РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Звательный падеж

Антон Володин

11-12-2019 : редактор - Женя Риц





мне нравится смотреть — качаешь головой
с приятной стрижкой.
вон там — стрижи в Можайск летят на бой,
а я смотрю, молчу и это слишком
тугая пауза в пространстве не моём
как выдох для меня пропащем,
поскольку сердце защемит и тащит
меня в другое: там, где ночь и ночи днём.
 
в твоем пространстве множество церквей,
в моем всё то же — но они музеи.
и нас сближали бы закаты голубых кровей,
и в обстоятельствах других — везенье.
зачем, пустой и тёмный я смотрю?
мне нравятся что девушки красивы,
как в мае степь, как летом белый юг,
я всех люблю в своём краю.
и я — счастливый.
 
 
*****
 
я потерял жёлтого верблюда
кленовый лист на улице похож
немного на него как будто не отсюда
он прилетел чего же ты ревешь
ведь этот жёлтый мой верблюд
так памятен мне очень дорог
ты тоже это знаешь и грустишь

кругом осенний петербургский морок
блестит покатая пустыня крыш
слюда витрин и капает на камень
вода которая нашла себе приют
мотаю головой машу руками
в листве лежит потерянный верблюд
 
 
***** 
 

как усталая еловая игрушка,
оказавшаяся на блошином рынке,

я лежу забытый, я разрушен,
то бишь, сломан и склеен по старинке.

я  всего лишь памятью ребенка
остаюсь на самом
cкучном деле.

чабаны пасут стада безмолвных елей,
крутятся у стада два елёнка.
 
 
после падения
 
ходишь по полю
ищешь куски меня,
а также мои вещи:
рижский бальзам,
который я вёз родителям,
сыр, который я вёз бабушке,
какое-то какао, которое
я вёз сестре,
вот это рука с родимым пятном,
вот это часть обугленного лица,
любимого и некогда,
по твоим словам,
очень красивого,
ищешь иконку,
которую я всегда возил
с собой,
которой показывал язык
в детстве.
 
никто бы не стал собирать
пассажиров после падения,
а ты все ходишь и ходишь,
ранним утром и днём,
в сумерках и ночью,
с тусклым фонариком
телефона,
на который постоянно
поступают чужие звонки.
 
зачем ты это делаешь,
ведь полнее останков
будет твоя память обо мне,
ценнее моих сувениров
пухлая фигурка панды
сокровище всякой всячины,
но тебе так проще,
собираешь и выбираешь куски меня,
чтобы хоть как-то прожить
следующий день
следующий год
всю последующую
 
 
******
 
за окном, смотри, кошачья спина степи,
никого на тропинках пастушьих,
но ты видишь тех, кто давно убит,
показались и несут свои мертвые туши.
от шагов пустых не примят лопух,
и полынь к земле не ложится,
в твоем доме тусклый свет потух,
и ты видишь мёртвые лица
искаженные тьмой, поначалу не узнаёшь,
понимаешь всё, к смерти готовясь,
видишь их и в сердце пробирается дрожь:
это память возвращается в совесть.
 

*****
 

спускаюсь вниз по лестнице в парадной.
не понимаю ничего и ничего не знаю,
моя страна умрёт, она так рада,
что кончится хождение по краю,
хождение по мукам, по соборам,
по лекарям бесцельно и без результатов,
она откладывала, ей помогали воры,
ей видятся алмазные палаты,
как мне сейчас в окно заполненное мутью
привиделся внизу похмельный леший,
так хорошо, тепло до жути,
до одури бескрайней, ошалевшей.

 
*****
 
красная гора говорит про степь,               
говорит белому озеру о степи:
что над нею луна – а под степью твердь,

соляной купол и вечный хан спит.
эта самая луна течёт в солончак,
словно выбитый глаз вытекает в снег                 
у солдата, бьющего врага за очаг,            
получается –

очи за очаг отдаёт человек,
 
снег как птичий череп хрустит,
я пытаюсь заполнить степь, пустоту,
спеть, сказать тебе – не грусти,
я пытаюсь, шпрехаешь ты, understood?  

это, в целом, непросто, будь я монах,      
протащивший гору на своих плечах,                  
что останется от меня? пелена,                             
след кровавый, солончак или очаг.                     
но, однако:
вот я поставил минимум двух солдат,
я повесил луну и рассыпал снег,
я, на самом деле, не был там никогда,
что там может делать, такой как я, человек?

 
 
живые и мёртвые.
 
ветер с Волги приносит свежесть айвы
живые и мёртвые меня здесь встречают
и преспокойно смотрящие на меня
сквозь припухлость татуированных век
сквозь белую чайку последнего снега
сквозь печальную участь жизни и быта
сквозь степное пространство Астрахани
сквозь фиалки в кадках и астры в лоханях
сквозь пятьдесят третий маршрут автобуса.
 
что же дать им, живым и мёртвым, взамен?
только рассказ о том, что всё хорошо и в порядке,
что с нами всё норм и денег хватает,
метро дорожает, а жизнь – нет,
что на работе всё идёт чередом и черёд
наступает развиваться в правильном русле,
о чем уже позаботились все твои одноклассники
и даже однокурсники и однодедсадовцы,
а ты всё пишешь неспешные стихи,
которые лайкает мама.
 
поднимаясь на красную горку, устав,
видишь, как ты повзрослел, осунулся и свалялся,
и даже тут живые и мёртвые говорят о тебе,
просят, чтобы ты приезжал почаще и не один,
повторяют, какой ты стал хороший,
и только занудная совесть говорит,
что ты сволочь и никому не звонишь,
слух, зрение и сердце закрыл под замок,
и даже не помнишь запахи волжские и айвовые.
 
ты собираешься уезжать
и тебе вослед смотрят и крестят
живые и мертвые живые и мертвые
живые мертвые.

 
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney