РАБОЧИЙ СТОЛ

Открытка с реки Токко

А по сравнению с нами

реки и горы не кончаются никогда.

Хотя вода и сбегает вниз по ущелью

быстрей, чем успеваешь рассмотреть курумники берегов.

Хотя молниеносное якутское лето и сгорает на палящем солнце

как сигарета на ветру,

порой заворачиваясь в дымку далеких лесных пожаров.

Но все остается.

И только наши лодки,

скользнув между склонами, пропадают в долине.

Потому что нам всегда надо спешить — 

и опаздывать на самолеты, пропуская стыковки рейсов,

бежать за отходящими поездами,

каждый день покидать

очередную ненадежную стоянку,

зажатую между скалами.

Впрочем, здесь

не бывает поездов.

А самолеты на глиняных взлетных полосах

всегда задерживаются дождем или туманом.

Ибо как не опутывай землю 

мотками асфальта, проводами и авиалиниями,

во все времена

единственный верный путь в бездорожье жизни

всегда проходит по реке — 

пока к зиме не установится

крепкий пятидесятиградусный лед.

И во все времена

здесь бродили, сменяя друг друга, упрямые лесные люди,

продираясь сквозь тайгу, добывая зверя, сражаясь с морозами — 

и хотя теперь на лодках рыбаков японские моторы — 

по-прежнему,

на берегах пасут оленей и едят конину,

а в вечной мерзлоте спят в полный рост мамонты.

И когда кончается день,

становится понятно,

что если что-то и имеет значение,

то это только переполненные сети чешуйчатых звезд,

развешанные над вершинами — 

что миллионы лет безразлично взирают

на безлюдную землю

с неустойчивыми постройками, всегда готовыми взлететь на воздух,

с неприкаянными караванами,  увязающими в дремучих болотах,

и нашим наспех поставленным лагерем,

пропадающим в темноте за размазанным красным цветком — 

перворожденным богом разрушения,

на котором теперь 

мы варим кашу и сушим дырявые штаны.

Подлинные первопроходцы всегда остаются безымянными.

Титаны верхнего палеолита,

прежде ядерного реактора и ракетного двигателя

вырывавшие в своих пещерах и шкурах огонь у природы,

не попали в учебники и не удостоились нобелевских премий.

Но это по их невидимым следам

пришли архимеды, резерфоды и ферми.

Дерзкие инженеры и естествоиспытатели первых времен — 

чем вдохновлялись 

они в своих безумных бессмысленных поисках?

Этим звездным небом, что осталось таким же?

Или какой-нибудь 

доисторической прелестницей с блудливыми глазами — 

вот такой как ты?

Отпускные жители палаток, 

спальных мешков и гортексных курток,

игроки в природу и романтику,

мы вряд ли придем здесь к каким-то истокам и корням — 

или тем более, найдем свое место — 

в этой утекающей жизни,

в безнадежном мире.

День прошел.

Мы спустились еще на шестьдесят километров по реке вниз,

еще на день приблизившись к окончанию маршрута.

Миллион лет спустя,

под нависшими горами, с которых скатываются звезды,

под котелком,

на стоянке,

как непобеждаемый след человеческого гения,

или просто, пылающая метафора человеческого сердца,

все еще горит костер древних — 

и это значит, что возможно, не все еще потеряно.

2021

* * *

мы славно отоварились «Фетяской» 

C. Гандлевский

А лето не сложилось. А весны

и вовсе не видали. Так за что же

такой тягучий и хмельной октябрь

нас обступил – так медленно рыжея,

едва кружась? Продлившаяся осень

в столице, ожидающей с тоскою

возобновленья карантинных пыток.

Ах осень, что ты обещаешь нам!

Как это на судьбу мою похоже!

Я всю свою весну спустил в трубу,

я сорок лет трубил как в карантине.

И вот теперь свою смакую осень,

как то вино, что тем хмельней, чем старе.

Москву колотит вирус и невроз – 

сейчас опять накроет, и закроют,

и – коротать локдаунные ночи

за чтением "Чумы" и размышленьем

о свойствах роста нелинейных функций

(из коих знаем только экспоненту) – 

и душу в кабаке не отвести.

Всегда есть матерьял для оптимизма.

Зато октябрь! Зато осенний свет!

Плюс, девки под ковидной паранджою

ужасно хорошеют. Где видны

одни глаза – там пир воображенью

(вам Лепорелло растолкует в Гугле).

Глаза же жгут всегда. И в уголь жизнь

всегда – уже.

Признаем без соплей:

мое когда-нибудь давно пришло.

И что писать в старинных мемуарах

про младость и т.д.? Я не Гандлевский

воспоминать фетяску на бульваре,

чтоб умилялся бумерский фейсбук.

На Гоголях мы пили больше пиво

и, прямо скажем, спирт. И никакой,

представьте, ностальгии. Разве что

местами стыдно. Но – слегка.

Свеченье

листвы в осенней ночи умножает

на вымершем бульваре пустоту.

Ни спирта, ни фетяски. Ибо жизнь 

и есть пустое место – где всегда

гуляет ветер в поле, надувая

бездонный свет. Да может быть, еще

две-три скупых детали, например:

дрожащий лист, мелькнувшие глаза,

да стройных ног три пары и в подкорке

оставшиеся пушкинские строки

(всегда оборванные посредине

коронным многоточьем).

Что ж, чудак,
ты мне бубнишь о том, что все без смысла  – 

и былых днях, и всей этой бодяге?

Особенно когда октябрьский ветер – 

и драный сквер свой сыпет на асфальт

прикид багряный...

2020

Комментарий к дискуссиям о поэтике

Вот был поэтический вечер!.. я пришел как на праздник.

Выступали всякие авторы. Ну — прочитал и я.

Поэтов, как сказал классик, у нас много хороших и разных.

И водки, кстати, тоже — а закуски что-то и нет.

И вот, хоть не собирался, я, видно, как-то набрался.

Потому что ушел не поздно, и как будто не пьяным в дым — 

но где-то там потерялся и домой не добрался,

заплутав по зимним бульварам — холодным и пустым.

Что уж там было — не знаю; не расспросишь скамейки в сквере.

Кажется, пошел к Чеховской, а дальше — туман густой.

Но к третьему часу ночи я очнулся у знакомой двери

одной замечательной девушки — проситься на постой.

И она мне открыла. И несмотря на поздний,

час, несмотря на весь мой отвратительный вид

впустила к себе к светлицу и спать положила возле — 

потому что был я измучен, и может быть даже побит.

Проснулся почти затемно с ломотой во всем теле — 

вот так измочалила зеленая меня змея!

А после мы разговаривали, не выходя из постели,

о сущности поэзии — о волшебном смысле ея.

Что касается этого, то я изложил складно

все, что про это думал и давно уже точно знал:

значение поэзии — чтобы девушки бесплатно

давали бы поэтам, нам, то есть, козлам.

А она не согласилась. Говорит: музыка, Бродский...

мгновение вдохновения, свеченье через века...

И тогда мы предались любви ужасно плотской

(что тоже, кстати, включает мастерство языка).

Но годы прошли. Нынче, в предзимнюю хмарь болезную,

сидишь трезвый на кухне и не ждешь новостей.

И тянет уже задуматься впрямь о смысле поэзии — 

ведь не пойдешь проситься к юной музе в постель.

Не так ли родятся споры архаистов с новыми? - 

старперы идут в атаку в горючих брызгах слюней.

Так забавляешься заполночь своими глупыми строфами.

И думаешь, фиг с поэзией — но были дни веселей.

2021

Романтическая баллада

в середине зимы ночь без сна и сквозит из щелей

в чистом поле метель распускает пространство по шву

засыпая тропу верно лешим гулять веселей

не ходи поздний час за забор заморозишь башку

а снегурочка спит за горами в хрустальном гробу

бурый волк по сугробам спешит рассыпая снега

эх по блюдечку яблочко пишет кругами судьбу

да в кромешной пурге все одно не видать ни фига

что блазнится тебе? зазнобила змея молодца

навсегда заплутал без пути между снежных ночей

только млечная темень полярной зимы без конца

точно темная стужа твоих ненаглядных очей

и по блюдечку яблочко кружит века колесом

все концы потерялись в снегу не завяжешь узла

королевич на волке летит до утра по лесам

спящей крале моей целовать ледяные уста

отвори свои губы свой холод в душе растопи

я по шею в пурге снег засыпал виски сединой

столько лет я спешил до тебя я замерзнул в степи

бурый волк мой скулит у светлицы твоей ледяной

загуляла луна налила на поля белизны

белым яблочком в небе уняла гуденье во лбу

спи родная светло не смотри эти страшные сны

да не будит тебя бурый волк убегая во мглу

там дремучие тени и чаща с горелой избой 

повернется на курьих культях не нашаришь двери 

и безглазая ночь разлеглась ледяною пиздой

где смыкаются тропы мои и смолкают миры

так смерзается речь и  едва ли словить частоту

где чудной котофей заводил обо мне и тебе

и по блюдечку яблочко глухо скрипит в пустоту

и т.д. и т.п. и т.п. и т.п. и т.п.

2021

Февраль-апрель

-1-

И не успеешь сдохнуть, слышишь снова:
уже трубят весну, срывая сроки.
Уже опара поднялась и прет,
прервав февраль на середине слова.
Пекут блины. И масленица с горки
въезжает на московский серый лед.

Час пересменки. Прерыванье круга.
И жизнь со смертью смотрятся друг в друга
как в воду, и граница не ясна.
Так снег с асфальта одеялом ветхим —
как саван. Как сползающий под веком
в глазу еще не смытый снимок сна.

И колесо замрет на повороте,
чужая память прорастает в клетке,
и древний ужас ломится сквозь швы —
когда, кружась в старинном хороводе,
они под ней подкладывают ветки,
и все горит. Но крики не слышны.

-2-

Март у дверей. И поздно удавиться.
И все дела, и некуда деваться.
Еще ползешь на этом голом льду,
а каждая прохожая девица
бесплатно начинает раздеваться,
пальто распахивая на ходу.

А в небесах кружит старик Степанов*,
и снег счернел в рассохшемся сугробе;
как быстро жизнь ссыпается в трубу!
В канун Восьмого весь вагон в тюльпанах —
как будто тонет в сахарном сиропе,
и Роза с Кларой вертятся в гробу.

И сердце наше хочет петь о главном
и носится с беспомощным куплетом;
так оттепель игрива и грязна! —
когда вприпрыжку по собачьим говнам
ты сам спешишь с задрипанным букетом.
Ах, эта пошлость: к нам пришла весна.

-3-

Есть тайная печаль в апреле раннем,
когда простор лежит без покрывала
на необжитой выжженной весне —
и голая земля открытой раной,
и небо сквозь прозрачные провалы,
и пустота на сердце и везде.

Есть тайный отпечаток бывшей казни,
как бы постскриптум той дремучей тризны
рассыпавшимся пеплом меж полей;
какой-то гул, какой-то плач бессвязный —
о Масленице. Или всякой жизни —
как таковой. Какой-то. Как твоей.

Как будто что-то говорит про тайный
скрип колеса: как снег сползает с ветки,
как часовая стрелка сыпет век,
как сон-трава выходит из проталин,
и смерть растет и зреет в каждой клетке,
и лес растет из умеревших век.

________________________________________
*известный дворник

2017

* * *

Весь мир — театр, к тому же погоревший.

Однажды, десять лет тому назад,

мы шли с одной под утро в воскресенье

к метро —  из кабака, конечно — 

по спящему Никитскому бульвару,

и страшно веселились. 

В том году 

никак не таял снег. Уже кончался март,

а занимавшийся рассвет еще

подсвечивал сугробы по бокам

бульвара будто в сказочном лесу,

будто во сне. Я помню чудное мгновенье — 

как этот лес искрился для меня,

когда мы шли с тобой, и ты смеялась!

А тебе было все равно. Увы, я знал,

что твое сердце не оттает в такт — 

совсем как эти глупые сугробы

не таяли в нелепом этом марте — 

что спустимся в метро, и там

нам разъезжаться в разные концы,

и дальше тоже. Так и вышло.

И десять лет как снегопад стеной.

Я сам уже едва ли вспомню,

как выглядела ты на самом деле,

что там искрило для меня.

Давно по улицам другим брожу,

и сам уж верно не оттаю больше.

Но снова март в сугробах, как тогда.

Как через десять лет продрав глазенки,

он  смотрит ошалело: что случилось?

давайте продолжать с того же места!

И улицы как в сказочном лесу.

Март приготовил сцену: где же все?

А кажется, уже другая пьеса.

И попросту кулиса развалилась.

Театр закрыт. И только снег

отчаянно, надсадно,

ужасно неуместно для весны,

как старый списанный рабочий сцены,

прилежно заштриховывает фон,

забыв, что мы давно ушли с бульвара.

Так сердце отвечает невпопад — 

cамо давно забыв слова и роли,

оно теперь со снегом заодно.

Оно ведь тоже списанный рабочий,

актер проваленных бульварных драм,

где много слов и страсти и чего-то

еще в таком же духе бла-бла-бла.

Оно не знает мысли режиссера,

оно не знает, что театр закрыт,

и жизнь прошла — и только снег все валит,

не оставляя смыслов и следов.

А мы ушли со сцены. Только сердце 

всегда само играет — просто так,

как снег. И ни во что не верит. 

В самом деле:

едва ли сердцу нужен Станиславский.

2021

Весна 2021

А весна все равно наступила -

как пресволочнейший патриархальный конструкт — 

несмотря на всю пандемию, 

подступающую деменцию, сверхновую этику;

несмотря на всю стужу в твоих глазах.

Нанося свет и шум на проснувшиеся палисадники,

томное волнение на давно мертвую душу — 

о тебе, конечно же — 

выгоняет слоняться 

на эти длинные улицы с распахнутыми перекрестками,

с гудящими машинами и шелестящими липами.

Хотя лучше б с тобой. 

Со всех сторон 

проносятся весенние девушки 

с прогрессивными идеями и продвинутыми гаджетами, 

совсем не из моей возрастной когорты. Кажется

мы сами становимся тут устаревшими конструктами,

пока молодое незнакомое племя,

растопырив свои антенны и проводки,

занимает пространство. В добрый час!

Знаешь, дорогая,

нас не возьмут в будущее не потому,

что мы белые цисгендерные пока еще не инвалиды,

а потому что жизнь быстро заканчивается.

Время отберет наше право 

на токсичные манипуляции, 

абьюзивные отношения и всю цветущую сложность

своим ходом, без помощи прыщавых зумеров. В этой вечной пандемии

время вылечивает всех. Давай лучше 

объективировать друг друга во всех позах и сочетаниях — 

пока не поздно.

Пока еще оно не вкалывает нам 

свою окончательную вакцину против всех горестей — 

давай хотя бы 

сходим куда-нибудь в воскресенье вместе.

Как жаль, что твое сердце на карантине!

И поскольку тебе не важно, 

я говорю самому себе: знаешь,

жизнь — это медленный выход из локдауна в никуда.

Скоро насовсем распахнутся окна, и вылетят пробки,

обрубая все искусственное освещение за ненадобностью.

Душа ведь тоже — 

как электрическая лампочка с ограниченным временем службы,

к тому же уже просроченная. Вот-вот и перегорит — 

и останется только

обыкновенный дневной свет,

в котором колышутся ветки, и шумят порывы ветра — 

а не новейшие перепевы метафизических премудростей — 

и бесконечные пыльные улицы милых городов

непобедимо уходят вдаль, 

но — наверное, уже без нас.

2021

Robert Frost. Wild grapes

Юле Тишковской*

С каких деревьев не снимают смоквы?
С берез не собирают виноград?
Вам где-то так сказали, может быть.
А я – сама принесена с березы
с горстями винограда в день осенний –
я знаю, что какой приносит плод.
Я думаю, я родилась как все,
росла простой пацанистой девчонкой,
и брат меня не мог оставить дома.
Начало стерто страхом – в день, когда
я в ягодах качалась над землей,
как отлетевшая душа в эфире,
и вниз была возвращена с небес.
Теперь живу добавочную жизнь,
чтоб тратить как хочу на тех, кто хочет,
два дня рожденья праздную в году,
и возраст отмеряю свой два раза –
в один из них моложе на пять лет.

В тот раз мы с братом вышли на опушку,
где, он видал, росла одна береза,
прикрывшись под вуалью тонких листьев,
и, тяжелея на тяжелых косах,
вкруг шеи – ожерелье виноградин;
про виноград уже я знала год.
Сперва одна, и вот кругом пошли –
за гроздью гроздь, береза за березой
(такое, верно, видел Лейф Счастливый),
а мне допрыгнуть так же нету сил,
как до луны достать казалось в детстве;
и только можно лезть наверх и рвать.

Мой брат полез. Сперва он сверху мне
разбрасывал пригоршни врассыпную –
чтоб в папоротниках мне искать подольше,
пока он сам успеет поживиться –
но видно, слишком мало для мальчишки.
И вот, чтоб мне кормить себя самой,
он влез повыше и пригнул верхушку
мне прямо в руки с ягодами вместе.
"Хватай, я счас еще согну другую.
Держи изо всех сил, как отпущу."
Хватай за верх... Но он сказал неверно.
Как раз меня и захватила вверх
береза, чуть мы с ней остались вместе,
рванув меня, как рыбу из реки
на удочке. И я свелась в остатке
к истошным крикам брата: "Отпусти!
Ты ведаешь хоть что-нибудь? Пусти!"
Но я – с какою-то врожденной хваткой,
доставшейся от предков на деревьях,
где, знать, мамаши подичее наших
развешивали лялек на руках
сушить ли, загорать, уж я не знаю
(спросить об этом эволюциониста) –
я, зубы сжав, держалась там за жизнь.
Он сменил тон и стал меня смешить.
"Ну как ты там живешь меж виноградин?
Ты их не трусь, они тебя не тронут –
ну, то есть, если ты не тронешь их."
Уж я едва ль могла кого-то тронуть,
всем существом один лишь воплощая
девиз виси-и-дай-висеть-другим.
"Теперь ты знаешь, как это бывает –
быть лисьим виноградом," – он кричал,
– "и думать, что укрылся от лисицы
тем, что растешь, допустим, на березе,
там где лиса не вздумает искать,
а и найдет – не сможет дотянуться;
и тут приходим мы с тобой на сборы.
Но ты хитрее виноградных ягод,
и к ветке крепишься двумя стеблями,
тебя не выйдет без труда сорвать."

С меня слетел башмак, за ним другой,
и голова откинулась назад,
в глазах рябило солнце, пока в уши
несется его чепуха. "Ну падай!
Я подхвачу, лететь не далеко!"
(Наверно – если мерить в его длинах.)
"Ну падай, а не то тебя стрясу!"
А я молчу и лишь сползаю ниже,
вытягивая руки в струны банджо.
"Вот черт! она ведь все это всерьез...
Держись, я счас придумаю, что делать.
Согну березу и спущу тебя."
Не знаю как он там меня спускал,
но чуть почуяв землю на чулках
и мир, встававший на ноги обратно,
я все смотрела в скрюченные пальцы,
не в силах их разжать и сбить труху.
"Ты весишь что-нибудь?" – мне брат сказал,
–"Старайся весить в следующий раз,
а то с березы так и выйдешь в космос."

Но суть не в том, чтоб весить что-нибудь.
Мне было нужно ведать что-нибудь –
мой брат до этого был ближе к правде.
Я не прошла в познанье первый шаг,
не научилась отпускать из рук,
как и поныне – отпускать из сердца.
И не хочу – из сердца. Не пойму,
зачем. Из головы – это другое.
Я, может быть, привыкну жить как все,
чтоб тщетно отпускать из головы
дела, хоть чтоб уснуть. Но кто мне скажет,
зачем учиться отпускать из сердца?
_________________________________________________
*посвящение от переводчика 

2022

Зимние сны

-1-

То, чему учит жизнь к окончанью года:

что от судьбы остается одна погода,

что мороз сильней, чем любая новая мода — 

ибо слой рейтуз побеждает любой изгиб;

что один белый шум неизбежно займет экраны,

как уже происходит в черном проеме рамы;

что — подведем итоги короткой программы — 

очень быстро темнеет: чуть встал, и уже ни зги.

Перенимая пост, из будущих мест, столь ближних,

прорастая в плоть, пробуждаясь, стынет булыжник.

Не от него ли бежит неуемный лыжник?

И мы вместе упрямо верим, что жизнь не врет — 

добрый Санта из черной стужи приедет с новым

счастьем сложить под елкой для нас назло вам.

Но даже мишки уже уснули в своем сосновом — 

лежа в снегу, как мышки вмерзая в лед.

-2-

Заползем же в берлогу ровно, закроем глазки.

Как хорошо, что зима залепляет краски! 

Повезет — проспишься от Рождества до Пасхи.

Клейкий мрак под веком сладко зальет углы — 

и ложится пустыня снов снежно-белой картой...

Но потом там мелькает что-то... какие-то тени, нарты — 

может, это весну везут, поспешая к марту,

из полночных стран? Но поди разбери из мглы.

Или это за Сантой вслед, по сугробам толкая полоз,

не смыкая глаз, спотыкаясь в снегу по пояс,

по этапу уходят души — держа на полюс,  

в новый дом-коммуну, навеки теперь семья...

Но пока гадаешь, в самой последней сказке

остается одна смешная собачка хаски

и за собою тянет сквозь ночь салазки,

а на салазках еду куда же я

-З-

Еще лед загудит по реке отрываясь с треском.

Изойдется ночь куличами и ходом крестным,

пустоту прорезая кличем, что все воскреснем — 

да уже не найдешь ушей, чтоб услышать весть.

На третий день под колокольный гомон

встанет господь Топтыгин от зимней комы

и побредет задами до чащ знакомых

в мир без добра и зла, в свой бессмертный лес.

Еще унося в себе как чужие части

какие-то клочья речи, лики, картинки страсти,

блики души, отметки неместной масти — 

все что наснила вечная ночь в снегу.

Но уже забывая с каждым летучим шагом

морок сознанья, оставшийся в клетках шлаком — 

непроницаем нюху, мозгам и лапам,

просто невнятный фон, реликтовый гул.

-4-

Гул это я. Это ты. И все то, что с нами

было, пока мы кружились цветными снами

в призраках улиц, куда нас светить послали — 

шляться впотьмах, смеяться, шептать "увы",

падать в сугробы, в ноги, месить постели — 

превращаться в пустое место, в предмет потери.

Мишка в лесу замирает, почуя в теле

горечь истока, сладостный зов судьбы

Уже прозревая — счастье, мольбу, тоску. И

ночь Рождества, расцвеченную Тверскую,

где у метро стою в человечьей шкуре,

и ты, убегая, таешь в клочках огней.

Мишка во мне. И мышка. И лет мильоны — 

молнии жизни бьют в первичном бульоне — 

здесь навсегда глядят тебе вслед влюбленно.

И звезда проступает, и Санта гонит коней.

2021

Robert Frost. An Old Man's Winter Night

Вся стужа со двора смотрела внутрь,

уставясь на него сквозь иней стекол,

какой бывает в нежилых домах.

Он плохо видел — свет от фонаря

дрожал в его руке, мешав глазам.

Он плохо помнил, для чего он здесь,

а вспомнить, для чего, мешала старость –

и он стоял средь бочек как шальной.

Шагами изведя подвал под полом,

он испугал его еще, когда

пошел назад — а с ним всю ночь снаружи,

привычную к своим знакомым звукам,

таким как скрип стволов, хруст веток, но

едва ль к таким, как гулкий стук ступенек.

Он сам себе лишь светом был теперь,

когда сидел и думал о своем — 

неслышным светом, а потом и тише.

Он наказал луне, что лишь взошла

надломленной и поздней — но и так

годилась лучше солнца без сомненья 

для этих дел — глядеть на снег на крыше

и на сосульки над стеной, и сам

уснул. И только раз в огне бревно

со стуком кувырнулось, и, вздыхая,

он повернулся в кресле, но все спал.

Один старик — один — как он наполнит

дом, двор и все? Но если это можно,

это бывает так в ночи зимой.

2022

* * *

Февральский вечер в четверг после работы.
Странное оживление на Страстном бульваре –
как будто народные гулянья после долгих карантинов.
И только озадачивает,
что мы прячем взгляды от страха и стыда
и беспорядочно мельтешим кругами от ментовских кордонов.
Иногда где-то неуверенно чеканят: нет войне! –
как будто бы шепотом, как будто понарошку –
и обрывают на полуслове, бросаясь бежать,
и все повторяется,
как будто заела пластинка.

Видно, мы слишком отвыкли –
говорить в полный голос,
смотреть в глаза,
и даже гулять по бульварам.
Помнишь, вчера мы занимались с тобой
виртуальным сексом в фейсбуке –
в многозадачном режиме,
одновременно расставляя лайки
и листая френд-ленту –
все договаривались поебаться по-настоящему –
но теперь говорят, что фейсбук отключат,
(а совесть мы давно отключили себе сами),
и вот, мы закрываем приложения
и выходим из всех аккаунтов на улицу,
как в бредовый сон.

Так вот оно – настоящее:
автозаки строем вдоль Страстного,
растерянные хипстеры, рейды космонавтов,
кого-то выхватывают и вяжут под крики "Позор"
(вообще-то, бывало и свирепее),
и сложно представить, что где-то там в другом окне,
где-нибудь не так далеко от Крещатика
(а какие еще ты помнишь киевские названия?)
летят бомбы и ползут танки.

Это там, где двадцать лет назад
ты по-пьянке непристойно признавался в любви
одной местной нимфе (конечно, безрезультатно) –
потому что и тогда, и теперь ты думал только об этом.
Но любовь всегда была понарошку –
как наш виртуальный секс в фейсбуке,
как этот бессильный протест с беззвучным криком.
И только убивают всегда по-настоящему.

2022 

Свидание в неопределенной форме глагола

-1-

Встретиться вечером у метро Парк Культуры.
Пойти без цели под далеким, ласкающим
солнцем июня. Наконец-то
хорошая погода. Эта весна
была такой холодной и страшной!
Летние стайки мальчиков и девочек
с примкнувшими ничейными прохожими
собираются у светофоров в случайные сочетания,
и рассеиваются в разные стороны.

Зайти в парк.
Пересекать прохладные тени декоративного леса.
Сидеть на ступеньках набережной, глядеть на воду.
Говорить, вспоминая общих знакомых.
Как ты живешь теперь, что ты делаешь?
А ты?

"Ты слышал, что Маня уехала в Израиль?
И Боря тоже собирается куда-то.
А Ира не знает, уезжать ей или нет."

Тетя в костюме плюшевого зайчика,
раздает флаеры от нового заведения.
Отроковицы с мороженым отходят от ларька на углу.
Ведь правда так лучше? Лучше, когда среди людей –
тогда не кажется так жутко и бессмысленно.

А ты тоже уедешь?

-2-

Сгущаются сумерки.
Но по-прежнему непрерывным потоком
из них выскакивают бегуны трусцой,
и велосипедисты гонят по своим специальным дорожкам,
мерцая катафотами. А ты –
как ты справляешься со всем этим?
А как ты? А они?

Нина запросила политическое убежище в Праге.
Кирюха успел устроиться в Берлине.
Аня с Денисом давно уже в Латвии.
А как справляются они –
что весь вечер бегут нам навстречу,
будто спасаясь от чего-то?

"Я не могу уехать отсюда.
Не могу без этих улиц, без этого города.
Я думаю по-русски."
Бессмысленные слова
вертятся по кругу. Катафоты мерцают в темноте.
"Я не разбираюсь в политике.
Я не хочу ничего знать. Я просто
не понимаю, зачем люди убивают друг друга.
Я мечтаю, чтоб этот кошмар поскорей закончился."

Наташа уехала в Черногорию к сыну.
Ксения отправила детей в Тбилиси с бабушкой –
у них призывной возраст.
А Саня выбросился из окна в январе,
еще до того, как все началось.
И Вася Бородин выпрыгнул из окна год назад.
Что ты там говорил о его стихах?

Лучше помолчать. Лучше подумать о себе.
Отвлечься от мирового зла. А что здесь
будет с нами самими? Лучше
перейти поближе к делу – поедем уже ко мне.
Тем более, что в парке давно стало темно.

-3-

Может быть купим вина?
Может быть посмотрим фильм? (Нетфликс отключен.)
Будем заниматься любовью а не войной!
Кажется,
раньше все это выходило веселее.

"Но мы же
ни в чем не виноваты. Мы были против.
Мы делали, что могли. Почему же
нам так невыносимо и стыдно?" Кажется,
нам не нужно было встречаться. "А ты –
ты чувствуешь эту вину?" С тех пор,
как идет война,
я вообще ничего не чувствую.

Сохранить в себе человека.
Вертеть педали в парке по кругу.
Катафоты мерцали в темноте.
"А сейчас –
сейчас ты тоже ничего не чувствуешь?
А так? А так? А сейчас?"
А сейча-а-а-а

Лежать рядом голыми на простыне.
Вглядываться в потолок в потемках.
Кажется,
раньше это выходило веселей. Катафоты.
Сохранить в себе человека. Каяться.
Посыпать голову пеплом. Подумать о себе.
Как ты будешь жить в этих руинах? Кажется,
нам не нужно было встречаться.
Или рождаться, знакомиться, доживать до этого возраста...
Кажется, раньше все эти вопросы имели значение.

-4-

Включить свет. Собирать по полу белье.
Смотреть, как ты будешь одеваться.
(Эти женские застежки, крючки, шпильки
и бесконечная печаль одевания после соития –
будто утренний треск будильника!)
Как ты будешь сидеть на кровати в одном бюстгальтере,
убирать волосы, говорить с заколкой в зубах.

"Но что они хотят, чтоб мы сделали?
Нам совершить самосожжение на Красной Площади?
Нам вообще нельзя теперь радоваться жизни?
И секс тоже нельзя?"

Сохранить в себе человека.
Выторговать себе белое пальто –
особый статус, моральный пьедестал,
ниже плинтуса, но выше пола.
Написать в небо
заявку на паспорт хорошего русского –
потому что на земле
это уже никому не интересно.
"Вызови мне такси".

На небе тоже никому не интересно.

-5-

Курить в темноте у подъезда, глядя вслед
отъезжающему такси со сверкнувшими фарами.
Мерцающие катафоты
просвечивают меня насквозь,
как рентгеновское излучение зла,
не встречая сопротивления,
проходя через спальный район Северного Бутово,
метро Парк Культуры, башни Кремля,
прожигая эти прозрачные стены и улицы
как ненужную пленку, из-под которой
навсегда проступают
Киев, Харьков, Мариуполь, далее везде.
И пепел залепляет меня без остатка.

2022