (который ведь и называет Гамлета сыном), и Гамлет того только принимает за дядю-злодея.
Сцена, конечно, не вовсе пуста. Остальные персонажи, прототипы безумного творчества Гамлета, ее наполняют, точнее — жмутся к ее краям, ужасающиеся, пугающиеся, сострадающие, ошеломленные, не знающие, что предпринять и как помочь. Но они почти бессловесны (если не считать междометий, вздохов, сдерживаемых рыданий), это миманс, пантомима, окаймляющая, обрамляющая спектакль, дающая ему фон и ту самую почву, на которой сходят с ума. Тут, в этой жестикулирующей и переливающееся по краям сцены массовке, и безмолвная, заламывающая руки Офелия, и королева-мать с дрожащими губами, к которым она прижимает платок, и придурковатые Розенкранц с Гильденстерном, которые более всего боятся не попасть впросак, если, например, все эти лицедейства принца и ужас придворных — только розыгрыш, дворцовое им не понятное развлечение, и хлыщеватый Лаэрт, не знающий то ли смеяться, то ли сочувствовать, а впрочем, у него свои дела и ему немного не до этого, и Офелия, кокетливая и раздраженная (другая Офелия), которая искренне переживает, что лишилась такого симпатичного поклонника, но еще более — обычно окружающего ее внимания, которым полностью завладел безумец, и сам король (отец? дядя?), занятый одним — как скрыть от народа непристойные сцены, которые здесь разыгрывает его сын или племянник. Это хор, сопровождающий жестами и возгласами происходящее с принцем (то, что тот проделывает).
Все же основное пространство занято Гамлетом, его театром, двигающимся, извивающимся, страдающим, множащимся телом. На сцене должно быть много зеркал, возможно, она вся оформлена зеркалами, в которых отражается паясничающий принц, в которые он смотрится, к ним обращается и переходит на их сторону, и в которых время от времени как фантастические образы (и их-то как раз принц и принимает за наваждения и пугается их) возникают силуэты и лица реальных дворцовых обитателей — игра с лучами света, направленными в зеркала и выхватывающими из (в) них то одну зыбкую фигуру, то другую или несколько их. Возможно (то есть я еще не знаю), из персонажей, сохраняющих реплики и привычное участие в пьесе, нужно оставить Горацио (его Гамлет не изображает) — разумный друг, который пытается если не излечить, то, по крайней мере, ограничить проявления безумия принца, то пытаясь говорить с ним на одном языке, поддакивая и льстя, то предлагая разумные объяснения тому, что ничем разумным не объяснить. Нормальная роль терапевта. Затем — актеры, почти в той же терапевтической роли. Их также надо оставить: их при-гласили, потому что того захотел высокородный сумасшедший — его каприз, которому боятся противоречить, чтобы не разозлить его. Пьеса, ими представленная, сама по себе нисколько не противоречит безумию Гамлета, вписывается в него как одно из его порождений (текст Гамлета), хотя и разыгранное другими.
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney